Даниил Хармс - Избранное
баски бег,
человек.
Это ров,
это мров,
это нров наших пастбищ и коров.
Это лынь,
это млынь,
это клынь,
это полынь.
ПИСАТЕЛИ. Посмотрите, посмотрите,
поле светлое лежит.
Посмотрите, посмотрите,
дева по полю бежит.
Посмотрите, посмотрите,
дева, ангел и змея!
АПОСТОЛЫ. Огонь,
воздух,
вода,
земля.
ФАУСТ. А вот и я.
ПИСАТЕЛИ. Мы, не медля, отступаем,
отступаем. Наши дамы отступают. И мы сами отступаем,
но не ведаем, куда мы…
ФАУСТ. Какая пошлость!
Вот в поле дева.
Пойду к ней.
Она влево.
Дева, стой!
Она вправо.
Ну какая она глупая, право!
ПИСАТЕЛИ. А вы деву поманите,
погоди-ка, погоди-ка.
Кого надо — прогоните,
уходи-ка, уходи-ка!
ФАУСТ. Мне свыше власть дана: я сил небесных витязь.
А вы, писатели,
растворитесь!
ПИСАТЕЛИ. Мы боимся, мы трясемся,
мы трясемся, мы несемся,
мы несемся и трясемся,
но вдруг ошибемся?
ФАУСТ. Я, поглядев на вас, нахмурил брови,
и вы почуяли мое кипенье крови.
Смотрите, сукины писатели,
не пришлось бы вам плясать ли к раскаленной плите!
— 70
МАРГАРИТА. Над высокими домами,
между звезд и между трав,
ходят ангелы над нами,
морды сонные задрав.
Выше, стройны и велики,
воскресая из воды,
лишь архангелы — владыки садят Божии сады.
Там, у Божьего причала (их понять не в силах мы) бродят светлые Начала,
бестелесны и немы.
АПОСТОЛЫ. Выше спут Господни Власти,
выше спут Господни Силы,
выше спут одни Господства…
Радуйтеся, православные языка люди и звонари гор!
Хепи дадим дуб Власти,
хепи камень подарим Сим,
хепи Господству поднесем время и ласковое дерево — родным тю.
БОГ. Куф. Куф. Куф.
Престол гелинеф.
Херуф небо и земля.
Сараф славы твоея.
ФАУСТ. Я стою вдали, вблизи,
лоб в огне,
живот в грязи.
Летом жир,
зимою хлод.
Льется время,
лепит Арон,
стонут братья с трех сторон.
Летом жир,
зимою хлод,
в полдень чирки.
Кур. Кир. Кар.
Вон любовь бежит, груба,
ходит бровь,
дрожит губа.
Летом жир,
зимою хлод,
в полдень чирки.
Кур. Кир. Кар.
Я пропал среди наук.
Я — комар,
а ты — паук.
Летом жир,
зимою хлод,
в полдень чирки.
Кур. Кир. Кар.
Дайте ж нам голов кору,
ноги суньте нам в нору.
Летом жир,
зимою хлод,
в полдень чирки.
Кур. Кир. Кар.
Маргаритов слышен бег,
стройных гор и гибких рек.
Летом жир,
зимою хлод,
в полдень чирки.
Кур. Кир. Кар.
АПОСТОЛЫ. Мы подъемлем брань веков,
ландыш битвы, рать быков.
ФАУСТ. Рюмку, старую подругу нашей молодости, вдруг я пущу гулять по кругу,
обойти тринадцать рук.
Пусть ко мне вернется, дура,
в белых перьях и верхом
— 72
АДАМ И ЕВА
Водевиль в четырех частях
Цена 30 рублей
Часть первая
АНТОН ИСААКОВИЧ. Не хочу больше быть Антоном, а хочу быть Адамом.
А ты, Наташа, будь Евой.
НАТАЛИЯ БОРИСОВНА (сидя на кордонке с халвой). Да ты что: с ума сошел?
АНТОН ИСААКОВИЧ. Ничего я с ума не сошел! Я буду Адам, а ты бу дешь Ева!
НАТАЛИЯ БОРИСОВНА (смотря налево и направо). Ничего не понимаю!
АНТОН ИСААКОВИЧ. Это очень просто! Мы встанем на письменный стол, и, когда кто-нибудь будет входить к нам, мы будем кла няться и говорить: "Разрешите представиться — Адам и Ева".
НАТАЛИЯ БОРИСОВНА. Ты сошел с ума! Ты сошел с ума!
АНТОН ИСААКОВИЧ (залезая на письменный стол и таща за руку Ната лию Борисовну). Ну вот, будем тут стоять и кланяться пришед шим.
НАТАЛИЯ БОРИСОВНА (залезая на письменный стол). Почему? Почему?
