Валерий Брумель - Не измени себе
Трудно было поверить, чтобы за это время медицина не могла найти в этой области что-либо новое — совершенно иные, более эффективные и надежные способы сращивания костей, которые начисто исключили бы возможность повторных операций и не приносили бы людям дополнительных страданий.
Интуитивно я чувствовал, что существует перспектива иного, более прогрессивного способа.
На первую толковую мысль в этом направлении меня натолкнула моя корова. Она собиралась отелиться.
Однажды, глядя на ее раздутый живот, я подумал:
«А почему, собственно, кость не может расти так же, как и ткани! Она твердая, да. Но ведь известно, что это просто другое состояние все той же живой материи, В других пропорциях, но кости состоят из тех же веществ, что и мышцы и нервы. Притом они выполняют не только роль каркаса, на котором держатся наши мышцы, но и сами являются плотью организма, И если скелет тесно взаимосвязан с тканями, нервами и мышцами, то, подобно им, он тоже должен регенерировать. Обладать способностью к росту. Так же, как растет живот этой коровы».
По ортопедии и травматологии у меня тотчас появилась гора книг. Выяснилось, что именно в этой сфере медицина была наиболее консервативна. Ведущие авторитеты утверждали, что человеческая кость расти не способна. Она может лишь сращиваться, да я то с большим трудом. Некоторые доказывали, что даже и это ей не под силу. По их мнению, так называемое сращение являлось лишь видимостью. За счет сильного сжатия костные отломки всего-навсего механически проникали друг в друга мельчайшими осколками и держались за счет этого сцепления.
И вдруг у одного японца, а затем у американца я нашел смелую мысль. Они высказывали догадку, что при определенных условиях человеческая кость может расти. Правда, крайне незначительно.
Я обрадовался — значит, я на верном пути! И хотя в отличие от зарубежных коллег я считал, что наши кости способны регенерировать до 10–15 и более сантиметров, меня это уже не смущало. Главное, что в своем предположения я оказался не одинок. Это было уже кое-что.
Робость моих коллег в своих догадках, очевидно, вызывалась тем, что никто из них не знал, как создать такие благоприятные условия, которые способствовали бы росту наших костей. Я не имел об этом понятия тоже.
Зато окончательно прояснилось другое: гипс подобных условий не создает. Рассматривая сотни рентгеновских снимков, я видел, что кость в нем срастается рывками, через мозоли, которые тотчас разрушаются от толчков и сотрясений.
Постепенно передо мной начал вырисовываться путь моих дальнейших поисков.
Гипсовая повязка бесперспективна — это уже точно. Образно говоря, она походит на подушку, в которую завернуты две соединительные палки (Отломки костей). При малейшем движении они испытывают массу колебаний в разных направлениях поперечных, вертикальных, круговых, диагональных и других. Я был убежден, что именно эти колебания не позволяют развиваться кости. Они нарушают и затормаживают ее естественные процессы роста.
Сам собой напрашивался вывод: необходимо создать такое устройство, в котором отломки костей стояли бы относительно друг друга «намертво» и никаким сотрясениям не подвергались. Даже при ходьбе.
Как подобное устройство должно выглядеть, каков его конструктивный принцип, этого я еще не представлял. Однако половина пути была пройдена — я сумел поставить перед собой четкую, конкретную задачу, которую всегда нелегко сформулировать.
В результате долгих размышлений я пришел к выводу, что вместо гипса необходим некий аппарат, который можно было бы ставить на поломанные руки или ноги. И аппарат этот, вероятней всего, должен быть изготовлен из стали, так как никакой другой материал — дерево, пластмасса и прочие — веса человеческого тела долго не выдержит.
Я начал доставать пособия и инструменты по слесарному делу. Превратив свою избу в мастерскую, я стал прикидывать и так и эдак, но пока ничего не получалось. Я не мог найти верной конструкции и подходящих компонентов для будущего аппарата.
В качестве отломков я использовал распиленное древко лопаты. Через дерево я пропускал спицы, скреплял их дугами, полудугами, закручивал гайками — опять ничего не клеилось. Как только я натягивал одну спицу, ослабевала другая. И наоборот.
На зарождение и оформление идеи аппарата, на поиски его конструкции у меня ушло четыре года. Я как бы «шагал в ногу» с четвертой пятилеткой, которая уже завершалась. Увы, я ничем не мог похвастать — за это время, хорошо овладев слесарным делом, я только испортил около сотни лопат. Благо мать терпеливо скосила все это и не уставала каждый раз убирать избу после моих экспериментов.
