Современники - Борис Николаевич Полевой
— В предмайском соревновании мы обязались выдать на плотину сверх плана двадцать процентов грунта. Но паводок был очень высокий. Пришлось недели полторы постоять, и чтобы перекрыть недоработку, решили мы на общем собрании от праздника отказаться и продолжать наступление по всему фронту. Жмём. Работа спорится. Партгруппорг намывщиков, с которыми мы соревнуемся, звонит с плотины: «Поздравляю с праздником. Давно так не подавали...» И вдруг в самый разгар работы в машинном отделении раздаётся треск — и насос останавливается. Ясно, в машину попало что-то большое. А это уже «ЧП», то есть чрезвычайное происшествие, и нам это особенно обидно, потому что мы от праздника отказались. И пожалуйста, — вынужденный простой.
Мои механики отлично сработали. Разболтили кожух в одно мгновение. Плеснул я туда одно-другое ведро воды, песок смыл. Точно: две лопасти словно обрезаны. И торчит здоровенный камень. И откуда он взялся в этом грунте, где ему согласно геологической науке быть не положено, и как он через защитительную решётку проскочил, шут его знает! Что ж, и думать об этом некогда. Лопасти мы сменили — я этим и сейчас горжусь — в сроки рекордные. Через два часа с минутами мы уже на плотину пульпу гнали прямо-таки ураганным огнём.
Но дело не в этом. Когда мы закончили ремонт и я направился к баку с водой, чтобы с устатку напиться, подходит ко мне начальник земснаряда и говорит: «А знаете, Измайлов, это ведь не камень нам бед-то натворил». — «Не камень? А что?» — «Это пока, — говорит, — точно сказать не могу, но, вероятнее всего, зуб какого-то доисторического животного. Судя по размерам, может быть и мамонта». — И показывает мне этот, с позволения сказать, «зубок», кило на четыре весом. Удивляться, конечно, было некогда, потому что меняли мы направление забоя, чтобы опять на какой-нибудь доисторический сюрприз не нарваться. Но когда смену сдали и пошли было домой, партгруппорг нас у сходен остановил: «Так, — говорит, — ребята, нельзя. Мамонты на колхозных фермах пока не разводятся. Это, — говорит, — штука редкая. Раз тут зуб отыскался, мы теперь перед наукой и за всё остальное в ответе. К мамонту, — говорит, — мы должны подойти по-хозяйски. Надо тут кругом обшарить и выудить все, что сохранилось, потому что, как только сюда большая вода придёт, мамонт для науки — прости-прощай».
Воспоминания начинают увлекать самого рассказчика. Лицо его, ещё недавно удручавшее художника своей неподвижностью, оживилось, в чёрных глазах зажглись горячие, весёлые искры. Он весь как-то сразу помолодел, и даже шрам стал менее заметен на порозовевшем лице. Теперь художник совсем отбросил резинку. Его рука быстро-быстро бегает по бумаге, а глаза, то прищуриваясь, то широко открываясь, жадно изучают натуру.
— Так вот, сказал это наш партгруппорг и, понимая, что лучший способ агитации — личный пример, спустился в лодку и начал расстёгивать комбинезон. А паводок ещё не сошёл, было холодно. Разделся он, прыгнул в воду и пошёл сажёнками мерить к берегу, где давеча был наш забой. Подплыл, нырнул, выскочил, опять нырнул. Ребята совсем было наладили домой, чтобы хоть конец праздника отгулять, а тут видят такое дело — и назад. Начинают раздеваться. Боцман на палубу выскочил, кричит, зачем всем сразу в воду лезть, зря зябнуть. Разделил людей на две группы: одним нырять, другим греться. Тем временем парторг из воды кричит: «Нащупал! Не то камень, не то кость!» Вытащили. Другой зуб оказался.
Тут уж сам начальник не вытерпел. Он в войну на флоте служил, ловко плавает. И он в воду... Короче говоря, пока одна смена работала, другая в воде сидела. Всё кругом обшарили. Механики мои специальные такие щупы соорудили. Мы ими всё дно сантиметр за сантиметром прошли. И вы знаете, не зря! Много костей разных отыскали. Ночью, уже при прожекторе, вытащили бивень, огромный, тяжёлый. А другой, как ни шарили, не нашли. Решили, что мамонт наш забиякой при жизни был и один бивень потерял в схватке с противником в доисторические времена. Остатки черепа чуть пониже по ручью отыскали — это уж дней через пять. Краном поднимать пришлось. Словом, через недельку у нас тут на палубе целый музей образовался.
Желая показать, где именно на палубе образовался музей, рассказчик повернулся и взмахнул рукой. Он нарушил свою позу и опасливо покосился на художника, но тот уже не сердился. Во рту он держал два карандаша. Третьим быстро-быстро рисовал и так был увлечён, что, не выпуская изо рта запасных карандашей, лишь глазами показывал Измайлову, чтобы тот занял прежнюю позицию.
Механик покорно встал на место и, стараясь не делать резких жестов, продолжал рассказ:
— Мы достали в библиотеке книжку о вымерших гигантах. Нашли рисунок скелета мамонта, попробовали по нему все эти кости разложить по порядку. Выяснили, что отыскали всего только остатки черепа да несколько позвонков. А остальное, как ни старались, не нашли. «Ну, — думаем, — и то ладно. Городской музей фашисты сожгли, и восстановленному музею будет недурной подарочек».
Тут как раз приспело время за частями в город ехать. Снарядили машину. Кузов мы набили стружками, туда уложили все наши доисторические трофеи со Змеиного ручья. А меня ребята уполномочили после всех дел в городе заехать в музей и всё это туда сдать.
Дела свои я быстро отрегулировал. Качу в музей. Нашёл заведующего, маленького, чистенького такого старичка. Эх, думаю, держись, папаша, сейчас я тебя поражу! «Принимайте, — говорю, — остатки вымершего гиганта-мамонта с приветом от строителей Волго-Дона...» И представьте себе, он ни чуточки не удивился. Только вскрикнул радостно: «Со Змеиного ручья?» — «Так точно, — говорю, — оттуда. А кто вам, позвольте узнать, доложил, что мы там между прочими делами и мамонтом немножко занимаемся?» Вместо ответа тянет он меня в какую-то комнату. И вижу я: лежат там на полу огромные кости. «Это, — говорит, — привезли экскаваторщики с четырехкубовых машин. А это, — говорит, — подарок от товарищей с малых шагающих». И спрашивает: «Ваш, — говорит, — забой, наверно, ниже по ручью, у самой реки был?» — «Точно, — отвечаю. — И это вам известно?» — «А вот, — говорит, — взгляните на схемку. Мамонт этот, вероятнее
