Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
Субханвердизаде пристально посмотрел на Зюльмата, сказал твердо:
— Сделаешь. Ты должен сделать все, что я скажу тебе. Почему?.. Сам отлично знаешь — почему.
Снова губы Зюльмата искривились равнодушной ухмылкой. Он выдержал взгляд Субханвердизаде. Процедил сквозь зубы:
— Ничего я не знаю. Отсчитаешь золотые — тогда посмотрим. За заказ тоже надо платить…
— Спасибо, Зюльмат. Так-то ты доверяешь мне? Разве я обманул тебя, подвел хоть раз?.. Ты помешался на золоте.
— Да, помешался. Золото сделает все. О зиме, говорят, надо думать заранее. Пока лето — неплохо позаботиться о теплой бурке… Говорю тебе, на той стороне мы блюем от голода кровью. Хозяева наши сами протягивают к нам свои руки, в глаза, в рот заглядывают: что вы нам принесли оттуда?.. Нам нужно золото, Гашем! Скоро мы улепетнем из этих мест. Иначе они перекроют все дороги, окружат нас и доберутся до наших глоток. Тогда и твоей глотке придется худо!.. Нам что?.. Нам терять нечего — мы бандиты, а вот ты!.. Ты!.. Ха-ха-ха!.. Ты ведь у них…
Субханвердизаде поморщился:
— Хорошо, хорошо, перестань кривляться. Все тебе будет! Но ты еще должен задержаться здесь. Может, у этого Намазгулу-киши, который кормит тебя, дает хлеб, есть и золотишко?
Глаза Зюльмата грозно сверкнули:
— Что?!
Субханвердизаде положил руку на его плечо, крепко сжал, рассмеялся:
— Я пошутил, Зюльмат… Слушай! Вы пока останетесь здесь… Надо оторвать головы еще двоим… Оторвать!.. Оторвать!.. Слышишь?!
— Гашем, хватит.
— Ты слушай меня. Слушай меня! Это надо сделать обязательно. Подожжешь несколько кооперативных лавок, несколько колхозных стогов. Словом, надо поднять кутерьму — тогда они вылезут, поедут успокаивать народ. Я дам тебе знать, где их встретить. И ты сделаешь свое дело. Надо покончить с обоими — и с Демировым, и с Гиясэддиновым. Шлепнешь обоих, ясно?.. Обоих!
В словах Субханвердизаде было столько злобы, что даже Зюльмат содрогнулся.
Субханвердизаде скрежетал зубами:
— Есть еще дело… В райцентре живет одна девушка, длинноволосая — Сачлы. Ее надо выкрасть из дома, где она живет, при больнице. Украсть, как волк крадет ягненка. Ясно?.. Понял?.. Она — нежная, аппетитная. Развлечешься затем проглотишь вместе с головой и ножками, будто и не было ее на свете!
В воспаленных от бессонницы глазах Зюльмата засветилось подобие улыбки:
— У меня некоторые ребята от нужды готовы с деревьями миловаться, но в наших адатах такого нет.
— При чем здесь адаты? Хорошо, сам не хочешь попробовать ее — отдай кому-нибудь из своих ребят, пусть поразвлечется, затем — на коня ее и за Аракc. Ясно?..
— Она знает какую-нибудь тайну, да?
— Вот именно. Она владеет тайной. На той стороне эта Сачлы пригодится вам. Вы поладите с ней, она будет собирать сведения для вас. Хороша, чертовка! Красива. А красота — лучшее средство, чтобы поймать человека в сети.
Зюльмат покачал головой:
— Нет, не желаю умирать столь бесчестным и грязным. Я могу поднять руку на мужчину, но с женщиной, девушкой не годится так поступать… Верно, я на дурном пути, и нет мне дороги назад, но и у меня есть свои правила, которых я не нарушаю.
Скрипнула дверь. В ней появилась голова Дагбашева.
— Фельдшер идет, — предупредил он громким шепотом. Зюльмат отпрянул от окна назад, и ночь в одно мгновение поглотила его.
Старый фельдшер, войдя в комнату, заговорил сокрушенно:
— Скажу вам откровенно, товарищ председатель, будь у такого раненого хоть сто жизней, все равно ни за одну поручиться нельзя. Плох он… И все-таки я настаиваю: нужен специалист, хирург. Как говорят, дело мастера боится. Пока он дышит, надо его доставить в ближайшую районную больницу, пусть его посмотрит хирург. У нас в медицине считают: пока жизнь не угасла в человеке, его следует лечить. Ибо человеческий организм — сложная машина, составные части ее настолько таинственны, что — смотришь: человек должен был обязательно умереть, а он вдруг взял да поправился, ожил! А порой бывает наоборот: абсолютно здоровый организм — и вдруг, на тебе, сдал в два счета!.. Конечно, у меня есть опыт, столько раненых прошло через мои руки во время первой мировой войны — и все-таки я только фельдшер…
Субханвердизаде опустился на стул, устроился поудобнее, вытянул ноги, спросил:
— Скажите, папаша, почему вы считаете, что его дела так уж плохи? То есть почему вы не поручились бы за жизнь Заманова, будь она у него не одна — будь у него сто жизней?..
