Вениамин Каверин - Девять десятых судьбы

- А я не желаю! - сказал солдат, свешиваясь со своей полки и с ненавистью заглядывая в соседнее купе.

- Чего не желаете? - удивился востроголовый.

- А я не желаю, чтобы на меня проливали каплю света! Знаем мы эти капли! Мы с этими каплями четвертый год в окопах отсиживаемся!

Чахоточный юноша давно хохотал тонким смехом, адвокат презрительно молчал.

- Я - не большевик, - сказал молчавший до сих пор Шахов, - я очень далекий от политики человек. Но если бы завтрашний день Советы вооруженной силой попытались сбросить правительство, я бы взял винтовку и пошел бы с ними. И не большевику ясно, что продолжать войну - бессмысленно, когда солдаты не хотят и не будут воевать, что давно пора заключить мир, потому что иначе он сам заключится, что давно пора дать крестьянам землю, потому что иначе они ее сами возьмут. И уже начали брать, и правы!

Солдат слушал его с жадностью.

- Ясно еще, - продолжал Шахов, - что Временное правительство не может ни заключить мира, ни дать землю без выкупа. Это - правительство буржуазии, а буржуазии невыгодно ни то, ни другое. Стало-быть, для того, чтобы крестьянство и пролетариат добились мира и земли, Временное правительство нужно сбросить.

Вошел кондуктор с фонарем в руках - начали проверять билеты.

Шахов так же внезапно оборвал, как и начал. Всю остальную часть пути он молчал и думал о том, что его встретит в Петрограде.

--------------

В шестом часу утра поезд дотащился до Петрограда. Шахов, закинув свой мешок за спину, соскочил с платформы и стал пробираться к выходу.

Толпа, запрудившая вокзал, пронесла его, вместе с собою, до самого выхода, едва не столкнув на рельсы, потом внезапно отхлынула назад и прижала спиной к двери, на которой висела заржавленная доска с надписью "дежурный по станции". Дверь, не выдержав напора толпы, распахнулась и он стремительно влетел в помещение.

В комнате дежурного по станции было накурено до того, что у Шахова заслезились глаза. Он разглядел, однако, что комната была полна народу и все с чрезвычайным интересом слушали разговор двух людей, стоявших у письменного стола один против другого. Один из них был тучный железнодорожник с грязными седыми усами, другой светлоголовый человек в форме солдата инженерных войск.

- Я вашего комитета не признаю! - кричал железнодорожник. - У нас есть свой комитет! Я повинуюсь только Исполнительному Комитету железнодорожников...

Светлоголовый молча слушал его, оглядывая исподлобья всех собравшихся в комнате.

- Я - комиссар Военно-Революционного Комитета, - медленно и упрямо сказал он, когда железнодорожник, стукнув кулаком по столу, кончил свою речь, - Военно-Революционный Комитет ничего не требует от вас, кроме прямого исполнения ваших обязанностей.

- Я сам знаю мои обязанности! Я знать не хочу никакого Военно-Революционного Комитета! Я отказываюсь исполнять ваши приказания. Если бы даже вы притащили с собой целый полк солдат...

- А вы думаете, что я пришел сюда один? - флегматично спросил светлоголовый солдат, указывая рукой в окно.

Все обернулись. Седоусый железнодорожник ахнул и подбежал к окну: на всем протяжении платформы стояли патрули.

- Вокзал занят войсками Военно-Революционного Комитета, - спокойным голосом объяснил солдат.

- Да чорт возьми, что это за комитет такой? - пробормотал кто-то над самым ухом Шахова.

Он обернулся и увидел костлявого чиновника, ехавшего вместе с ним в соседнем купе.

- Не знаю, я только-что приехал, - сказал он, забывая о том, что это должно быть известно чиновнику - нужно полагать, что в городе...

- Что?

- Не знаю... восстание.

- Восстание! - вдруг подумал он с неожиданной силой.

Толпа снова оттеснила его; он пересек вокзал и вышел на площадь.

Резкий ветер хлестнул в лицо и откатился.

Площадь была почти пуста - кроме патрулей, стоявших на углах у Невского и Гончарной, ничто не указывало на то, что в городе начинается восстание.

Он долго смотрел вдоль пустынных улиц, ожидая движения, стрельбы, криков, всего, что неизбежно, как-будто, связывалось с восстанием, с мятежом, с революцией - и ничего не увидел. Наконец, он толкнулся в двери какой-то захудалой гостиницы на Лиговке и, добравшись до номера, не разглядев даже, куда всунул его спросонья швейцар, расстелил на кровати пальто и уснул, подбросив мешок под голову.

