Виталий Закруткин - Сотворение мира
Доктора Оберфорна постигла участь Гануссена и доктора Белла — он был зверски убит «неизвестными лицами».
Конрад Риге в последнее время стал реже бывать у своего двоюродного брата. Юрген с помощью влиятельной жены был зачислен на военные курсы и, живя в казарме, мог приходить домой только по субботам. Сама Ингеборг, не порывая с штурмовым отрядом, работала в небольшом музее живописи и появлялась дома после пяти часов вечера.
Но в день рождения отца Ингеборг, доктора Зигурда Курбаха, все они собрались. Доктор служил юристом в учреждении, которое безобидно именовалось «Транспортное бюро», а в действительности ведало заключением сделок с заграничными концернами на поставку Германии оружия. Поэтому вечером в доме Курбаха собралось весьма респектабельное общество, главным образом друзья доктора по «Транспортному бюро».
После легких закусок и обычных в таких случаях тостов гости заговорили об арестах, о бегстве из Германии многих ученых и художников. Лысый, сморщенный старик в роговых очках, один из хозяев «Транспортного бюро» Якоб Фалль, сказал, дымя сигарой:
— Все это к лучшему, господа. Опасное соседство с такой страной, как Советский Союз, заставляет нас разделаться с коммунистами любыми способами, иначе мы окажемся перед национальной катастрофой.
— Однако массовые аресты, насколько мне известно, производят очень неприятное впечатление за границей, — сказал доктор Курбах. — Туда просочились слухи — я не знаю, насколько они соответствуют истине, — что у нас арестованных пытают и добиваются их показаний самыми непозволительными методами.
Господин Фалль пренебрежительно махнул рукой:
— Это неумный вымысел наших врагов, я не верю в подобные враки. У нас умеют соблюдать законность.
Все время молчавший Конрад Риге слегка подтолкнул Юргена:
— Ты тоже не веришь, кузен?
— Я просто не думал об этом, — сказал Юрген.
Конрад был пьян. Он наклонился к Юргену и прошептал:
— Завтра воскресенье. Если хочешь, пойдем со мной в наше заведение, я тебе продемонстрирую эту «законность». Тебе следует укреплять нервы, а это помогает…
Гости засиделись до полуночи. Все они хвалили Гитлера, дамы восторгались красавцем Герингом, вспоминали о его подвигах, которые принесли ему славу одного из лучших летчиков Германии.
Когда под окном коротко и резко просигналил автомобиль, Конрад сказал Юргену:
— Знаешь что? Пойдем сейчас. Ты увидишь удивительные штуки.
Юрген тоже опьянел. Предупредив Ингеборг, он оделся и вышел вслед за Конрадом. Одетый в форму штурмовика шофер доставил их к большому, слабо освещенному дому. У входа прохаживался вооруженный штурмовик в каске. Узнав Конрада, он пропустил их с Юргеном в дом. Они поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору. Вдоль стен коридора темнели двери. За дверями Юрген услышал шум, грохот, истошные крики.
— Мальчики развлекаются, — скверно усмехнувшись, сказал Конрад.
Он привел Юргена в крайнюю комнату, включил свет. В комнате, кроме стола и двух стульев, ничего не было, только в стене, под самым потолком, торчало толстое железное кольцо, а на полу лежала веревка. Конрад снял плащ, пиджак и остался в белой сорочке с галстуком. Галстук он распустил, а ворот сорочки расстегнул.
В комнате появился здоровенный штурмовик.
— Этого, Карла Гейера, — сквозь зубы сказал Конрад. Он поставил один из стульев в угол, кивнул Юргену: — Садись сюда. Только, пожалуйста, молчи и не мешай мне. Сейчас увидишь Карла Гейера, композитора. Он последние два года якшался с коммунистами, а дочь его вышла замуж за еврея-ювелира, который где-то прячется и успел, негодяй, припрятать все свои ценности.
Сопровождаемый штурмовиком, в комнату вошел человек маленького роста, с длинной седеющей шевелюрой. Он был босиком, в одном измазанном кровью белье. Один его глаз затек и слезился.
— Здравствуйте, Гейер, — не повышая голоса, сказал Конрад. — Как вы себя чувствуете? Судя по вашему виду, неважно, не так ли?
Арестованный молчал, испуганно и покорно глядя одним глазом на Конрада. Конрад подошел к нему ближе, спросил так же негромко:
— Ну что ж, Гейер, скажете вы наконец, где находится ваш зять Георг Левит?
— Я не знаю, господин следователь, — с трудом разжимая опухшие губы, сказал Гейер. — Я уже говорил вам, что Георг шестого марта уехал в Гамбург и больше не возвращался.
— А куда он дел все золото из магазина?
— Не знаю, господин следователь.
