Григорий Терещенко - За любовь не судят

Терещенко Григорий Михайлович. За любовь не судят

Глава первая

Остап Белошапка вошел в здание речного вокзала, остановился у широких дверей ресторана. Оттуда доносились соблазнительные запахи жареного мяса и острых приправ, слышались хриплые звуки радиолы. Невольно глотнув слюну, Остап тяжело поплелся в самый дальний угол зала ожидания, нашел там свободную скамью и плюхнулся на нее.

Он был голодный и злой. Ноги гудели от усталости. Хорошо бы растянуться сейчас прямо здесь и поспать часика два! Но не может он позволить себе этого среди дня. Ни к чему становиться посмешищем, как вон тот мужик, что храпит на соседней лавке и почесывает обнажившуюся во сне грудь. Прилечь можно будет после двенадцати ночи, а не сейчас, когда на тебя смотрят люди.

Остап сидел, тяжело прикрыв веки. Медленно тянулись минуты. И так же медленно оставляла тело усталость. Зато все сильнее донимал голод. Сегодня ему совсем не пришлось поесть. Да и вчера обошелся всего двумя пирожками. Ведь в кармане — одна-единственная рублевка. Но сам виноват, что остался без денег. Зачем понадобилось ему покупать эти самозаводящиеся ручные часы?!

Мысли опять вернулись к другой волнующей его теме.

Где искать работу? Раньше он поднял бы на смех каждого, кто спросил об этом. Работу? У нас? Стоит только оглянуться — повсюду висят объявления... Иди работай!.. Но теперь... То ли ему не везет, то ли действительно место оказывается занятым. А может, узнав, что он из заключения, его просто не хотят брать?.. Куда бы ни обращался Остап — повсюду слышит отказ. Нужен был слесарь-сантехник: «вчера взяли». Кочегаром просился — время, говорят, летнее, своих не знают куда пристроить. На автомобильном заводе, казалось, все было уже согласовано. Даже медицинскую комиссию прошел. И вдруг — снова отказ. Ссылались на экономиста по труду,— мол, предвидится сокращение штатов, надо думать, куда определять своих. А он — не «свой». Да к тому же еще — «оттуда»...

Остап отчетливо вспомнил высокого, с живыми веселыми глазами заместителя директора завода по кадрам. Совсем молодой, наверное с комсомольской работы. Он обещал Остапу, что направит слесарем в сборочный цех. Твердо обещал... А на следующий день, не глядя в глаза, отказал — экономист, понимаете ли, запретил...

Странно иногда получается в жизни. Казалось бы — все может планироваться, учитываться... А вот о рабочей силе каждое предприятие само заботится. Куда это годится? Надо бы поскорее придумать электронную машину, чтобы все делала вместо бюро по трудоустройству, которое не всегда четко работает. Пришел, скажем, Остап к этой машине, заполнил карточку или какие-то кнопки нажал... Пощелкала бы машина задумчиво, потом зеленым глазком подмигнула и выдала ответ: специалисты вашего профиля требуются там-то и там-то...

А радиола продолжает играть, зазывая пассажиров в ресторан. Только не его, не Остапа... Стараясь заглушить острое чувство голода, которое все настойчивее дает о себе знать, он смотрит в окно на безбрежную ширь весеннего Днепра. Там —всюду солнце. Оно, кажется, залило и мутные весенние воды, и голубое небо, и далекие берега, и белокаменный молодой город... В его лучах отчетливы, как туго натянутые струны, пока голые, безлистые, но уже налитые живительным соком ветви деревьев.

Весна!..

Конечно, хорошо и то, что сейчас весна. Ну что бы он делал, если бы на улице был трескучий мороз? Разве смог он тогда проспать ночь в скверике над Днепром, как пришлось ему вчера? Правда, под утро замерз так, что еле отогрелся потом на утреннем солнце. Но все же это не тот холод, который загоняет человека в теплое помещение.

«Но где же Зоя? — в который раз задавал себе этот вопрос Остап. — В Комсомольске сказали, что выехала в Днепровск. А здесь в справочном бюро говорят: «Не проживает».

Снова напомнил о себе голод. Остап даже застонал, как от боли. И тут же заметил, что на него с подозрением покосилась соседка, а потом, насколько позволяла длина скамьи, отодвинулась. Наверное, заметила, выглядит он очень неряшливо и болезненно — под глазами синева, заросшие рыжеватой щетиной щеки ввалились. Да и костюм на нем весь измят.

У Остапа на душе стало совсем скверно оттого, что женщина, продолжая с подозрением поглядывать на него, передвинула подальше свой чемоданчик и небольшую сумку.

Он поднялся и медленно пошел к выходу.

