Поражение гроссмейстера - Пётр Владимирович Угляренко
- Кто такой?
- Кто?
- Этот лысый.
- Просто знакомый.
- Пусть не ходит сюда.
- Почему?
- А вот... Держи... - Пока Варвара ставила букетик в воду, обдумывал, что и как будет говорить... Нет, не сказал, что за ним нужен уход. Об этом потом. Повёл себя деликатно; мол, оба старые, одинокие, почему бы не соединить жизнь? Чтобы доживать век вместе. Вдвоём легче. Две пенсии вместе. У него квартира и всё, что нужно. Никогда не была у него? Тем лучше, приятно удивится... Так и хочет, чтобы удивилась. Живёт в самом центре, напротив сберкассы. На третьем этаже, но этажи низкие, можно смело считать - на втором. Очень удобно. Вход прямо с лестницы. Ничего не надо нести, только то, что имеет Варвара при себе... Говорил, а она, склонив голову, молчала. И сам замолчал, ожидая, что ему ответит. Молчание. Думал, что не поняла его, опять начал о том, что им, двум одиноким, надо вместе. Спросила:
- Серьёзно? Не шутка...
- Не шутка, Варвара... Завтра и приходи. Жду - хорошо?
- Хорошо.
Чтобы не забыла, оставил на столе визитную картонку - точнейшую копию медной пластинки на двери, только на визитке под именем ещё и адрес.
Согласилась, сказала: хорошо... Значит, придёт, не обманет... Зазвенели на столе часы, за ними вторые, и третьи в шкафу, за плотно закрытой дверью. Глухо... Уже час ждёт, а Варвары нет. Улыбался: женщины, они такие, любят, чтобы их ждали... Ничего, подождёт... Ещё час подождет, потому что знает: не легко так сразу сложиться и решиться... Пусть размышляет, ему спешить некуда... В комнате прибрался, накрыл на стол, нашёл даже бутылку старого вина, сохранившегося с тех, давних времён... Закуски маловато, но присмотрелся: Варвара много не ест, не так, как Ота...
Ота... Так и звалась Ота. Отилия. Было это после семнадцатого, в том году, когда перестал заниматься политикой. Понял, что ни к чему, что надо тише, незаметнее. Как та маленькая щепка среди бурного моря, которая сколько её не поднимают волны, сколько не бросают в пучину, - всё время на воде, качается взад-вперёд и ей ничего. Хуже тем, кто не повинуется, кто становится наперекор волнам. Бывало, что попадал и к белым, и к красным - никто не задел, потому что всем его служба нужна: станционный телеграфист... Иногда возникала мысль - никому в этом не признавался, только втайне себе - сорвать банк и, набив кошельки золотом, убежать за границу, в солнечную Ниццу... Не осмелился. А потом было поздно. Так и остался станционным телеграфистом. Отилию встретил тоже так случайно, как Варвару. Встретил случайно, а знал с детства, даже приходилась дальней родственницей. Когда всё затихло и наступил мир, ездил в Москву, чтобы забрать новое телеграфное оборудование для станции. На Арбате сошлись лицо в лицо:
- Отилия...
- Кондратий... Жив?
- Живой.
Рад встрече, видел, и она, Отилия, рада. Потому что свои... Пригласил к себе в отель. Рассказывал Отилии о том, как выжил. Сам слушал. Только не понимал: говорит Отилия правду или шутит? Смеясь, рассказывала что будто бы вышла замуж за комиссара, но в первую ночь, только легли спать, вызвали его в комендатуру и уже больше домой не вернулся... Так, мол, и не узнала, что такое комиссарская любовь... Отилия... Сидела в глубоком кресле, заложив ногу на ногу. Бесстыжая и соблазнительная. Не выдержал, кровь ударила в лицо: комиссар не вкусил любви, он вкусит... Вывернулась, дав громкую пощечину:
- Ну, ну...
- Отилия, поедем со мной, поженимся...
- О, это другое дело.
Через неделю были дома. Он надеялся, что Отилия будет ему благодарна. Нет, хотела, чтобы во всём повиновался ей. Всё мог стерпеть, лишь одно нет - никогда не могла наесться. Всё, что было в доме, вынесла на базар, меняя на хлеб. Всё проела. Боялся, что придёт время, и его съест. Живьём. Или променяет на базаре на продукты, как какую-то ненужную вещь. Нервничал, по ночам просыпался, кричал. Проклинал судьбу, которая свела его с Отилией. Со страхом наблюдал, как с каждым днём пустеет дом... Не выдержал, оставил всё и уехал. Убежал, чтобы не могла и найти... Больше с тех пор не женился. Зачем - чтобы объедали его, разоряли? Самым большим утешением стали вещи, которые скупал, снося и свозя в дом. Холостяковал, обходя женщин дальней дорогой. Только изредка, когда волновалась кровь, выходил на улицу, стоял в подворотне, ожидая, не встретится ли кто. Жил ещё одно время со станционной уборщицей. За то, что ничего у него не требовала. А больше - нет, женщин не знал. И не хотел знать. Никогда ему не приходило в голову, что надо бы иметь ребёнка. Любил вещи, с которыми любил разговаривать, как с друзьями, рассказывая им о своих сокровенных желаниях. им верил, на них полагался - не объедят, как чуть не объела Отилия, не предадут. Бессловесные друзья, с ними жил, ими утешался... Если бы хотел, то о каждой вещи мог бы написать целую историю. Вот хотя бы та скрипка Страдивари на стене.
Было это ещё тогда, когда жил с Дарьей - станционной уборщицей. Не молодая, суровая женщина, она неизвестно почему привязалась к нему. Возможно, жалела его одиночество, потому что и сама одинока. А может, видела в нём «господина» и испытывала удовольствие, что знается с ним. Кто знает. Никогда не расспрашивал Дарью, кто она, откуда, имеет ли где-то родственников. Приходил, пил чай, а потом ложился в постель. Рано вставал, наскоро съедал завтрак, который успевала приготовить Дарья, и на работу. А у Дарьи в деревне жил брат. Пришёл он к сестре в гости, принёс на продажу скрипку. В революцию, когда жгли барское имение и потом делили помещичье имущество, досталась ему скрипка. Только зачем она в доме? Повёз в город продать. Кондратий Фёдорович сразу понял - не простая скрипка. Спросил, сколько бы хотел за неё. Ответил: кто его знает, сколько дадут, может, рублей пять... Не торговался, вытащил из кармана деньги, положил на стол. А сам не пошёл - побежал со скрипкой домой. Никому не показывал своей покупки. Нашел каталог скрипок
