Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев
Они звучны, напевны, но они не достигают сознания этих людей, не проникают в их души: пустые и звонкие, слова отскакивают от зала, как детский раскрашенный мячик отскакивает от бетонной стены.
Байрам повысил голос, стал читать быстрее.
…В труде, в самоотверженном, героическом труде реализуется, приходит в действие сила, имя которой — любовь и земля…
В зале тихо. Ни покашливания, ни скрипа стульев. Как эти люди терпеливы! Терпеливы, как старый учитель в тысячный раз выслушивающий заданные на дом стихи. Да, именно так! Никакой он не поэт, не наставник, не учитель народа, он бездарь, ничтожество!..
Но почему, почему же они не уходят? Зачем они слушают его? Неужели все эти люди пришли на вечер лишь благодаря стараниям Джапара Мейдановича? И аплодировали ему лишь потому, что так положено по сценарию, написанному Джапаром Мейдановичем?! Байрам почув-ствовал, как весь покрывается испариной. Несколько крупных капель скатилось по лбу и застряло в бровях.
Байрам не помнил, как кончил, как спустился с трибуны. Зал аплодировал. Радуются. Радуются, что наконец ушел. Теперь люди оказались совсем близко, но он никому не смотрел в лицо. Преподнесли цветы. Он поблагодарил не глядя. Суетились фотографы, стрекотали аппараты киношников. Сидящие в зале — статисты, он — главный герой, а режиссура Джапара Мейдановича.
Байрам тряхнул головой и, не оборачиваясь, быстро прошел за кулисы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Байрам снял галстук, расстегнул рубашку. Сел, откинулся на спинку дивана и с наслаждением погрузился в тишину. После этого шумного вечера ничего не могло быть лучше этой тишины. Он чувствовал себя как человек, которого много дней томила бессонница и вдруг — положил голову на подушку и вместо постылой бодрости, ставшей уже привычной, почувствовал, что засыпает.
Вошла Сельби. Заглянула в лицо, улыбнулась и села рядом. Как она пополнела в последние годы. Лицо стало большое, широкое… Зато морщинки разгладились, их было порядочно под глазами, теперь почти не заметно.
Байрам слегка обнял ее за плечи. Сельби подняла глаза.
— Поздравляю тебя, Байрам… — сказала она негромко, но с чувством. — Это было прекрасно!
Байрам не ответил. Неужели она, эта женщина, ласково глядящая на него, совсем ничего не понимает?! Ведь это его жена, самый близкий ему человек, и она не чувствует, что с ним творится! А может, Сельби умнее, чем он думает? Все понимает, все видит, просто не хочет огорчать.
Абадан не стала бы лгать. Даже во спасение. Вот если б она сказала: "Это было прекрасно!" Ну, это уж бесстыдство: обнимает жену, а думает о другой женщине. Сельби такого не заслужила. Она не умеет хитрить, говорит то, что думает. Сельби действительна считает, что вечер был прекрасный, что муж ее имел огромный успех. И наверняка думает о том, какой из фотографов удачнее всего запечатлел сегодняшнего Байрама. Ну, а почему бы и нет? Почему Сельби не должна гордиться мужем? Женщине это нужно. Пусть.
Байрам привлек к себе жену, поцеловал в лоб.
— Чаю выпьем? — не отпуская его руки, спросила Сельби.
Сели за стол. Сельби налила ему чаю.
— Бедный Джапар Мейданович совсем разобиделся, — осторожно сказала Сельби. — Ты бы хоть из приличия поблагодарил его.
— Сельби! Я прошу, давай хоть сейчас не говорить о Джапаре Мейдановиче.
Сельби пожала плечами.
— Неужели это так трудно — взять трубку и позвонить? Наверняка он хочет поздравить тебя с успехом.
— Меня? Это его успех. Ведь это он все устроил! Студентов нагнал со всего города! Афиши расклеил. Все стены залеплены афишами!
— Тем более нужно поблагодарить.
— За что?
— Ну… За афиши. И за то, что пригласил студентов. Не вижу здесь ничего плохого.
Неужели она всерьез? А может, назло: хочет взбесить его, вывести из терпения?..
— Ну чего ты уставился? — раздраженно спросила Сельби.
— Если сидевшие в зале люди думали так же, как ты…
Сельби испугалась мрачности его взгляда.
— Разве я подвергаю сомнению твой успех? Мне это и в голову не приходило!
Она что-то говорила, доказывала, но Байрам уже не слушал ее. Не допив чай, он поднялся, надел в передней пальто…
Неужели это непоправимо? Неужели Сельби никогда не будет понимать его? Предложила ему позвонить Джапару Мейдановичу и поблагодарить за сегодняшний вечер! За полный зал, за президиум, за трибуну, за хорошо отрепетированные овации. И с этой женщиной он прожил десять лет!..
Байрам вдруг почувствовал, что должен немедленно увидеть Абадан. Он вышел за ворота. Поздно?.. Конечно, поздно. Но ведь Абадан — это Абадан, она поймет. Она всегда чувствует, что с ним творится. Сейчас он увидит Абадан, и кончится это мучительное, отчаянное, безысходное одиночество.
Он никогда не бывал у нее так поздно. Абадан удивится и встревожится. Конечно, это непросто: после такого вечера человек среди ночи уходит из дому, является к чужой женщине. Чужой?.. Она так не думает, она все знает. И он все знает. И нечего себя обманывать. Он хочет видеть ее. Хочет быть с ней. Без объяснений, без оправданий — он так истосковался по этой женщине!
Сейчас он придет. Постучит. Она приготовит чай и станет ждать, когда он заговорит — среди ночи не приходят, чтоб посидеть в тишине, даже если тишина эта целебна и благостна. И он скажет. Он должен сказать: "Не могу без тебя, Абадан!"
В столовой у Абадан горел свет. Теперь все, повернуть он уже не может. Стараясь ступать неслышно, Байрам поднялся на второй этаж. Стучало в висках, бешено колотилось сердце.
Дверь отворила высокая седая женщина в очках… А, тетя… Байрам поздоровался, спросил, где Абадан. Старуха ответила не сразу, видимо, ее озадачило позднее появление незнакомого мужчины. Молча, нахмурившись, смотрела она на Байрама. Потом, не спуская с него глаз, сказала:
— Абадан-джан ушла в театр.
Байрам обрадовался — слава богу, что ее еще нет, при старухе его посещение выглядело бы совсем уж нелепо. И хорошо, что ее тетя, кажется, не знает его.
— Может, вы подождете? — неуверенно спросила старуха.
— Спасибо, у меня нет времени. Я позвоню ей!
Последние слова он выкрикнул уже снизу.
Вышел на улицу, в темноту и вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к себе. Какая гадость!.. Крадется в темноте, как мартовский кот! И перед старухой сто-ял сейчас как кретин: растерялся, смутился… А если бы старухи не оказалось? Если бы тебе открыла Абадан? Что тогда? Пришел посидеть в ее комнате? Ты же знаешь, она ничего не дала бы тебе сказать, она сразу заговорила бы
