Вся моя надежда - Иосиф Борисович Богуславский
— Конечно, вареников. Побольше.
Потом берет все же еще две глазуньи, две сметаны, два компота. Все это неторопливо, аккуратно и чинно расставляет на столе. Стол — сказка, ломится от яств. Очередь негодует и ропщет…
— Не придет твоя краля!
— Зря стараешься…
Глаза Кирилла — хлад и стужа: пожалуйста, острите. А мне плевать. Ноль внимания, фунт презрения. Еды не касается, ждет. Как же не придет? Ну, задержалась, бывает. Вот сейчас раскроется дверь…
Но проходит время, и чахлый парок поднимается с тарелок и тает, и улетучивается, как радость от придуманной с таким блеском затеи. Потому что нестерпимо хочется есть и потому что (знает это точно) вся очередь хихикает ему в спину: царь кащей над златом чахнет…
До чего же все у него нелепо получается. Все лучшие намерения оборачиваются каким-то глупым, ничтожным фарсом? А-а, что сейчас об этом думать… Сидит, опустив голову, повернувшись ко всем спиной.
Постепенно столовая пустеет. Вареники в тарелках становятся стылыми, тусклыми, склизкими. Неловко повернуть голову к Степаниде. Чувствует: стоит в окне, смотрит на него с пасмурным лицом: для кого старался?
Обернулся, глянул на нее, ничего не сказал.
— Может, она все же придет? — перевела его грустный безмолвный взгляд Степанида и тут же покачала головой: — Не придет.
Встал, взял обе тарелки с варениками, подошел к окну.
— Придет. — Потом поднес остывшую глазунью. Идея очень простая: заменить остывшие блюда горячими, с плиты. Лицо Степаниды, и без того красное, становится пунцовым.
— Знаешь, что: не сходи, с ума. Ну, кто она тебе? Кто? Если в тебе столько понятия, так я тебе раскрою глаза: ей Степан нужен, а не ты, понял?
Кириллу становится смешно.
— Степанида, вы не разбираетесь в людях.
— Это я не разбираюсь в людях?.. — Степанида скрестила на груди руки. — А ты разбираешься… Ну, а Сашкиной жене зачем пишешь? Кто он тебе, Сашка? Ты не мечись, живи спокойно. Чем спокойней, тем вернее. — Сказала, пропала улыбка с лица. — Мой Василь тоже был такой беспокойный. Ой, лучше не вспоминать. Отут начинает болеть, болеть… — Прижала к груди пухлые пальцы, шмыгнула носом. Поднесла, поставила на стол все горячее: тарелку прибереженных под конец вареников, свежую глазунью, расставила на столе, вытерла краем фартука сухие глаза.
— Как они пришли, немцы, я ему сказала: убегай. Самой было трудно. Дочку носила. А он меня не хотел оставить. Немцы его и забрали, увезли в Германию. Дочку родила, не сберегла. Муж с войны не вернулся. Так и осталась. Больно одной в пустой хате было. Подалась куда глаза глядят. На Волге к отряду Гуряева прибилась. Газ они тогда тянули. Так и пошло. То газ, то нефтепровод. Все с ними и с ними. Привыкла. А тебя увидела, поверишь, ну мой Василь. Такой же высокий, худой и волосы. Разве что он помоложе был. Может, блукает где-то по свету… — Проглотила застрявшие в горле слезы. — Ты хоть поешь, остынет же все…
13
Луизка потому так долго не появлялась в столовой, что, как приехала с трассы, увидела Игорька. Был он весь в пыли, перепачканный глиной и красками. Белые волосы свалялись кудельками, липли к потному маленькому лбу, рубашонка выбилась из штанов, не парень — одно очарование. Увидев Луизку, он обрадованно подлетел к ней, схватил за руку, потащил в свой вагончик:
— Пойдем, я тебе покажу слоненка: хобот зеленый, сам синий, а ноги черные.
— Таких слонов не бывает, — смеялась Луизка, но Игорек ее не слушал, тянул за руку домой.
По тому, каким чумазым бегал Игорек, Луизка поняла, что Степана дома нет, задержался где-нибудь на трассе. Только поэтому и решилась заглянуть к нему в вагончик. Комната напоминала поле, которое еще хранило следы отгремевшей битвы. Ступить дальше порога было страшно. На полу валялись табуретки, ведро, кастрюли, утюг, какие-то коробки и даже перевернутые вверх дном тарелки. Вокруг всей этой утвари кучами, беспорядочно, вразброс грудились глиняные игрушки: танки, самолеты, пулеметы. Все, сколько их было. Луизка взялась за голову:
— Вот что, стратег, если еще раз такой беспорядок в доме будет, знай: ни одной игрушки! Приятно, в такой разор заходить? Разбросал все и сидит как именинник. А ну, собирай!
Игорь начал ползать по полу. На Луизку не смотрел. Чего он не мог переносить, так это ее крика. Иногда ничего, ничего, а то заведется… И почему они, взрослые, так любят кричать? Еще обзывается: «стратег»… Ползал, ворчал себе что-то под нос, по одной, недовольно, подбирал игрушки.
— Давай, давай, не бурчи… — Луизке стало смешно, кинулась наводить порядок. Подобрала все, поставила на место. Налила в таз воды, прошлась мокрой тряпкой по подоконнику, поправила занавеску, вытерла пол. Женская рука, что крыло птицы. Помахала, пропорхнула по углам — чистота и порядок… Подогрелась в кастрюле вода. Подтащила упиравшегося Игорька к рукомойнику, помылила его густые пропыленные волосы, промыла чистой водой, взъерошила полотенцем: дикобраз. Конфликт был улажен.
— Ну, вот, теперь показывай слоненка. У, какая прелесть! — Любуясь черно-сине-зеленой игрушкой, она приподнимала ее и опускала на ладонь, ставила то на передние, то на задние колотышки, и казалось, что слоненок танцует. Уходить не хотелось. Но, вспомнив, что каждую минуту может нагрянуть Степан и тогда не обойдется без муки, усадила Игорька за стол, разложила перед ним карандаши и краски, велела нарисовать вагончик, автомашину и тягач.
Предупредила:
— Завтра покажешь работу.
Игорек, озабоченный серьезностью поставленной задачи, понимающе кивнул и тут же, высунув кончик языка, принялся за дело. Луизка постояла у порога, посмотрела на него со спины, склонившегося над бумагой, и тихо притворила за собой дверь. Именно в это время кто-то из парней рассказал про «комедию», которую ломает в столовой Кирилл. Луизка кинулась к себе в вагончик.
В столовой она появилась в ту самую минуту, когда терпение у Кирилла истощилось и он уже собирался уходить. Впорхнула, радостная, вся светилась. На ней было новое платье из набивного ситчика, легкое, воздушное, мягко приталенное. Забота, проявленная Кириллом (и при всех!) вызвала в ней ответное благодарное чувство, и она уже смотрела ему в глаза доверчиво, говорила быстро, чуть ли не оправдываясь…
— Торопилась, дошивала, — показала на платье. — Надо было одну строчку сделать. Ну, я моментом… — В подтверждение сказанного оторвала с подола болтавшуюся нитку.
Кирилл обалдело повернулся к Степаниде:
— Ну, что, слышала?
Луизка между тем, важно выставляя вперед ногу в шикарнейшем лакированном туфле, картинно играя