АНТОН ИСААКОВИЧ. Ну вот, слышишь два звонка! Это к нам. Приго товься.
В д в е р ь с т у ч а т.
Войдите!
В х о д и т В е й с б р е м.
АНТОН ИСААКОВИЧ и НАТАЛИЯ БОРИСОВНА (кланяясь). Разрешите пред ставиться: Адам и Ева!
В е й с б р е м п а д а е т к а к п о р а ж е н н ы й г р о м о м.
З а н а в е с
Часть вторая
По улице скачут люди на трех ногах. Из Москвы дует фиолето вый ветер.
З а н а в е с
Часть третья
Адам Исаакович и Ева Борисовна летают над городом Ленинградом.
Народ стоит на коленях и просит о пощаде. Адам Исаакович и Ева
Борисовна добродушно смеются.
З а н а в е с
Часть четвертая и последняя
Адам и Ева сидят на березе и поют.
З а н а в е с
23 февраля 1935 года.
V
ПРОИЗВЕДЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
— 75
СКУПОСТЬ
Люди спят: урлы — мурлы.
Над людьми парят орлы.
Люди спят,
и ночь пуста.
Сторож ходит вкруг куста
Сторож он не то, что ты,
сон блудливый,
как мечты.
Сон ленивый, как перелет,
руки длинные, как переплет.
Друг за другом люди спят: все укрылися до пят.
Мы давно покоя рыщем.
Дым стоит над их жилищем.
Голубь-турман вьет гнездо.
Подъезжал к крыльцу ездок.
Пыхот слышался машин.
Дева падала в кувшин.
Ноги падали в овраг.
Леший бегал
Людий враг.
Плыл орел.
Ночь мерцала путник брел.
Люди спали — я не спал: деньги я пересыпал.
Я считал свое богатство.
Это было святотатство.
Я все ночьку сторожил!
Я так деньгами дорожил.
Все.
1926 год.
* * *
Жил-был в доме тридцать три единицы,
человек, страдающий болью в пояснице.
Только стоит ему съесть лук или укроп валится он моментально, как сноп.
Развивается боль в правом боку,
Человек стонет: "Больше я не могу.
Погибают мускулы в непосильной борьбе,
откажите родственнику карабе…"
И так, слова как-то не досказав,
умер он, пальцем в окно показав.
Все присутствующие тут и наоборот стояли в недоумении, забыв закрыть рот.
Доктор с веснушками возле губы катал по столу шарик при помощи медицинской трубы.
Сосед, занимающий комнату возле уборной,
стоял в дверях, абсолютно судьбе покорный.
Тому, кому принадлежала квартира,
гулял по коридору от прихожей до сортира.
Племянник покойника, желая повеселить собравшихся гостей кучку,
заводил граммофон, вертя ручку.
Дворник, раздумывая о превратностях человеческого положения,
заворачивал тело покойника в таблицу умножения.
Варвара Михайловна шарила в покойницком комоде не столько для себя, сколько для своего сына
Володи.
Жилец, написавший в уборной: "пол не марать",
вытягивал из-под покойника железную кровать.
Вынесли покойника, завернутого в бумагу. положили покойника на гробовую колымагу.
Подъехал к дому гробовой шарабан.
Забил в сердцах тревогу гробовой барабан.
1933 год.
— 77
Папа подтянул свои штаны и начал тост.
Но тут открылся в полу люк, и оттуда вылез монах.
Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб, стараясь скрыть безобразие.
Монах, который вылез из-под пола, прицелился кулаком в папино ухо, да как треснет!
Папа так и шлепнулся на стул, не окончив тоста. Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу, — не то рукой, не то ногой.
Мама принялась кричать и звать на помощь.
А монах схватил за шиворот обеих горничных и, помотав ими по воздуху, отпустил. Потом, никем не замеченный, монах скрылся опять под пол и закрыл за собой люк.
Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом, отдышавшись и приведя себя в порядок,
они все выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой.
Выпив еще по рюмочке, все посидели, мирно беседуя.
Вдруг папа побагровел и принялся кричать:
— Что! Что! — кричал папа. — Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня, как на неудачника! Я вам не при живальщик! Сами вы негодяи!
Мама и горничная Наташа выбежали из столовой и заперлись на ключ.
— Пошел, забулдыга! Пошел, чертово копыто! — шептала мама в ужасе окончательно сконфуженной Наташе.
А папа сидел в столовой до утра и орал, пока не взял папку с делами, одел белую фуражку и скромно пошел на службу.
31 мая 1929 года.
* * * блоха болот лягушка ночная погремушка далекий лот какой прыжок бугор высок стоит избушка упал висок загорелся песок согнулся носок отвалился кусок не хватило досок напустили сорок плавал сок
