Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я шел по краю широкой панели Невского проспекта, насквозь пропитанный водой, занявшей на время своими струями все пространство от неба до земли. Я был очень чисто промыт этими плотными струями, поливавшими меня и сверху и с боков. Они проникли мне внутрь, пройдясь по костям и печени, и начисто обмыли мне мозги.

Да, так оно и должно было совершиться. Что я им? Только в одном значении я был им нужен — в значении вестника дружбы между финном и русским. Но теперь все установилось на свое место. И оставалось только радоваться тому, что рядом с ней вместо меня оказался не кто-то другой, а знакомый мне Иван Егоров. Если взглянуть с нужной стороны, то он был, пожалуй, не так уж прост, этот незлобивый и тихий Иван Егоров, так верно разгадавший мою коварную сущность едва ли не с первой встречи. Недаром он упорно не желал подавать мне руки. И пусть бог пошлет ему счастье с женщиной, которая так и не стала моей, ибо со мной пребывала постоянно неотделимая от меня, лучшая из всех женщин в мире — моя голубоглазая полногрудая Майя Линтунен.

Еще одна молния прорезала своим извилистым сверканием черную тучу, пройдя над городом от вокзала до реки Невы, и это ее сверкание в то же мгновение отразилось в потоках и брызгах на улице. А потом опять заговорили небесные горы.

Недалеко от Литейного проспекта одна из легковых машин пронеслась было мимо меня, окутанная водяной одеждой, но вдруг остановилась возле самой панели, вытолкнув на нее большую волну с пенистым гребнем, едва не доставшим до моих колен. Задняя дверца у машины открылась, и голос Ивана Егорова крикнул мне изнутри:

— Входите! Быстро!

Такой это был день. Бывают, может быть, у некоторых людей дни, наполненные чем-нибудь еще более густо. Но с меня уже было, пожалуй, довольно. Поэтому я только остановился среди этой водяной карусели, не умея сделать ничего другого. А он в нетерпении похлопывал по сиденью, пытаясь разглядеть сквозь падающую между нами воду мое лицо. Конечно, он крикнул то, что следовало крикнуть в таком случае. Какие еще слова мог он крикнуть? Ведь он же не знал, кем была для меня женщина, которую он только что поцеловал на Московском вокзале.

Я втиснулся в машину и шлепнулся на край кожаного сиденья, а он захлопнул дверцу. Машина сделала поворот вправо и выкатилась на Литейный проспект. Егоров сказал:

— Жарь, Яша! Пользуйся моментом.

Водитель, пользуясь тем, что улица, взятая в плен водой, была свободна от людей, дал машине очень большую скорость. И, несмотря на это, Егоров с нетерпением поглядывал на свои часы. Переведя затем взгляд с часов на меня, он спросил:

— Что это вам вздумалось?

Мне нечего было ему ответить. А машина тем временем пронеслась в тучах брызг через весь Литейный проспект и скоро оказалась на мосту, по обе стороны которого река Нева, вся серая и ноздреватая, тоже вела с небом крупный разговор. За мостом водитель круто взял вправо и очень короткое время мчался по набережной с той же быстротой, а потом свернул к Финляндскому вокзалу. Егоров опять взглянул на часы и сказал:

— Молодец. Кажется, успели.

Пока машина огибала сквер, на котором стоял памятник Ленину, он спросил меня:

— Давно приехали?

Я ответил:

— Только что.

— Вы от вокзала шли?

— Да…

— Ездили изучать свою вторую родину?

Я не понял его, но старался придать своему лицу вполне умный вид. Но вдруг я понял его и сразу утратил умный вид. А он уже задал второй вопрос:

— Как же она вас принимала?

Это он сказал о моей второй родине, все еще полагая, что я собираюсь в ней остаться. Он спрашивал, как она меня принимала, не задаваясь вопросом, заслужил я это или нет. С этим он, как видно, уже мирился и теперь просто спрашивал, как она меня принимала, моя вторая родина. Значит, она могла мне быть родиной, эта их Россия, огибающая неведомо до каких пределов земной шар. Это он так сказал, Иван Егоров, русский человек из Ленинграда, не желавший подавать мне руки. И пока я собирал в своей голове слова для ответа, он спросил еще:

— А вы-то хоть остались ею довольны?

— О да, да!

— Рассказать не думаете о своей поездке? Для ваших это было бы особенно полезно.

Он не спрашивал, что я там видел, плохое или хорошее. Для него было важно одно: об этом нужно рассказать финнам. Он, должно быть, полагал, что и хорошее и плохое в моем рассказе для них будет одинаково полезно. Так он рассуждал, этот мой очень хороший знакомый Иван Егоров. Машина тем временем остановилась у самых ступенек вокзала, и он мне сказал:

— На ступеньках не задерживайтесь!

