В пятницу вечером - Самуил Вульфович Гордон
В местечко мы возвращались огородами и проходными дворами не потому, что ближе, — Таня Пасманик хочет мне показать, где здесь прежде были дома и улочки, имевшие отношение к тому, что она мне рассказывала. Вот, например, здесь, где теперь огороды, стоял дом богача, к которому Гершеле пришел на субботнюю трапезу. Конец этой истории она не успела досказать. Мы вышли на главную улицу как раз там, где переулок Балшема сливается с площадью, где когда-то был «двор» хасидских рабби.
Переулок Балшема.
Не успеваю сделать пару шагов, как я уже на противоположной стороне. Здесь осталось несколько домиков. Им нет еще и ста лет. Что могут они рассказать о нем и о его маленькой молельне, если он жил больше чем двести лет назад? Но моя «экскурсоводка» знает все и с уверенностью показывает, где, когда и что здесь было, словно сама она жила в то далекое время. Что же касается «двора» немого рабби, то она рассказывает о нем с мельчайшими подробностями.
— Ой-ой-ой, что здесь тогда творилось. Кишмя кишело народом, как на ярмарке. Вся площадь перед «двором» была запружена фаэтонами, бричками, телегами. Вы думаете, что так просто было попасть к рабби? У ворот стояла стража. А целый штат служек, старост и черт знает кого еще! От всего «двора», как видите, осталось только два каменных домика. Вот в этом, красном, была потом синагога немого рабби. Его называли немым потому, что он шепелявил. Он стоит у меня перед глазами. Когда немой рабби устраивал свадьбу своему сыночку Авремеле, это стоило ему, наверно, сама не знаю сколько. Еще бы! Меджибож был столицей правоверных евреев, стряпчих Господа Бога! Ой, — всплеснула она вдруг руками, — я ведь оставила «тесто»! Ну и получу же я порцию от моей бригады! — И Таня Пасманик, моя провожатая и «экскурсоводка», пустилась бежать.
Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят…
Звонкие детские голоса, которые ворвались сюда, в тесный заброшенный двор, как на крыльях вынесли меня из далекого прошлого и, как в волшебной сказке, привели на солнечный зеленый лужок на вершине холма. На лужке, отгороженном от улицы низеньким заборчиком, сидели на нескольких скамеечках четырех- и пятилетние дети и, раскачивая ножками, громко, во весь голос, повторяли стихотворение Льва Квитко, которое с ними разучивала воспитательница.
Я остановился у заборчика и предался светлым мыслям, которые обычно возникают при виде счастливых, сияющих детских лиц, и незаметно для себя стал подпевать. То ли я слишком громко им подпевал, то ли забежал на одну или две строчки вперед, но дети вдруг так рассмеялись, что воспитательница едва их успокоила.
— Извините, — сказал я растерянно воспитательнице, подошедшей ко мне.
— Ничего, — ответила она, поглядывая на детей, все еще смеявшихся, и спросила меня: — У вас здесь есть кто-нибудь?
У воспитательницы тот же певучий голос, тот же теплый взгляд светло-серых глаз, как у женщины, которую я застал под вишней. И у меня невольно вырвалось:
— Я приглашен к вам на сегодняшний вечер.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Я нездешний. Но кто может пройти мимо детского сада и не остановиться? Даже солнце здесь останавливается.
Ее удивленные глаза улыбались.
— Скажите мне, — спрашиваю я, — дети знают, чьи это стихи?
— Дети, тише! — обращается она к ребятам. — Кто из вас скажет мне, чье стихотворение «Анна-Ванна, бригадир», кто его написал?
— Дедушка Эл Квитко! — перекрикивают друг друга несколько детских голосов. — Эл Квитко!
— Дедушка Эл Квитко, — тихо повторил я для себя и сказал воспитательнице: — Значит, внуки помнят своих дедушек?
— А как же!
Она повернулась к детям, трижды хлопнула в ладоши, и я снова услыхал задорное пение:
Анна-Ванна, наш отряд…
Я опять подпевал им, но теперь это никому не мешало. Вечерний ветерок, вылетевший из полуразрушенной крепости, подхватил слова песенки и понес их к реке. Неожиданно на лужке послышалось громкое блеянье — старый человек в очках подгонял хворостинкой двух лохматых коз:
— В крепость, козочки, в крепость!
Высокие и мощные железные ворота средневековой крепости были открыты. Они давно проржавели. Башни и амбразуры разрушились, у входа в подземелья и в башни — груды кирпича и щебенки. На каждом шагу следы, оставленные немецкими фашистами. Нетронутой осталась, кажется, только чугунная, прочно привинченная мемориальная доска у входа в крепость, на которой высечено, что крепость находится под охраной государства как исторический и архитектурный памятник.
Из единственного хорошо сохранившегося строения, покрытого новой крышей, выезжает пожарная машина и всех вокруг оглушает страшным воем сирены, словно ей надо пробиться через толпу людей. Проехав несколько шагов, машина останавливается. Пожарные, одетые в брезентовые робы и в медные каски, в полной амуниции, быстро спрыгивают с машины на землю и по команде своего старшего, стоящего с секундомером в руке, проделывают каждый в отдельности одну и ту же операцию: забираются на верхнюю ступеньку стремительно поднятой лестницы… Зачем им так высоко подниматься, когда в Меджибоже самое высокое здание не больше чем в полтора этажа?
В местечке, наверно, хорошо известно время, когда тренируются пожарные. И едва машина выехала из гаража, как сюда, в крепость, как на представление, собрались и стар и мал… Даже козы, взобравшиеся на одну из разрушенных башен, просунули в амбразуру бородатые головы и дали знать о себе веселым растянутым «мэ-э-э…».
— Каланча, что ты там видишь?! — крикнул невысокому пожарному, стоявшему на самой верхушке лестницы, владелец бородатых коз. — Ты забрался чуть ли не в космос, как некогда наш праотец Иаков.
— Реб Иссер, — ответил с лестницы пожарный, — а ну быстро ко мне — раз-два-три. Клянусь, что ты никогда не видел такого заката. Ей-богу, не видел!
Я, кажется, и сам никогда не видел такого заката. Он переливался нежными красками. Казалось, небо за рекой видишь сквозь разноцветные стекла, а багровые огненные вспышки на нем напоминали собой солнце, распавшееся на пылающие костры.
Я, кажется, никогда в жизни не видел такого простора, как с этого холма в полуразрушенной крепости. Это не тот простор, что под крылом самолета. Оттуда кажется, что поля собрались в один безбрежный массив, что озера и реки — одно огромное зеркало. А отсюда видны даже отдельные деревца на холмах, ничего не скрыто от глаза.
— Ну, как вам, к примеру, нравится наш Меджибож? — Возле меня стоял владелец двух бородатых коз и тоненькой хворостинкой тыкал в вечернюю даль. — Вас, если не ошибаюсь, водила по местечку наша Таня? Так
