Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Ну опоздаем ведь… Уже пускают!
На Лизке было коротенькое платьице, рыжие волосы подняты стожком, а краешки губ были слегка — ни один учитель не придрался бы — подведены помадой.
— Да постой, не говори под руку, — Колька нажал спусковой крючок, но тигр на противоположной стенке и не шелохнулся. — Возьми поешь, — Колька подставил ей карман, набитый орехами.
Лизка сунула руку, захватила такую горсть, что рука не вылезала обратно. Пришлось немного отсыпать.
Колька снова прицелился. И когда стало слышно, как рядом, в открытом кино, заиграла с экрана музыка, нажал крючок: тигр свалился и закачался.
— Видела? — вскрикнул Колька.
Лизка громко защелкала орехами.
— Коль, мы уже опоздали… Началось!
— Погоди, вот собью самолет, и пойдем.
В тире оставался не один он. Человек шесть с ружьями стояли у барьера. Они выбирали мишени и целились. Выпустив все пульки, Колька купил еще — на кукурузе он неплохо подзаработал. Хватило и на кино, и на длинный блестящий фонарик, и еще бренчало в кармане рубля полтора мелочи.
Лизка крутилась за его спиной и ныла.
Сбив наконец самолет, Колька зашагал к двери кинотеатра и протянул контролерше билеты. Все уже сидели на длинных скамейках, а они с Лизкой шли по гремящей под ногами гальке — ее специально завезли с моря, чтоб после дождей не было грязи. Уселись не на свои места, а где поудобней. Шла польская картина «Как быть любимой». Колька бросал в рот орехи, оглушительно щелкал в прислушивался, как в тире звучно хлопали выстрелы и постукивали о стенку свинцовые пульки.
Картина показалась ему скучной и бессодержательной. Какая-то немолодая тетка летела на самолете в Париж. Хорошенькая стюардесса то и дело подавала ей на подносе по рюмочке коньяку. Тетка вспоминала прожитые годы: театр в Варшаве, свои роли, любовь к актеру, игравшему главного героя. Потом случилась война, в город явились нацисты, и этот актер, кажется, убил одного из их прислужников. Несколько лет актриса прятала актера у себя, а он все был чем-то недоволен, кричал, что она виновата, потом выпрыгнул из окна и убился. Муть какая-то, ничего не поймешь!
Во время сеанса в лучах киноаппарата то и дело вспыхивали ночные бабочки, и Колька вдруг подумал, что о ни очень похожи на самолеты, схваченные в ночи светом прожектора. Он щелкал орехи и жалел, что истратил на кино деньги и не сбил в тире еще утку.
— Раскуси, Колечка, — попросила Лизка и достала изо рта орех. — Ну никак… Зубы, боюсь, поломаю.
Колька кинул в рот мокрый орех, раскусил и протянул ей:
— Кушай.
Лизка вкусно захрустела орехом.
— Ну как тебе? — спросил он, когда картина кончилась и они вышли.
— Чепуха на постном масле. — Лизка усмехнулась. — Ничего нельзя понять. Какие-то все ненормальные…
— Не говори…
Над маленькой темной Джубгой высоко горели августовские звезды.
Колька взял Лизку под руку, и она немного придвинулась к нему. Когда Колька ходил с гурьбой ребят, он любил показывать свое превосходство: то дернет Лизку за платье, то ущипнет. Лизка била его по рукам и говорила, что он ведет себя неприлично. Мальчишки завидовали — не всем хватит смелости на такое. А девчонки сердито поглядывали на Лизку и с полнейшим равнодушием на Кольку. Он-то отлично знал истинную цену этому равнодушию. Но теперь, когда знакомых мальчишек поблизости не было, странно было бы щипать. Хорошо было идти с ней под руку и чувствовать теплый ее бок. Жаль только, никто в темноте не видит, какие у нее красивые рыжие волосы и голубые глаза. Хоть бы фонариком кто осветил и посмотрел, что ли, на ее серебристое, выше коленок платьице!
— А знаешь что? — сказал Колька на прощанье у Лизкиной калитки. — Мы с владельцем моторки договорились, послезавтра Димка будет на морских лыжах кататься… Три рубля в час… Приходи.
— Ужас как дорого! — воскликнула Лизка. — Это какой Димка?
— Ну Дмитрий… Который у нас живет… Если только море успокоится…
Глава 11
ОРЕХИ, ПЕРСИКИ И БЕСКОНЕЧНОЕ НЕБО
«Не пойду больше в Джубгу, никогда не пойду, — твердо решила Женя, приближаясь к Голубой бухте, уже затихшей, без музыки, без привычного гама туристов. — Не мог проводить. А что, если бы мне повстречался нехороший человек? Ему все равно, что будет со мной, нет у него ничего ко мне. Ничего нет…»
Женя шла вдоль моря очень быстро, будто за ней кто-то гнался. Ей все время чудилось, что из-за больших камней за нею кто-то следит, подсматривает и вот-вот набросится. Два раза она подвернула ногу и, прихрамывая, летела дальше. Слева от Жени клокотало море, справа — кромешная тьма гор.
Быстро поужинав в столовой, она пришла в свою палатку и сразу села за письмо Инке. Однако написать она смогла только половину странички, потому что глаза слипались от усталости, тело ломило и душила обида, что Дмитрий оказался не таким, как она думала. Она спрятала письмо в чемодан и замкнула его на ключик.
Соседки по палатке где-то бродили. Женя разделась и со слезами на глазах забралась под тонкое одеяло. Она вытерла краем простыни лицо, натянула до подбородка одеяло, уставилась в брезентовый потолок и стала вспоминать прошедший день. Сто раз была права Инка, когда говорила, что с нынешними «мужиками» надо держать ухо востро, заставлять их уважать себя, уметь настоять и постоять за свои интересы.
Почему, например, она, едва познакомившись, должна бегать к Дмитрию в его Джубгу за четыре километра? Разве он не мог прийти к ней или на худой конец встретить ее на полпути? А то пожал на прощанье руку: «Завтра жду тебя к девяти», — и ушел не оглянувшись. Нет, надо выбросить все из головы и спокойно отдыхать — ходить в маршруты, купаться, сдружиться с соседками по палатке и забыть обо всем и всех. Ведь впереди второй в ее жизни, и очень нелегкий, учебный год с напряженной программой, со сложными, требовательными ребятами…
Женя не слышала, как вернулись в палатку ее соседки и долго шептались. А утром, едва проснувшись, вдруг заволновалась — не опоздала ли? В смятении посмотрела на часы и успокоилась. В купальнике вышла из палатки, искупалась в море, потом позавтракала и по знакомой каменистой тропинке помчалась в Джубгу.
Она бежала мимо выброшенных на берег черных коряг и корней, напоминавших ей то слонов, то гигантских спрутов, то каких-то неведомых чудовищ. Бежала легко, радостно, напрочь забыв все, о чем думала вчера, и море, приветствуя ее, салютовало ударами волн.
Вон и Джубга, и за небольшой