Летом 1949 года меня пригласили в Сургану работать в областной больнице ординатором хирургического отделения. Я сразу согласился на это предложение.
В своем поселке я остро нуждался в новых медицинских книгах, в оборудовании, в опытных специалистах, с которыми можно было бы посоветоваться, наконец, в консультациях квалифицированных слесарей.
Чтобы сконструировать аппарат, постоянно требовались новые спицы, дуги, гайки, контргайки и еще целая куча всякой всячины, которую надо было вытачивать не на глазок, а с точностью до миллиметра. Для этого требовались сталь и заводские станки. Ни того, ни другого в моей «Швейцарии» не было.
В Дятловке я оставил хозяйствовать мать, сестер и брата. Двое других братьев уже поступили в институты в Оренбурге: один — в политехнический, другой, как я, избрал медицину. Семья моя была сыта, одета, обута, поэтому из Дятловки я уезжал со спокойны сердцем. Матери я высылал треть своей зарплаты.
Областная больница сняла для меня маленькую комнатку в частном доме. Дом был одноэтажный, бревенчатый, но еще крепкий. В моей комнате были печка, одно оконце и очень скрипучие половицы. Были еще стол, стул и железная койка. Хозяйка, тетя Дуся, оказалась женщиной доброй и терпеливой. Ее не раздражали огромная стопа книг, которые я привез с собой, масса металлических деталей для аппарата, лопаты, наконец, постоянные удары молотка и жужжание дрели, которой я сверлил в древках отверстия. Наоборот, для этой «дребедени», как она сказала, тетя Дуся отдала мне старый кованый сундук…
Через полгода по приезде в Сургану я женился. Человек я вроде нелегкомысленный, но вот в отношениях с девушками у меня все получалось как-то несерьезно. К своей внешности я относился довольно скептически, так называемого опыта в общении с ними у меня почти не было, поэтому стоило какой-нибудь симпатичной девушке поглядеть на меня как-нибудь не так, с заинтересованностью, что ли, как я тотчас терялся. И что интересно, они это чувствовали, сразу брали власть в свои руки. В их спокойных насмешливых глазах я как бы читал: «Захотим — пойдешь за нами куда угодно, нет — так бобылем и останешься».
Сам того не ведая, свою будущую жену я покорил фокусом. Случилось это в доме отдыха нашей областной больницы, в которой мы, оказывается, оба работали, но раньше знакомы не были.
На вечере самодеятельности, где меня обязали выступить с фокусом, я вышел на сцену, встал возле столика, накрытого скатертью до самого пола, и, прежде чем начать представление, попросил кого-нибудь из зрителей одолжить мне на время шляпу Зрители с недоверием поглядывали на меня, но один добряк все-таки нашелся. Шляпа у него была новая, велюровая.
Я положил ее на стол, загородил спиной от зрителей и, достав из кармана два яйца, показал их всем. Затем опять обернулся к головному убору и под всеобщий хохот аккуратно разбил яйца прямо в шляпу. Владелец ее мигом вскочил со стула — он был единственным в зале, кто не смеялся.
Вновь заслонив шляпу спиной, я жестами стал подзывать его к себе. Мужчина махнул рукой: мол, бог с ней, с этой шляпой, и сел обратно. Я настоял, чтобы мужчина все же подошел ко мне. Очень неохотно он наконец поднялся на сцену.
Под несмолкаемый хохот публики я предложил ему надеть свой головной убор. Мужчина замахал руками и попятился. После того как мне удалось на секунду отвлечь его внимание, я ловко нахлобучил ему шляпу до самых ушей. Он инстинктивно сжался и вдруг с удивлением обнаружил, что она суха. Сняв шляпу, мужчина показал ее публике — в ней ничего не было. Он с восхищением помотал головой, явно довольный, сошел со сцены.
Мне зааплодировали, потом закричали:
— Яйца? Где яйца?
По моему жесту один из зрителей — это был глухонемой сторож дома отдыха — открыл рот и как бы к собственному изумлению медленно вынул оттуда одно яйцо. Второе обнаружилось в кармане у массовика-затейника. Ошарашенный, он долго вертел яйцо в руках и, ничего не понимая, показывал его публике.
Позже я придумал десяток подобных фокусов. С картами, с монетами, с платками, шариками, кольцами, Я какое-то время увлекался ими с чисто профессиональной целью, чтобы мои пальцы обрели гибкость, необходимую мне как хирургу. Но ни один из моих простеньких фокусов не производил такого впечатления, как этот, со шляпой.