Я быстро, как мог, поднялся по ступенькам внутрь вокзала, подгоняемый дождем, и он вбежал за мной. Там он взглянул на вокзальные часы, сверил с ними свои и сказал:

— Мы встречаем финскую рабочую делегацию, приглашенную к нам в Карелию. Надеюсь, мой переводчик на месте, а то мне туго придется. Я бы взял вас для этой роли, но вы в таком виде… Что это вам вздумалось? Обрадовались, что вернулись в свой город? Ну, пока!

И тут я увидел перед собой его протянутую руку. Конечно, я сразу же схватил ее. А он пожал мою руку и, задержав ее немного в своей, сказал:

— Вы хорошо начали. Желаю вам и дальше так продолжать.

Он еще раз, уже немного крепче, встряхнул мою руку и заторопился к двери, ведущей на перрон.

Я сперва постоял на месте, накапливая у своих ног лужу на полу. Потом я стал оглядываться по сторонам. Вокруг меня был народ. Это был такой славный народ — все русские люди. И это были мои русские люди. Я их завоевал вместе с их Россией. Один из них толкнул меня нечаянно, и я сказал ему: «Простите». А он засмеялся, махнув рукой с виноватым видом, и так пояснил свою неловкость:

— Спешу на иностранных гостей взглянуть.

— Да?

Я посмотрел ему вслед. Он вышел туда же, куда вышел Иван Егоров. Тогда и я вышел туда же и оказался в толпе под крышей платформы. За пределами платформы все еще лил дождь, но уже не такой сильный. Подошел пассажирский поезд, весь обмытый этим дождем. Из поезда повалил народ, встречаемый теми, кто ждал на перроне. Только мне было некого встречать. Но я увидел спину того человека, который спешил взглянуть на иностранных гостей, и продвинулся вслед за ним.

И вот я увидел этих иностранных гостей. Но почему я вдруг сразу попятился назад, чтобы оказаться за спинами других? Потому что это были гости из моей финской страны, перед которыми я не хотел так жалко выглядеть. Кому приписал бы я причину этого? И вдобавок одного из гостей я очень хорошо знал. Это был Антеро Хонкалинна, смелый молодой коммунист, который едва не погиб однажды от мстительного Арви Сайтури. О чем стал бы я с ним тут говорить? Не здесь, а в Суоми собирался я вести с ним новый большой разговор.

Встречал финских гостей рослый огненно-рыжий парень в коричневом костюме, тот самый парень, что приезжал зимой в гости к Егорову. Волосы на его голове, как и тогда, не хотели лежать и торчали во все стороны, как языки пламени из жаркого костра. Он сказал по-фински: «Добро пожаловать». И начал пожимать всем приезжим руки. И, пожимая им руки, он одновременно кивал направо и налево, называя фамилии тех, кто пришел встречать гостей вместе с ним.

Но кто это еще вышел из вагона, превосходя остальных ростом и шириной плеч? Он вышел и сразу наткнулся на рыжего парня. И оба они остановились друг против друга с удивлением на лицах. Потом один из них воскликнул:

— Юсси!

А другой ответил с вопросом в голосе:

— Юхо Ахо?

И они постояли еще некоторое время неподвижно, меряя друг друга глазами. Но вот правые руки их шевельнулись. Они сперва очень медленно шевельнулись, отрываясь от бедер и начиная свое неуверенное движение вперед, в то время как их глаза смотрели только в глаза. Потом движение их рук ускорилось, и в самый последний момент они вошли ладонь в ладонь с такой стремительностью, словно наносили удар. И было слышно, как хрустнули суставы их пальцев — так плотно они соединились. Да, это было, должно быть, очень крепкое рукопожатие, и неудивительно, что остальные обернулись в их сторону с улыбками на лицах.

Потом рыжий парень представил финнам Ивана Егорова и добавил в пояснение:

— Его должен хорошо помнить некий Арви Сайтури из Кивилааксо.

Что он такое сказал, этот огненноволосый парень? Арви Сайтури? Но Арви Сайтури помнил только одного русского человека, которого уже не мог забыть, хотя бы и желал. Значит, вот он кто был, этот человек. Но не я ли сам определил это с первой же встречи? Я всегда все очень правильно определяю — такими проницательными устроил бог мои мозги. С первой же встречи я с непогрешимой достоверностью установил, что именно этот Иван встретил с такой суровостью на своей земле моего жадного хозяина. Теперь этот Иван стоял перед Юсси Мурто, который тоже не был ему другом. Тем не менее руки их встретились. И вот вплелись еще какие-то нити в тот общий жгут нитей, что способен только множиться и крепнуть, но не рваться.