— Это мое мнение, дорогой товарищ. Мне кажется, судя по выходному отверстию, пуля задела околосердечную сумку… Субханвердизаде перебил старика:
— Как же вы это узнали без операции? А еще прибедняетесь: "Я фельдшер, я только фельдшер!.." Разве можно так паниковать? Этим вы лишаете раненого надежды на выздоровление. Можно ли так пугать нашего дорогого товарища? Какое сердце выдержит подобное?
Старый фельдшер задрожал от страха. Обернулся в сторону Дагбашева, забормотал:
— Я ведь только высказал свое мнение. Я требую, чтобы раненого доставили в больницу. Ему нужен хирург!
Субханвердизаде, протянув руку, взял фельдшера за локоть, сказал совсем другим тоном, мягко, бодро:
— Не падай духом, фельдшер. Ты в этой глуши, можно сказать, академик. Бери нож, сам делай операцию.
— Я?! Операцию?! Ни за что на свете! Я не умею оперировать. А если бы даже и мог, все равно не стал бы, так как у меня нет инструментов. Это очень сложная операция.
— Говорят тебе, бери нож, тащи ножницы, иголку с ниткой режь, шей, и никаких разговоров! Попытайся. Уверен в хорошем исходе. Мы тебе за это объявим благодарность решением президиума райисполкома, а кроме благодарности дадим еще три тысячи рублей. И наградим: получишь золотые часы, именные. Ты ведь, фельдшер, столько денег не заработаешь и за три года. Кроме того, если хочешь, пошлем тебя на два месяца путешествовать в какой-нибудь большой город. Наберись смелости, действуй решительно, режь! Ты понял?! Не упускай такого случая, режь! Ясно тебе?
Старый фельдшер замахал руками:
— Нет, ни за что! Ни за что!.. Боже, упаси меня от такого!.. Оперировать умирающего человека обыкновенным ножом?! Ни за что!.. Я никогда не пойду на это, никогда! Никогда!
Старик забегал по комнате, вне себя от волнения.
Субханвердизаде шепнул на ухо Дагбашеву:
— Он один там сейчас… — Сощурился, добавил: — Вот бы ты и пошел… А то старик не спускает с него глаз. Я как-нибудь заговорю его здесь.
Дагбашев шепотом же ответил ему:
— Гашем, вспомни, как ты плакал… Вспомни, как ты утирал слезы платком…
— Да, плакал, — признался Субханвердизаде и ткнул пальцем в циферблат часов на руке: — Смотри, сейчас ночь, скоро утро, а плакал я в десять часов вечера. Всему свое время. Ну, живенько, делай то, что я говорю тебе! Мертвец это камень, а у камня нет языка. Камень — вечно немой.
Дагбашев затряс головой:
— Нет, рука не поднимется… Ведь он при смерти… Не могу, Гашем… Уволь… Он сам…
— А вдруг Сейфулла не умрет? Если не умрет, то умрешь ты. Имей это в виду…
К ним приблизился фельдшер, который все это время ходил по комнате, возбужденно бормоча себе что-то под нос. Утер платком потный лоб, опять повторил:
— Я настаиваю, надо вызвать специалиста! — И он вышел из комнаты.
Субханвердизаде презрительно посмотрел на Дагбашева и сплюнул в его сторону.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мадат и Хосров добрались до родника под разлапистым карагачем на краю деревни. Утренняя свежесть давала себя знать — оба поеживались в седлах.
Жизнь в деревне только начиналась. Скот плелся на пастбище. Арбы, запряженные быками, ехали на поля, где крестьяне накануне жали и вязали в снопы ячмень.
Не доезжая до околицы, Хосров повернул коня на тропинку, которая вилась по склону горы меж кустов.
— Товарищ Мадат, поедем здесь, тут короче, выедем прямо к фельдшерскому домику.
— Да, давай спрямим, — согласился Мадат. — Кроме того, если поедем через деревню, начнутся лишние разговоры: кто да что?
Спустя пять минут они были у цели. Въехали в маленький дворик, спешились. Хосров взял лошадей под уздцы. Мадат кинулся к дому.
На узенькой веранде его встретил старый фельдшер с поднятой рукой:
— Ради бога, тише! — Показав на дверь комнаты, где находился Субханвердизаде, добавил: — Идите туда… Раненый всю ночь мучился, бредил, только к утру забылся.
— Я бы очень хотел видеть его… — В голосе Мадата прозвучала почти мольба. — Ведь я несу ответственность за случившееся. Сейчас я в ответе за весь район.
— Нельзя, нельзя! — твердо возразил фельдшер, кладя руку на грудь. Раненого беспокоить не положено. Потрудитесь пройти вот в эту комнату. — Видя, что Мадат продолжает стоять, немного повысил голос: — Повторяю, сейчас я вас не пропущу к раненому, это исключено. Пройдите туда, отдохните немного с дороги. — Он взял Мадата под руку, довел до двери, распахнул ее: — Прошу вас, товарищ, проходите.
