Евгения Шалимова - Ее старшеклассники
3. Необычное знакомство.
После отбоя свернувшаяся под одеялом Наташка вдруг запросила молока, гордая Мила Маланина почему-то тихонько всхлипывала, а Елена Владимировна была вынуждена идти к парням в "цитадель" рассказывать сказки, поскольку они так хохотали, что старенькие оконные рамы жалобно постанывали. Наконец — далеко за полночь! — учтановилась сонная тишина, и учительница с облегчением подумала, что даже она сможет немного вздремнуть. Напрасно обольщалась!
— Елена Владимировна! Смотрите, какие-то рожи в окне!
— Мужские! Ой-ой!
— Камень бросили, камень!
— Раму отодвигают, мамочки!
— На нас кто-то напал!
В комнате были одни девочки, и когда учительница увидела хохочущие оскаленные рты — совсем рядом, у девичьих кроватей, — ей стало по-настоящему страшно.
— Лиза, зови Бориса! И Женю, он боксёр! — первое, что пришло в голову, сказала она. Томочка в голос заплакала, а по Наташкиной кровати шарила чья-то волосатая рука. Елена Владимировна схватила чей-то ремешок от платья, сверкнула в полутьме металлическая пряжка.
— А ну, вон отсюда, дрянь несчастная!
Рука исчезла, но тут с улицы послышалась отборная брань, и кто-то задвигал второй половиной полуразрушенной рамы.
Прибежали парни из "цитадели", кинулись драться с "туземцами" из деревни.
— Мальчишки, нельзя!
Борисик обалдело уставился на учительницу.
— Ещё чего придумали?! Такое терпеть?! — и шагнул в сени.
— Боря! — женщина повисла на его руке. — В первую же субботу с дереверскими резня начнётся!
— Пусть!
— Опомнись! Ведь лагерь у нас! Нельзя враждовать с местными! — Елега Владимировна уже мечется, как между двух огней.
— Женя, встань у дверей! Ни одной души на улицу! Игорь, выругайся, чтоб от окон отлипли! Девчонки, все в сушилку, так окон нет!
Все было напрасно. Полдеревни собралось вокруг дома. Чахлый крючок дрожал от напряжения, подпрыгивая; орава хохочущих парней скакала на новеньком, свежевыструганном обеденном столе за домом; кухонная дверь во дворе стонала и трещала под ударами, бренчали кастрюли, развешенные по стенам, а на чудесной звёздной надписи "Альтаир" углем черкала какая-то размалёванная обезьяна в брюках и с пышным быстом. Альтаирцы стояли в сенях, злые и бледные от бессилия. ("Вот сейчас они совсем не понимают меня.")
— Пару раз махну дрыном от забора, ни одна падаль больше не сунется! Пустите, Елена Владимировна! — Ломников дрожал от нетерпения, поводя огромными кулаками.
— Нет!! ("Господи, что делать?!")
— Ну, хорошо, — вкрадчиво звговорил хитрющий Борисик, — разрешите, я только с ними поговорю…Я драться не буду…Сначала…
— Нет!!
— А девчонки? Они же заикаться будут! Пустите! Мы просто расскажем местным про городских парней, — уже умоляюще просит Игорь.
Только Женя молча глядит на учительницу и всё понимает.
Наконец эта варфоломеева ночь достигла апогея. Парни за окном орут, девицы хохочут, омерзительная ругань сыплется в адрес бедных альтаирочек, все рамы и двери готовы рухнуть под напором жаждущих хоть лапу сунуть в девичью горницу…Последние крохи благоразумия покидают Елену Владимировну.
— Ребята, я иду на улицу.
— Во! Это по-нашему! — одобряет Ломников, все кидаются к дверям, сияющие.
— Я!! Вы не поняли.
Замерли. Злятся.
— Я буду говорить. Я опытная. Вы можете только стоять сзади. И молчать! Ни звука! Иначе всё испортите.
Открывают дверь. Выходят. Свора дикарей — иначе не назовёшь! — плотной кучей гудит на дороге. Альтаирцы подходят к ним, останавливаются: Елена Владимировна чуть впереди, плечом к плечу — чуть сзади — обнажённые до пояса парни. В последний момент вперёд вдруг выдвигается Женя.
— Слушайте меня! — голос его звучит властно и повелительно. — Мы вас ни о чём не просим, запомните это. Вы школьники, мы тоже. Вы работаете летом в совхозе, и мы приехали работать. Понимаем, сейчас вы проверяете нас. Да ещё развлечений ищете. Так знайте: на драку не пойдём. Мы не игрушки, вы не звери. Издеваться над собой не позволим. Найдём тысячу способов вас наказать, если нас в покое не оставите. Может, через сельсовет перепишем всех подростков и возбудим судебное дело, а может, просто привезём сюда своих ребят из города. У нас в школе боксёров и самбистов много. Но это — в худшем случае. Надеемся, вы сами всё поймёте и уйдёте отсюда. Мы хотим жить мирно, но таких шуточек не принимаем. Мы сильные, мы всё можем. Однако верим, что вы разумны тоже. Не заставляйте нас всерьёз ссориться с вами.