Издали увидел милиционера, который стоял возле газетного киоска. Сердце екнуло. Но Остап тут же отругал себя: чего волноваться?

А радиола зовет...

Собственно, почему бы и не зайти? Можно заказать стакан чаю или бутылку воды. Ведь у него еще есть рубль, целый, неразменянный, — на крайний случай...

«Но стоит ли менять? — подумал Остап. — Сколько еще придется искать работу? День? Два? Неделю?..

А может, в Казахстан податься? Подъемные, ссуда, командировочные. .. Эх, если бы не Зоя, не Днепр, сразу уехал бы!»

Сколько он о Днепре думал, как мечтал снова увидеть его плесы, раздолье, задумчивость синих вод, шепот зеленых плавней... И, конечно, встретить Зою...

«А может, пойти в дворники? Вот эту должность предлагают. И место в общежитии дадут. Только неудобно. Стыдно ведь будет ему, Остапу, метлой на улице махать. И обидно...»

Спохватился, что стоит у открытых дверей ресторана. Решил все-таки зайти. Свободных мест много. Но лучше будет присесть там, где рассчитывается подвыпившая компания. Он подождал немного, пока все поднялись, и направился к тому столу.

Хорошо здесь пассажирам ожидать свой пароход. Конечно, если есть деньги. В открытые окна тянет прохладой, днепровской свежестью. Играет радиола... В такие минуты так хорошо на сердце. Сиди себе. Отдыхай. Слушай музыку, пока посадку объявят.

Остап подошел к столу. На нем куски хлеба и гора посуды. Официантка не торопится прибирать. Это — хорошо. Остап, словно нехотя, протянул руку за ломтиком хлеба. Взял и незаметно опустил в карман. Кажется, никто не видел. Может, лишь тот, что сидит в углу направо, — черноглазый... Так и есть, заметил. Взгляды их встретились. Но, собственно, что тут плохого?

Однако Остап отвел глаза.

А официантки все нет. Вероятно, ушла перекусить.

Взглянул в угол — за столиком никого уже не было. Остап протянул руку, взял еще несколько кусочков хлеба. «А если заказать чашку кофе?» — мелькнула мысль.

Сзади послышались шаги. Остап повернул голову. К нему подходил черноглазый.

«Чего доброго, еще привяжется, — подумал Остап. — И что ему от меня нужно?»

— Можно присесть? — спросил тот.

— Отчего ж нельзя? Места свободные.

— Далеко едем?

— Приехал... Здесь моя остановка, — нехотя ответил Остап и в упор посмотрел на собеседника.

Это был человек лет сорока, чисто выбритый, в хорошо сшитом сером костюме. Глаза его казались усталыми, но добрыми. Нет, человек с такими глазами не может сделать зла.

Тем временем незнакомец внимательно разглядывал Остапа.

— Получается, вокзал — ваш дом?

— Да нет, здесь я временно...

— Значит, некуда податься?

— Вроде так, — устало промолвил Остап и сам удивился, что этот вопрос не вызвал у него недовольства.

— Откуда же едем, если не секрет?

Остап опустил глаза, замялся. Потом решительно ответил:

— Отбывал наказание.

Черноглазый не удивился.

— Я так и подумал... Не обижайтесь, юноша, на мои расспросы, — добавил мягко. — В жизни всякое бывает... Куда же теперь? К родным?

— Нет у меня никого... Ищу работу... Вот уже больше недели болтаюсь по Днепровску, но...

— Что «но»?

— Не берут.

— Как это не берут? — искренне удивился незнакомец.

— А так — не берут... В газетах объявления печатают, мол, требуются рабочие. Но приходишь, поговорят с тобой, расспросят, а потом извинятся и скажут: к сожалению, место уже занято.

— А-а... Ну, а если на комбинат нерудных ископаемых? На гранитный карьер...

Остап недоверчиво посмотрел на собеседника:

— Я не против... А там примут?

— Примут. Как величать-то?

— Остап Белошапка.

— Вы, должно быть, голодны? Ели сегодня?

— Перебиваюсь пока.

— Ну хорошо, договорились. Приезжайте на комбинат.— И незнакомец крепко пожал Остапу руку.

Длинное приземистое здание конторы комбината нерудных ископаемых. Слева от дверей вывеска на стекле: «Управление 447». Остап постоял немного на ступенях и вошел в коридор. Здесь шумно. Снуют из кабинета в кабинет служащие, слоняются из угла в угол «толкачи». Их много: «окают», «акают», сибиряка сразу узнаешь — нет-нет и закончит фразу вопросительным «ага?». Говорят по-украински, по-русски, но всё об одном. Нужен гранит, щебень...

Бродят по коридору «толкачи». Мается с ними и Остап Белошапка.