Григорий Терещенко - Счастье само не приходит

— Я ни в чем не виноват!

— Бить будем. Убьем, как собаку.

— За что?

— За показания на суде. За то, что старых друзей продал!

— Каких друзей?

— Да у тебя что, память отшибло? Ничего, сейчас напомним.

«Бежать! — мелькнуло в голове Ростислава. — Улучить момент — и бежать!»

— Ну, чего молчишь?

— Нечего мне говорить! Ведь под Указ попадете...

Лисяк внезапно пригнулся и головой ударил одного, второго. Третий отскочил. Ростислав кинулся бежать к дороге, где одна за другой сновали машины.

«Только бы добежать туда, — думал Ростислав.— Там преследовать не станут. Побоятся».

Но его догнали. Заломили руки за спину. Свалили на землю, начали бить: остервенело, изуверски.

— Звери! — простонал Ростислав.

— Под печенку! Под печенку его!..

«Все, конец тебе, Лисяк. Амба», — мелькнула мысль.

Вскоре он перестал ощущать боль. Удары казались какими-то далекими, словно били не его.

Последнее, что он услышал, это сильный раскат грома...

Очнулся Лисяк от холода. Лил дождь. Попробовал подняться и не смог. Все тело ныло, одна нога — как деревянная. Но и лежать дольше нельзя, замерзнешь. Попробовал еще раз подняться, но напрасно. Отдохнул немного. Постепенно оперся на руки, потом встал на колени. Сделав невероятное усилие, поднялся на ноги, однако идти не смог. «Нужно ползти, — решил Ростислав.— Там, на дороге, люди, там спасение». Он пополз. Больно, но все же получалось. А дорога совсем рядом. Еще немного, еще... Вот наконец и мокрый, скользкий асфальт. Лисяк, пошатываясь, встал.

Проскочивший было «Запорожец» притормозил, сдал назад.

— Садись, друг. Ну и вымок ты. Давно голосуешь?

— С вечера, — попытался пошутить Ростислав, но шутка не удалась.

— Вот стервецы, проезжают и даже в дождь не возьмут человека! Тебе куда?

Но Лисяк не ответил. Он потерял сознание.

По дну гигантского котлована сновали, вроде бы беспорядочно, десятки автомашин и бульдозеров. Тут и там вгрызались в камень экскаваторы. В воздухе стоял непрерывный раздражающий шум. Сердито отфыркивались и урчали моторы машин, тарахтели перфораторы, долбившие неподалеку гранитный выступ, бестолково орали и ругались шоферы. Очевидно, кто-то из посторонних ухитрился загрузиться вне очереди...

— Тебя каким ветром сюда занесло? — спросил Комашко у мастера Бегмы.

— Отправили две машины за гранитом, так ни машин, ни людей.

— Где же они?

— В котловане, перекур с дремотой устроили.

— Не из бригады Сабита?

— Нет.

— Ты успехам Сабита не радуйся. Григоренко на твое место его метит.

— А меня куда?

— В техники-нормировщики пойдешь.

— Нет, туда не пойду. Лучше уволюсь.

— Да не дам я тебя съесть, не бойся.

Комашко достал пачку папирос, угостил мастера.

— Идет камушек, идет.. — многозначительно произнес он.

— Да идет, — ответил Бегма и поднял на Комашко глаза, темные и беспокойные.

— Впрочем, я не о том, — проговорил главный инженер.— Из арендованной у нас КДУ щебеночку везут в колхозы... — и, теснее придвинувшись к Бегме, словно их могли подслушать, приглушенно закончил: — А за так ничего не делается. Уразумел?

Бегма пожал плечами, ничего не ответил.

Мимо них, ревя моторами, поднимались в гору машины с камнем. Одна, вторая... Бегма погрозил им кулаком, потом оглянулся на Комашко. Выражение его лица не понравилось мастеру. Да и тон, каким были сказаны последние слова, его покоробил. Но ответить не успел.

— Я тебя разыскивал вот для чего, — меняя тему разговора, сказал Комашко. — Когда говорили о том, чтобы устроить Марину в лабораторию, я забыл тебя предупредить, что иногда она будет ездить в командировки.

— Надо так надо.

— Придется эти дни холостяком побыть.

— Я к этому привычный.

— Из Одессы пришла рекламация на большую засоренность щебня. Зевнули мы. Надо ехать защищаться.

— А сможет она что-нибудь там сделать?

— Не одна поедет. С инженером-лаборантом. Может, и мне придется съездить. Дело слишком серьезное. Но ей только анализы надо будет сделать на месте.

Ночью Комашко и Марина выехали в командировку.

Григоренко разделся в прихожей и хотел уже пройти в свою комнату, как вдруг распахнулась входная дверь и ворвался Белошапка, взъерошенный, похожий на разъяренного медведя.

