Аркадий Львов - Двор. Книга 1
На следующий день Степа Хомицкий опять вышел вперед. Аня Котляр, хотя в этот раз выполнила на все сто процентов и могла смотреть людям в глаза, очень грубо сказала про него, что такие набивают норму, лишь бы выслужиться перед начальством.
Эти слова дошли до Дегтяря, в тот же вечер собрали людей и со всей ясностью предупредили, что срывать соцсоревнование никто не позволит, а всякие двурушнические настроения и разговоры будут квалифицироваться, как они того заслуживают. Одновременно, в целях дальнейшего развертывания соцсоревнования, домком установил премию за ударную работу: хлопчатобумажный костюм и две пары парусиновых туфель — одна на коже, одна на резине.
Через три шестидневки Лапидис, вместе с техником из домоуправления, осмотрели помещение бывшей прачечной и дали заключение, что можно приступать к штукатурным работам. Иона Овсеич объявил, что первый этап строительства закончен и наступает второй, не менее, а еще более ответственный, чем первый. Ефим Граник с места крикнул: это абсолютно правильно, ибо разваливать легче, чем строить. Иона Овсеич ответил, что разваливать надо тоже с умом, а то можно так развалить, что потом сам черт скрутит себе голову. Кроме того, есть мнение приступить одновременно к малярным работам в помещении форпоста и поручить данный профиль лично товарищу Гранику, Ефиму Лазаревичу. Наряду с этим, надо ускорить строительство в целом, поскольку в ближайшее время ожидается специальное решение правительства о выборах в Верховный Совет СССР.
— Дегтярь, — перебил Иона Чеперуха, — откуда ты можешь знать, что собирается делать наше правительство, когда до Москвы полторы тысячи верст?
Дегтярь засунул руку под борт тужурки, большой палец остался снаружи, прищурил правый глаз, на губах промелькнула улыбка, и сказал:
— Чеперуха, откуда мне известно, это тебе не обязательно знать. Что же касается фактической стороны, то здесь ты имеешь законное право проконтролировать, и если будет ошибка, громко, чтобы все слышали, сказать: Дегтярь брешет, Дегтярь нас обманул.
Люди засмеялись, а Клава Ивановна попросила Чеперуху набраться терпения и хотя бы временно, в честь выборов, забыть дорогу на Пушкинскую, между Кирова и Леккерта. После этой просьбы мадам Малой смех стал в десять раз сильнее, потому что на Пушкинской, между Кирова и Леккерта, по-старому Базарной и Большой Арнаутской, был винный погреб ОСХИ — Одесского сельскохозяйственного института.
Чеперухе не пришлось слишком долго ждать: в июле месяце по радио и во всех газетах, а также на отдельных листках, которые расклеили по всему городу, ЦИК, за подписью товарища Калинина, издал Положение о выборах в Верховный Совет СССР. Отныне выборы впервые осуществлялись по месту жительства граждан. Избирать и быть избранным мог каждый, кому на день выборов исполнилось восемнадцать лет.
— Дегтярь, — кричал на весь двор Чеперуха, — ты Иона и я Иона, я хочу, чтобы у меня был собственный депутат. Ты не имеешь против?
Дегтярь отвечал, что не имеет ничего против, но советовал Чеперухе выбирать для своих шуток другие темы, а то люди могут превратно истолковать.
— Нет, — держался за свое Чеперуха, — ты отвечай прямо: я даю предложение от имени всего двора выбрать в Верховный Совет Иону Дегтяря — будут тебя выбирать или нет?
В этот раз Иона Овсеич пошел навстречу и объяснил, что двор, поскольку он не производство и не общественная организация, не может выдвигать своих кандидатов в депутаты. А вот профсоюз коммунтранса, в котором состоит тачечник Чеперуха, может.
Чеперуха на минуту задумался и покачал головой: там ничего не выйдет — там есть свои люди, как Дегтярь.
— Я догадывался, — сказал Дегтярь. — А теперь ответь мне: ты, старый транспортник, читал сегодня газету?
Когда он мог читать сегодня газету, развел руками Иона, если целый день гонял с тачкой по всей Одессе: тому уголь, тому шкаф, тому пара гробов.
— Так вот, — Дегтярь провел пальцем черту в воздухе, — на канале Москва—Волга, начиная с девятнадцатого июля, открылось регулярное движение пассажирских и морских судов, а возле Рыбинска близится к концу сооружение новых плотин и шлюзов. Теперь остается построить канал Волга—Дон, и Москва станет портом пяти морей.
— Боже мой, — схватился за голову Чеперуха, — куда мы теперь будем нужны, Одесса со своим портом и я со своей тачкой!