Как только Женя замолчал, парни мгновенно, как по команде, повернулись и не торопясь, с достоинством удалились в дом. Зайцы — так позднее в отряде окрестили хулиганов — были озадачены. Видимо, поэтому больше никто не беспокоил приезжих, хотя уснуть всем удалось далеко не сразу…Елена Владимировна до петухов ворочалась в постели. ("Ребята совсем другие здесь. Чужие. И самостоятельные. Ко мне относятся иначе, будто я им ровесница. А как трудно мне с ними…Что-то будет.")
4. Трудовые подвиги.
Утро было необыкновенным. Солнце развесило свои лучи в самых неожиданных местах: в летней кухне, проникнув в щель, оно огоньками зажгло кастрюли; в сушилке, хлынув в распахнутые двери, заигралао на пуговицах одежды; заглянув в окна альтаирского дома, ослепило ребят золотистыми лучиками. Улица утопала в зелени, утренняя росистая трава свежо бодрила босые ноги, а речка манила к себе прозрачной чистотой воды да неподвижными кувшинками, желтеющими на атласной зелени листьев. Добрые тёплые звуки утренней деревни создавали умиротворённое настроение: то призывно прокричит петух, то ласково, тягуче замычит телёнок, а вот хозяйка сзывет подросших уже цыплят…
Городские ребята вдруг ощутили, что такое Русь — великая и могучая, тв самая, что начинается с крестьянской избы под берёзой да зеленеющего поля, да такой родной лошадёнки с телегой и этого леса, леса, бесконечного леса…
На утренней линейке альтаирцы расшумелись: никто не хотел дежурить, все рвались в лес вязать веники. Совхозный бригадир бегло обрисовал лесок, где много берёзы:
— Через речку перейдёте, в горку подымайтесь, там Анютин луг увидите, а за пашенкой и березняк — рукой подать!
Искать пришлось долго, все слегка устали, пока добрались до места. Елена Владимировна с Женей отправились отмерять участки для каждой пары, а ребята часок полежали на травке, лениво отмахиваясь от бригадирской ругани. Когда, наконец, все пары были расставлены по березняку и полетели на землю первые веточки витаминного корма для коров, солнце поднялось так высоко, что вскоре мысли ребят сосредоточились на одном: попить бы, тем более, что воды взять никто не догадался.
— Три пары готово! — торжествующий вопль рыжего Костика не мог не тронуть каждого альтаирца до глубины души, вокруг "Барановых", как моментально окрестили эту рабочую пару, образовалась кипучая толпа.
— А ну, покажи! Как связали?
— А толщина? Слабо! Не примут такой веник, что ты!
— Ух, какие длинные ветки! Корова подавится! Наряд ещё схватишь за порчу деревьев!
— Ха, разве это вязка! До телеги не доволокёшь, развалится веник!
— Да не говори! Хорошо поработали Барановы!
Восторгам и порицаниям не было конца, только прибежавшая на шум учительница с трудом остудила страсти. ("Нет, здорово придумали: витаминный корм на зиму. Видела специальный склад для веников. Хорош. В правлении говорили, что в прошлом году областная газета хвалила совхоз за эту берёзовую кашу…Да, но что делать? Никто к вечеру не сделает нормы!")
И действительно, уже село солнце, в лесу стало сумрачно и жутковато, а ребята не выполнили и половины нормы. За следующие два дня ничего не изменилось, лишь больше стали уставать — жара, комары! — да ленивей шли на работу. На третий день собрался штаб, обсудил положение. С его решением хмурый, непреклонный Демчук ознакомил альтаирцев на линейке:
— Первое. Пара, которая до обеда не сделает трети нормы, не имеет морального права идти есть. Штаб уверен, если не разбазаривать время, норму выполнить можно. Члены штаба обязуются её сделать. Второе. Кто норму не выдал к ужину, остаётся в лесу дорабатывать. Третье. Тот, кто всё же не сделает норму, будет работать в субботу, после обеда, и в воскресенье, вместо отдыха. — Видя понурые лица ребят, Женя добавил — другим тоном, уже неофициально:
— Сами же писали в Уставе: "Умри, а норму выдай!" Не прокормим себя, поймите! Совхоз нам продукты и деньги даёт в долг понемногу, а если за неделю мы не научимся норму выполнять, придётся голодом сидеть. Что, мамам телеграммы отстучим?
Днём поварихи не узнали ребят. На обед они опоздали, есть, против обыкновения, сели на сразу, а долго мылись, дурачась и брызгая друг на друга, и — главное! — наперебой рассказывали, кто как трудился.