Конрад медленно открыл ящик стола, достал никелированный кастет и подошел к арестованному:
— Не знаешь, большевистский выродок?
Сильно размахнувшись, Конрад ударил арестованного в бок. Гейер, коротко вскрикнув, упал. К горлу Юргена подступила мучительная тошнота. Он прижал к губам платок и отвернулся.
— Ну-ка, Христоф, подвяжи эту скотину да подними его повыше! — крикнул Конрад штурмовику. — У него, должно быть, все мысли в задницу ушли, верни их в голову!
Штурмовик быстро и ловко затянул ноги Гейера веревочной петлей, другой конец веревки продел в кольцо и стал подтягивать арестованного вниз головой к потолку. Гейер уже не кричал, только пальцы его опущенных рук конвульсивно вздрагивали.
— Оставь, Конрад, — глухо сказал Юрген. — Слышишь? Сейчас же прикажи увести его…
Прищурив глаза, Конрад с презрением посмотрел на него:
— Что? Неприятно, дорогой кузен? Мне тоже неприятно, но я обязан выполнять эту черную работу во имя великой цели. Понятно? — Круто повернувшись, он сказал штурмовику: — Уведи его к черту, а ко мне доставь эту стерву, Эмму Левит.
Арестованный не мог идти, штурмовик поволок его на себе. Юрген долго молчал, глядя в пол. Сильно затягиваясь дымом сигареты, Конрад шагал по комнате.
— Я этого не приемлю и не понимаю, — сказал Юрген.
Конрад достал из ящика стола начатую бутылку коньяка, стакан, стал наливать коньяк. Руки его дрожали. Он залпом выпил, налил Юргену:
— Пей и не философствуй… Философия тут простая: или они нас, или мы их, вот и все.
Тот же невозмутимый штурмовик ввел в комнату молодую, опрятно одетую женщину в шляпе и темном платье. Конрад подвинул ей стул.
— Садитесь, фрау Левит, — сказал он, не спуская глаз с женщины. — Если вы и сегодня не скажете, где изволит обретаться ваш муж, я вынужден буду применить иные методы воздействия на вас…
— Местопребывание моего мужа мне неизвестно, — довольно спокойно ответила женщина. — Он уехал, не сказав мне ни одного слова.
— А где его товар? Где золото? Тоже не знаешь, шлюха?! — крикнул Конрад. Он шагнул к женщине, сорвал с нее шляпу и ударил шляпой по лицу.
— Как вам не стыдно?! — закричала женщина.
Ударом ноги Конрад выбил из-под нее стул. Женщина упала.
— Касторку! — крикнул Конрад.
Штурмовик достал из стола бутылку чуть поменьше той, которая стояла на столе с недопитым коньяком. Сев на извивающуюся на полу женщину, он сдавил ей щеки и закрыл нос огромной ручищей, а другой стал вливать в рот касторку. Касторка булькала во рту хрипящей женщины, проливалась на пол.
— Скажешь? Скажешь? Скажешь? — рычал штурмовик, раздирая рот женщины бутылкой и засовывая ее все глубже и глубже. — Говори, сука! Говори! Говори!
— Хватит! — сказал Конрад.
Штурмовик поднялся, вытер платком руки, потный лоб. Женщина лежала неподвижно. Из ее открытого рта тонкой струйкой текла касторка.
— Проводи меня, я больше не могу, — еле ворочая языком, сказал Юрген. Не дожидаясь Конрада и не оглядываясь, он бросился из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Солнечным майским днем Юрген с женой поехали в Берлин, где Ингеборг нужно было обменять какие-то гравюры для мюнхенского музея. Настроение у Ингеборг было отличное: теплый день, удачно сшитое новое платье, только вчера неожиданно полученный от Конрада Риге дорогой подарок — золотой браслет с крупными сапфирами, которые так чудесно гармонировали с золотистой косой Ингеборг, — все это радовало ее, и она всю дорогу улыбалась, весело болтала с пассажирами битком набитого вагона.
А на душе Юргена скребли кошки. После той ночи, когда Конрад показал ему свою «работу» и он увидел жестокие и гнусные пытки, которым подвергались арестованные, и понял, что это не единичный случай, а массовый, не имеющий никаких границ террор, Юрген места себе не мог найти. Нет, он не разочаровался в том «великом движении» национал-социализма, которое было возглашено Гитлером, он даже был уверен в том, что с коммунистами надо беспощадно расправиться, но как будет выглядеть эта расправа на практике, Юрген не хотел думать. Во всяком случае, он полагал, что самое большее, чем можно остановить коммунистов, это отделить их от народа и на какое-то время заключить в лагерь, а особенно рьяных и активных лишить гражданства и навсегда выслать из страны. Однако то, что Юрген увидел в служебной комнате Конрада, потрясло его.
