Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Вакансий нет или вакансий для меня нет?
— Это одно и то же. Нет — и все!
— Безработицы у нас нет, не пропадет. Раз он сам признает, что не соответствовал, — предлагаю согласиться с решением администрации, но уволить с сегодняшнего числа! — сказал Дудник.
— Это мы не можем! — объявил Шакиров, слесарь управления механизации. Этот медлительный, вечно вслушивающийся во что-то, неслышное другим, и вечно замасленный работяга один в тресте мог «лечить» двигатели «Катерпиллеров» и канадских тяжелых снегоболотоходов «Хаски-8-Формоуст».
На всех праздничных собраниях ветеран нефтегазового строительства трижды орденоносец Шакиров взбирался на трибуну и чуть не по складам с торжественным видом читал речи, написанные все той же тихой Ритой. «Ну, сейчас на час! — досадливо подумал Кошкин. — Что может хорошего сказать этот тяжелодум, кроме дизелей и рыбалки, ничем в жизни не интересующийся?»
А Шакиров с видимым усилием выдавил, что раз уж такой вопрос, то нету у них прав ни уволить Кошкина, ни оставить.
— Как нет прав? Администрация увольняет, мы согласны, все в порядке, — удивился Дудник.
— Он же… член постройкома… Его можно только решением постройкома…
— А мы кто? Мы и есть постройком.
— Мы — нет… Мы… сорок процентов… Нет прав…
— Есть права. Может, в Уставе так и сказано, что нужно минимум две трети голосов и весь состав, но там наши особые условия не учтены, — сказал Дудник, но Шакиров, оказывается, еще не кончил:
— И райком союза должен утвердить, и только с того дня, когда утвердит. А не с сегодня!
— Вот еще морока с райкомом. Ну, все у тебя, Шакиров?
— Нет. Еще в решении надо записать, что постройком считает неуважением профсоюза, что без нас уволили. Неуважением и это… умалением прав! — сказал Шакиров, сел и шумно высморкался в огромный благоухающий тавотом или, может, солидолом — Кошкин не очень разбирался — платок.
— Запишем. Это мы обязательно запишем! — сказал Дудник. И Галямов кивнул: мол, не больно лестно, но пиши. Учтем на будущее, исправимся.
Штафиркин, Шакиров, сухопарая дама из управления комплектации, фамилии которой Кошкин не помнил, помнил только, что никогда она не пропускает заседаний и всегда воздерживается при голосовании, ну и, естественно, сам Кошкин воздержались, остальные восемь — «за». Первым поднял руку Галямов.
Кошкин после голосования встал и предупредил, что все равно его незаконно уволили и он будет добиваться справедливости.
Пока то да се, пока в райкоме кворум собрали, январь кончился.
Два небольших скандала — с расчетчицей и с самим главбухом — потребовались, чтобы ему выплатили расчет без обходного. Он-то нашел решение Пленума Верховного суда республики о незаконности требования обходных листов при увольнении, а бухи так и не нашли, хоть и обещали и, по данным Литуса, в центральную бухгалтерию министерства звонили, ни слова в защиту «бегунков», не то что обещанной мифической инструкции. Во всех библиотеках Кошкин объявил, что его уволили, но дело это временное, глупость галямовская, и ему давали книги по-прежнему, сколько ему нужно, — не три художественных плюс две не художественных, а хоть тридцать; впрочем, художественных он помногу и не брал — с годами читал все медленнее, да и все больше перечитывая читанное, чем новинки, а если помногу набирал общественно-политической, искусствоведческой и научно-популярной, библиотекарям это было даже на руку, с них спрашивали за «популяризацию научно-популярной литературы», а он один в этом отношении тянул за пятерых.
13
Когда Толик принес и выложил отдельными кучками окончательный расчет и зарплату за прогул с двадцать пятого декабря по второе февраля, Лелька даже испугалась. Как же это — выгнали с работы, а зарплата идет? Так что, теперь ему можно и не работать, только книжки читать?
И напомнила этим, что пора жаловаться: второй месяц идет, время уже не на него работает. Никуда в другое место — это уже твердо было решено — он устраиваться не будет. Нет, он добьется восстановления на работе. Там, правда, теперь уже Аделаида Павловна сидит, она справляется… Но он же и не будет начальником, даже когда восстановят… Подумалось о работе в своем же отделе старшим инженером: Аделаида Павловна начальником, он — старшим, и Куломзина — инженером по соревнованию. А Серегину затолкать нормировщицей. На комбинат подсобных предприятий, — там ей не будет возможности носиться «по объектам», придется на месте сидеть и работать. Мысль эта понравилась, он с ней дня четыре носился, потом остыл. И что в ней было хорошего? Дурацкая идея, все равно что самому себе свидетельство о бедности выписать. Нет, все будет не так. Пусть у Галямова голова болит, куда его ставить.
Получая трудовую книжку, Кошкин злорадно спросил:
— Что, Иван Осипович, поспешил — насмешил? «Уволен». Декабрь. «Запись считать недействительной». Январь. «Уволен». Февраль. Это ж не конец, опять писать будете: «Считать недействительной».
— Теперь уж не буду, теперь все, райком союза утвердил, а в Главке не пройдет, нет, не пройдет! — злорадно ответил Смирнов.
— И уже все? Дальше Главка ничего?.. Это вы, знаете, почему говорите? Потому, что вы, Иван Осипович, юридически безграмотный индивид. А кадровику не знать законы все равно, что офицеру не знать Боевой устав своего рода войск. У такого офицера служба не пойдет!
— Я, сколько мне надо, знаю.
— Заметно. Вот вам, Иван Осипович, информация к размышлению: в приказе о моем увольнении вы, кроме того, что не согласовали с профсоюзом, допустили еще четыре — четыре! — грубейших нарушения закона. Итого пять ошибок в одном приказе. За пять ошибок в одном диктанте ставят двойку. Вы на досуге подумайте, почитайте. Одну ошибку вам постройком вскрыл, еще четыре…
— Нашел чему радоваться! Ну пусть даже, — мне не верится, это ты на пушку берешь, — ну пусть даже тебя восстановят… И напишу «считать недействительной», что ж такого, твоя трудовая пачкается, не моя.
— Репутация ваша пачкается.
— Моя репутация — выслужена горбом, к ней не пристанет. А тебе еще заслужить надо!
— Ну ладно, это уже неинтересно. До свидания, Иван Осипович, я не прощаюсь, и помните: четыре ошибки!..
Что он, дебил, что ли? Ему понятно, что в Главке охотно пойдут навстречу Галямову… Нет, он знает место, где соблюдение законности чтут превыше всего и даже выше способности работать без выходных четыре месяца подряд по двадцать часов в сутки и выше умения гнать монтажный поток через болота по километру в день!
И он написал свою жалобу в два адреса: в юридический отдел министерства и в Главк. И по инстанции, и с гарантией, что решено будет по закону. А по закону — это значит в его пользу. Его и всех тех, на кого у Галямова впредь рука не подымется, даже если
