Эхо черного леса - Владимир Павлович Беляев
Эти и другие мысли с удивительной быстротой пронеслись в сознании Березняка, прежде чем сказал он тихо:
— Согласен!
Откуда-то издалека доносился теперь к нему глухой голос Хмары:
— Стоит подбросить нам в МГБ хоть один протокол твоего допроса — если не «вышка» грозит тебе, то, во всяком случае, каторга…
Березняк грустно проронил:
— Я это понимаю…
— Ты выдал их военные тайны, а это не прощается! — бубнил Хмара.
Березняк кивнул в знак согласия головой.
— Ты остался жив, а Почаевца уже нет, и нам ничего не стоит доказать, что ты продал его. И никто не оправдает тебя.
— Конечно, — согласился Березняк, — я это знаю.
— Итак, твоя карьера у большевиков кончена навсегда, — резюмировал Хмара. — А с нами ты не пропадешь. Сейчас только слепец может сомневаться в победе наших покровителей. Придут к нам курьеры, и мы снова связаны с западной демократией. Я советую тебе подумать.
— Я уже много думал и решил твердо! — сказал Березняк.
— Но смотри: если только попробуешь обмануть — пощады не жди. Один раз ты уже пытался провести меня, сказав, что твой дружок Почаевец был исключен из партии. Попытаешься обмануть вторично-крышка. Не только ты, но и все твои близкие порастут травой…
— Я это знаю… и не боюсь! — твердо сказал Березняк.
— Зажигай свечи, Реброруб! — сказал, подымаясь, Хмара.
С подчеркнутой торжественностью Реброруб прикрепил на краю стола теми же руками, которыми он стегал подвешенного на жердине Потапа, две толстые церковные свечи, зажег их и, потушив карбидную лампу, отошел в сторону.
Хмара снял со стены икону богоматери — копию той самой, что висела в соборе святого Юра во Львове, и поставил ее на середине стола.
Легкий сквознячок чуть колебал длинные зыбкие огоньки свечей, и они бросали тревожный отсвет на строгое лицо Хмары, его ассистента и свидетеля Реброруба и на полное нервного напряжения лицо приводимого к присяге Березняка.
— Давай, — приказал Хмара.
Стоя перед иконой, косо поставленной на столе, держа, как полагается, кверху поднятую правую руку с распростертыми пальцами, Березняк глухо произнес:
— Присягаю перед господом богом всемогущим, что все то, что видел и слышал здесь, навсегда останется в тайне. Присягаю, что не буду приносить вреда самостийной Украине, а если нарушу эту присягу, пусть меня жестоко покарает бог, как на этом свете, так и на том свете!.. Так помоги же мне, боже, аминь!..
ЦВЕТЫ НА МОГИЛЕ
…Вся в лужах от недавнего дождя проселочная дорога вырвалась наконец из прохлады урочищ Черного леса на одну из его опушек. Весело звучали здесь в тихий предзакатный час птичьи голоса.
В той же одежде, в какой был задержан Дыр, шагал сейчас рядом с Кучмой не кто иной, как подполковник государственной безопасности Николай Кравчук. Не только его внешность, прическа, но даже и походка отдаленно напоминала Дыра, а черный американский автомат подчеркивал это сходство.
— Если вы Параньку случайно не закрыли, все будет в порядке! — сказал Дмитро Кучма.
Трудно ему было держать себя на равных с Кравчуком, который еще совсем недавно допрашивал его в тюрьме, а сейчас пустился с ним вдвоем в этот трудный, полный опасностей маршрут, который в любую минуту мог оказаться смертельным.
— Паранька — это настоящее имя или псевдоним?
— Псевдо. Как ее на самом деле зовут, я не знаю. Хмара знает, — сказал Дмитро.
Показалось вдали запущенное сельское кладбище. Дмитро проверил азимут по компасу и сказал:
— Кажется, это. Пошли!
Их встретили покосившиеся кресты с убогими венками, заросшие травой и крапивой могильные бугорки, дешевенькие униатские мадонны из побеленного песчаника. Над кустами поднимались две высокие пихты.
— Это там, — еще увереннее сказал Дмитро и пошел к пихтам.
Он шел все быстрее, продираясь сквозь заросли бузины к высоким деревьям. Под двумя пихтами стоял каменный крест и на могилке под ним были рассыпаны цветы. Дмитро Кучма достал блокнот и, сверяя надпись на кресте с записью в блокноте, облегченно протянул:
— Все сходится. Смотрите, — и показал блокнот Кравчуку.
На кресте виднелась надпись: «Павло Задерега. 1902 год рождения. Преставился И июля 1943 года. Упокой, господи, душу раба твоего».
— Эта самая могила. Видите, цветы положены сегодня, как было условлено… Паранька здесь.
Они пошли дальше, и вскоре в просвете между деревьями за лесной дорогой возникла перед ними опрятная белая хата с деревянным крылечком, стоящая на отшибе села. На плетне висела куртка с вывороченными наизнанку рукавами.
— То второй знак: рукава наружу подкладкой, — шепнул Дмитро.
…Кучма осторожно пошел к занавешенному второму окну, где уже зажгли огонек, попытался заглянуть туда, потом поднялся на крыльцо.
Держа наготове автомат, Кравчук издали следил за его движениями.
Дмитро пошаркал подошвами сапог о постеленную на крыльце дорожку, как бы вытирая грязь.
Открылась дверь, и на пороге появилась сельская учительница Паранька. Темные волосы Па-раньки были заплетены коронкой.
— А что вы здесь делаете, дядько? — спросила учительница.
— Та видите, панночка, утомился с дороги и хотел у вас попросить воды напиться! — ответил условленным паролем Дмитро.
— В лесу столько колодцев было, — улыбнулась Паранька.
— Кто знает, какая нечисть в них плавает? Может, жабы?
— Такой парень, а боится жаб?
— А кому они приятны? — И, заканчивая эту сложную процедуру опознавания, Дмитро протянул Параньке руку.
— Добрый вечер, — тихо ответила Паранька. — Давно приехали?
— Я не один.
— А где те?
— Там, возле ручейка.
— Этой дорогой идите в лес. Я вас нагоню…
***
Есть такие места в Черном лесу, где даже белым днем очень страшно и неуютно путнику. Переплелись где-то вверху кроны буков и берестов, сплошь закрывая небо. Ни один луч солнца не проникает в такие места даже в самый светлый день, валуны и скалы всегда здесь влажные, папоротники достигают невиданных размеров, и в сырой этой глухомани даже грибы не растут, лишь длинноногие поганки да синеватые ядовитые их родственники, называемые слезами сатаны, выползают кое-где из-под обомшелых пней. В озерках, затянутых тиной, не живет ни одна рыба, разве только длинноногие комары, как на коньках, бегают в разводьях да уродливые тритоны ползают по дну. Еще неуютнее в таких урочищах ночью, когда все окутано непроницаемой темнотой и сыростью и даже ни одной мерцающей звезды не увидеть снизу.
…Уже долго в одном из таких влажных оврагов Черного леса у догорающего костра лежали Кучма и Кравчук. Каждому из них хотелось спать, но, боясь пропустить приход тех, за кем пошла Паранька, оба старались превозмочь дремоту. Кравчук, позевывая, сказал:
— Скоро светать станет. Люди в поле выйдут, а