У Сергея Сергеевича сердце екнуло в недобром предчувствии. Он знал Остапа Белошапку как спокойного, уравновешенного человека, а сейчас... Если что случилось, мог бы доложить на предстоящем утреннем совещании. Но, видимо, стряслось что-то совсем необычное. На карьере — как на войне, все может произойти. Повсюду механизмы, строгий ритм, зазевался — в беду попал. В карьере смотри в оба. И за все в ответе он — директор.

Григоренко пропустил прораба в комнату, прошел за ним.

— Что случилось, Остап Вавилович?

Белошапка остановился и с возмущением чуть ли не крикнул:

— Лисяка до полусмерти избили... Без памяти он, в больнице!

Сергей Сергеевич от неожиданности замер. Потом, придя в себя, резко спросил:

— Кто? Когда?

— Неизвестно... Какой-то водитель подобрал его за городом.

Григоренко мысленно прикидывал: кто же мог это сделать? Конечно, враги у Лисяка есть: в первую очередь прежние дружки, с которыми он порвал. Не исключено, что и новые появились... Нет, Конопля вряд ли на такое пойдет. Скорей всего, это старая бражка не простила ему показаний на суде. После суда прошло уже пять месяцев, и директор успел узнать Лисяка получше. Он расположился к этому парню. Кое-кому ставил его даже в пример. И вполне заслуженно. Плохи дела были на стройке завода вторичного дробления, так Лисяк сам попросился туда. Освоил строительную специальность. Возглавил звено каменщиков... А ведь каким был недавно... Даже вспоминать не хочется.

— Нет, этого так оставлять нельзя, — произнес Григоренко,— мерзавцев надо найти. Поехали, Остап Вавилович, к Лисяку. Где он?

— В третьей больнице.

На табуретке у кровати Лисяка сидел следователь и дотошно его расспрашивал.

— Скажите, какой голос у высокого? Он не картавит?

— Нет, не картавит.

— Как он был одет?

— В синей телогрейке, двое других — в осенних темных пальто.

— Четвертый выходил из машины? Его голос вы слышали?

— Нет, не выходил. Даже когда я убегал, он не побежал за мной. И голоса его я не слышал.

— Поймите, мне необходимы малейшие подробности. При розыске преступников любая мелочь может стать главным звеном. А оно, в свою очередь, позволит вытянуть всю цепочку фактов, необходимых для следствия. Очевидно, того — четвертого — вы хорошо знаете, иначе зачем бы ему скрываться? Правильно? Автомашину мы нашли. Но она краденая — ее похитили со двора гостиницы. Машину бросили за Нефтехимстроем. Значит, преступники, скорее всего, оттуда. Не исключено, конечно, что и на ложный след наводят... Кстати, Самохвал в это время в кино был. Даже клочок билета нашел в кармане. И кинофильм помнит. Но его сбрасывать со счетов тоже нельзя... Слушай, Ростислав Романович, а не могли это сделать люди с комбината? Со строительства? Вы там с Сабитом Наримановым кое-кому, говорят, поприжали хвосты...

— Сейчас на комбинате мало плохих людей, — перебил следователя Лисяк. — Если говорить о них, то в том числе надо и обо мне...

— Ну, ну, незачем на себя напраслину возводить.

— А вам известно, кем были «лисяковцы» на карьере всего год назад? Хулиганы, воры, прогульщики, вымогатели...

— Как, как? «Лисяковцы»?

— Бригадиром я у них был. Вот и прижилась такая кличка для всей этой братии. Я в большом долгу перед государством, перед настоящими людьми. По правде говоря, мое место еще там, за решеткой. Вот о чем часто думаю. Даже в судьбу стал верить. Напаскудил — все равно отвечать придется!

— Ну, а нога как?

— Срастется. Обещали скоро гипс снять. Хорошо, что печенку не отбили.

— Вам, можно сказать, повезло. В то самое время возвращались отдыхающие из санатория «Сосновка». Вдруг слышат за кустами — шум, ругань, возня, вроде бы — драка. Они туда. А из кустов: «Ну, пошутили, и будет! Пошли, братва!» Отдыхающие постояли, постояли, но ближе не подошли. Чего, мол, с пьяными связываться. Вас же они не слышали. Вы на помощь не звали. Думаю, что эти негодяи удрали потому, что неожиданно появились отдыхающие, а то могли бы и убить вас.

— Сразу, может, и не убили, а печенки отбили бы. Я слышал: «Под печенку бей, под печенку!» В больнице умирать бы пришлось. А так, видите, живой. Нога и ребра срастутся, боль в голове пройдет...

— Что вы еще можете дополнить?

— Ничего, больше ничего.

— Ну, я к вам еще зайду. Вы не сердитесь, что надоедать буду. В нашем деле главное — не терять времени. Если вспомните что-нибудь новое, пусть сестра сразу мне позвонит.