Не прошло и двух часов, как он проснулся от короткого сухого треска: на улице стреляли.

Он подошел к окну: город показался ему сонным, пустым; был дождливый осенний день, на площади кружились вокруг памятника трамваи.

Он поднял с кровати пальто, несколько минут разглаживал на коленях измятый воротник.

Когда он вышел на улицу, шел снег, и несколько раз Шахов машинально подносил к глазам руку, на которой, слегка холодя кожу, таяли снежинки.

На Суворовском он остановился перед листовкой, наклеенной на стене. Первая же фраза этой листовки поразила его:

"К гражданам России.

"Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Военно-Революционного Комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

"Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства - это дело обеспечено"...

Он не успел дочитать; кто-то сзади положил руку на его плечо и сказал негромко:

- Документы!

Шахов обернулся: прямо перед ним, почти вплотную, стоял невысокого роста коренастый моряк с винтовкой на плече, в бушлате; он пристально смотрел Шахову в лицо чуть раскосыми глазами. За ним стояли человек пять-шесть, почти все в штатском, в кепках и пальто. Впрочем, были среди них и солдаты.

- Документы! - весело повторил моряк.

Шахов отстегнул пальто, достал бумаги.

- Я только что с поезда, - сказал он хмуро, - я сегодня ночью приехал из Томска.

Моряк мельком пересмотрел документы и стоял несколько секунд, помахивая бумагами и поглядывая на Шахова веселыми серыми глазами.

- Читали? - вдруг спросил он, кивнув головой на листовку.

- Да, читал... Так это правда, что Временное правительство...

Моряк вдруг помрачнел.

- А вы за кого? За правительство? - спросил он, глядя на Шахова в упор.

Шахов отвел глаза.

- Я еще ничего здесь не знаю... Ничего не могу понять...

Моряк молча сунул ему документы, хотел что-то еще сказать, но ничего не сказал и спустя две-три минуты исчез вместе со своим патрулем на Суворовском проспекте.

Шахов пошел дальше; моряк вдруг напомнил ему одну из газетных статей, читанных им накануне. В этой статье тот же самый вопрос ставился еще яснее.

Шахов припомнил слова "За кого?" напечатанные жирным шрифтом и первые фразы статьи:

"За тех, кто придавлен и ограблен войной или за тех, кто вопрос о крови русского солдата решали на лондонских и нью-йоркских биржах. За тех, кто немедленным миром готов спасти страну и революцию или за тех, кто стремится довести армию до голодного междоусобия, чтобы утопить ее в собственной крови? За тех, кто не останавливается на полпути, не уступает без боя, завоеванных революцией, прав или за тех, кто в ставке, в дипломатических корпусах, в банках и в тайных комнатах Зимнего дворца ведет работу по умерщвлению революции"...

Он следил за небольшими группами вооруженных рабочих, которые встречались ему время от времени.

"А ведь мне, может-быть, сегодня уже придется выбрать" - подумал он мельком.

Не доходя двух кварталов до Смольного, он свернул налево и остановился у ворот небольшого двухъэтажного дома в самом конце Кавалергардского переулка.

Минуты три он стучал без всякого результата; наконец, глазок в воротах открылся и морщинистое лицо уставилось на Шахова.

- В квартиру номер два! - сказал Шахов, вытаскивая из кармана платок и стряхивая снег с пальто и шляпы.

Лицо исчезло и появилось опять.

- Повернитесь спиной!

- Спиной? Зачем?

- А почем знать, может-быть, у вас там оружие!

- Оружие на спине не носят, - сказал Шахов, - отворите пожалуйста!

- А кто там живет, в квартире номер два?

- Мне нужно видеть Бартошевскую, Галину Николаевну.

- Бартошевская у нас не живет. Это, кажется, в доме напротив или может-быть, даже рядом.

- Как не живет? Это какой номер дома?

- Если Бартошевскую, так идите через парадную, - посоветовало лицо, снова исчезая за воротами, - парадная открыта!

Шахов разозлился было, но тут же весь этот разговор показался ему смешным. Он улыбнулся и подошел к подъезду.

В то же самое мгновенье, - он часто вспоминал это впоследствии, дверь отворилась и из подъезда вышел офицер. Это был высокого роста гвардеец, прекрасно одетый; Шахову запомнился отороченный золотом башлык с кисточкой; он прошел мимо, слегка позвякивая шпорами и поднимая вверх свое бледное и холеное лицо.