— Насчет Одессы, — сказал Дегтярь, — можно полагать, она еще пригодится, а насчет твоей тачки не уверен. Но завтра ты еще имеешь шанс сделать большое дело: завезти в форпост два бидона с олифой и два с краской, а то у Граника будет простой.
— Товарищ комбриг, — Чеперуха взял под козырек, — дозвольте доложить: будет сделано!
— Вольно! — скомандовал Дегтярь. — Но, когда отдаешь честь, надо, чтобы козырек торчал вперед, а не назад.
Рано утром Чеперуха закатил четыре бидона в форпост, взял расписку у Малой, прочитал вслух, тут же поднес к одному месту, как будто подтирается, и выбросил.
— Босяк! — замахала кулаком Малая. — Я тебе покажу!
Вечером состоялось короткое собрание: отвечая на постановление ЦИК о выборах, двор брал на себя обязательство закончить досрочно строительство форпоста и ввести в эксплуатацию не позднее тридцать первого августа, чтобы детям был хороший подарок накануне учебного года. Второй вопрос касался самих выборов, поскольку в городах и селах повсеместно начиналась подготовка к избирательной кампании. Мадам Малая предложила освободить от работы на строительстве жену доктора Ланды, которая умеет печатать на пишущей машинке, и полностью использовать в предвыборной кампании.
— Малая, — весело ответил товарищ Дегтярь, — мы принимаем твое предложение, но с одной поправкой: чтобы Гизелла Ланда участвовала в кампании, а не в компании, ибо кампания — это общественное мероприятие, а компания — это просто несколько человек, которые собираются вместе, и еще не известно, что они за люди.
— Овсеич, — закричал своим биндюжническим басом Чеперуха, — у тебя голова, как у слона!
После собрания Дегтярь сказал Малой, что теперь главная задача дня — обеспечить каждую семью Положением о выборах, и пусть как следует изучат. Насчет старика Киселиса и Ляли Орловой, которые впервые получили право голоса, надо тщательно продумать, как организовать с ними индивидуальную работу.
— Киселиса, — сказала мадам Малая, — вчера положили в больницу с грудной жабой.
— Так что же, — нахмурился Дегтярь, — человека надо уже сбросить со счетов?
Человека не надо сбрасывать со счетов, даже если он покойник, ответила Клава Ивановна, но надо учитывать, можно или нельзя в данный момент вести с ним индивидуальную работу.
— Малая, — погрозил пальцем Дегтярь, — тебе кланялся Ефим Граник.
Между прочим, сказала мадам Малая, Граник сегодня идет на вторую премию, после Хомицкого. А позавчера во двор заходил человек из Сталинского финотдела и просил уточнить, сколько у него заказчиков.
— И что ты ответила?
— Я ответила, что Граник с утра до вечера на строительстве форпоста и ударник труда.
— Малая, — улыбнулся Иона Овсеич, — разве человек спрашивал, хорошо или плохо работает Граник на строительстве форпоста? Человек спрашивал, сколько клиентов у Граника, который живет с тобой в одном дворе.
Когда целый день занят на одной работе, сказала Клава Ивановна, для другой работы не остается много времени. Сколько же у него может быть клиентов?
— О! — воскликнул Дегтярь. — Как раз об этом тебя спрашивал человек из финотдела: сколько клиентов может быть у Ефима Граника, который держит регистрационное свидетельство?
— Знаешь что, — предложила мадам Малая, — в другой раз, когда придет человек из финотдела, я пошлю его к тебе — объясняйся сам.
— Малая, — хлопнул по столу Дегтярь, — мы с тобой не в футбол играем: ты ударила мяч ко мне — я к тебе. Человек из государственных органов задает вопрос тому, кому следует, а не просто с улицы.
— Да, — подтвердила Малая, — кому следует. И все равно я повторяю: у Граника столько клиентов, сколько у Дегтяря бородавок на носу, и надо еще удивляться, что Соня терпит его.
— Терпит его Соня или не терпит, — сказал Иона Овсеич, — пусть у нее болит голова, А советская власть имеет свои интересы, и никто не позволит обкрадывать. И прошу зарубить на носу.
— Зарубим, — обещала мадам Малая, и перевела разговор на другую тему: вчера она посылала Аню Котляр с передачей в туббольницу. Полина жаловалась, что Дегтяря опять не было три дня, в голову лезут всякие мысли, хотя она ясно дает себе отчет: это просто глупости, и не надо обращать внимания.
Иона Овсеич рассердился: какие глупости лезут ей в голову — это ее личное дело. А Котляр надо предупредить, пусть не ведет посторонних разговоров.
