Полигон - Александр Александрович Гангнус
— Как не нужно? А что же ему нужно?
Все так и грохнули. Только Вадим выдержал роль спящего, хотя и ухмыльнулся внутренне. Женя тоже сохранил торжественность и серьезность — хотя Вадиму было абсолютно ясно, что все это чистой воды игра на публику. Женина воздержанность всегда зависела от настроения и количества зрителей. Он и мясо втихомолку ел, и водку — вот только что, на глазах пил совсем не по-йоговски. Фразеология насчет женщин и назначения мужчины отрабатывалась полгода назад — на недоумевающей Лене: так Женя подготавливал ее к разводу.
— Тебе, Надя, этого не понять, — переждав смешки, промяукал Женя.
Ее муж Костя Эдипов сверкнул глазами на Женю, повернул голову к жене и тихо, но внятно проговорил:
— Не будь совсем уж дурой. Помолчи.
Сам Эдипов, наладчик вычислительной техники, парень вообще мрачноватый и несловоохотливый, молчал почти весь вечер, хотя быстро опьянел, что можно было заключить из незначительного инцидента, происшедшего еще в начале вечера. Пили разбавленный спирт, настоянный на грецких орехах. Все причмокивали языками и восклицали, как это вкусно, «как коньяк!». Вадим попробовал, ему очень не понравилось, и он почему-то так и сказал, когда Эдик обратился к нему за похвалой. И пил неохотно, через силу — даже вылил несколько раз потихоньку рюмку, благо сидели на земле. А потом выяснилось, что этот «коньяк» из плохого гидролизного спирта загодя готовил для вечеринки Эдипов. И вот уже через час после начала Эдипов стал мрачно утыкаться взглядом в Вадима и придираться к каждому его слову. Вадим отшучивался, не понимая, и вдруг, после грозного замечания Эдипова: ездят тут всякие, то им не так и это не по ним, все понял и горячо извинился перед Эдиповым, говоря, что сразу не распробовал, что только теперь понял, что за замечательный напиток тот приготовил. Вмешался и Илья Лукьянович: «Ты что это, Костик?!» — с ласковой такой укоризной произнес он. И Эдипов замолчал окончательно, только сверлил непримиримым взором Вадима, пока тот не «заснул». Это была еще одна причина, почему все застолье в целом Вадиму не понравилось.
В конце, когда стали расходиться и по-пьяному, вразнобой стали обсуждать, что делать со «спящим» Вадимом (был даже план так его и оставить на холодке, только одеялом прикрыть), Вадим счел за благо «случайно проснуться» и даже потребовать трезвым голосом чаю. Попрощавшись и поблагодарив хозяев за «чудесный вечер», Женя и Вадим направились по домам: Вадим — к себе, в комнату для приезжающих, ключ от которой ему вручили еще днем и где уже стояли его вещи. Раздевшись, он лег и еще два часа слушал поющего за стеной Гену Воскобойникова, а за открытым окном — хор цикад.
Глава третья
1
— Подождите здесь, — сказал Вадим шоферу. — Я поищу его с передатчиком.
Вадим выскочил из «джипа типа «УАЗ» (так называли советский вездеход американские геофизики, наезжавшие в обсерваторию по программе научного обмена), перешел по утлому, подвешенному на тросах пешеходному мостику через каменный каньон, со дна которого доносился плотный шум горной реки, и полез по узкой тропе, круто поднимающейся по откосу противоположного берега. Давление шума воды на уши быстро спадало, нарастала тишина, которая стала полной, когда каньон скрылся с глаз за выпуклостью берега. Тогда Вадим остановился и включил кнопку «прием» в маленьком передатчике, висевшем у него на боку. Эфир шелестел, как папиросная бумага, но ничего похожего на сигналы вызова или голоса из этого шелеста не выделялось. Не выключая рации, Вадим продолжал свое восхождение, время от времени сигналя на ходу кнопкой вызова. Два длинных — один короткий.
Не успевал к установленному сроку Юрик Чайка — он вышел утром с таким же передатчиком, как у Вадима, по этому ущелью, летом непроходимому для машин. Была жара, ледники усиленно питали горные реки, прямо по руслу которых проходила часть автомобильной «дороги» — там, где крутые берега сходились почти вплотную. Задачи у них с Юриком были схожие. Оба должны были разведать условия приема и передачи радиосигналов УКВ в разные стороны от сейсмостанции Саит, где весь день сидел у приемника в душной «геофизичке» — автофургоне, напоминающем внешне душегубку, аспирант из Ташкента Миша. Со временем в тех пунктах, в которых им удалось добиться связи «на прямой видимости», будут установлены автоматические сейсмостанции с передачей сигнала по радио и его автоматической записью на магнитную ленту в централизованном порядке. Вадим уже выполнил свою часть работы. Ему было легче, в его ущелье машина, хотя и с трудом, прошла, сигнал был зарегистрирован за 30 километров без подъема на склон — неплохо для горных условий. Его ущелье было такое удачное — прямое, как стрела, насквозь просматривается.
Дорога становилась все более пологой, и Вадим шел уже, свободно переводя дыхание. Горы в косых лучах закатного солнца выглядели незнакомо и особо торжественно: палящий полдень, скрадывая тени, как бы немного принижает и обезличивает их. Во всяком случае, без конкуренции дневного светила горы явно выигрывали в монументальности.
Вертикали преобладали, все вокруг было устремлено к темно-синему небу, рождая чувство полета, особой легкости, что, впрочем, могло усугубляться и самым обычным голодом. Думать здесь о ком-либо плохо, относиться подозрительно казалось заведомо глупым, немыслимым делом. И Вадим поймал себя на том, что с какой-то даже размягченностью и симпатией думает о почти незнакомом человеке «из той шайки», которого сейчас разыскивает, слегка беспокоясь.
Здесь, в окрестностях Саита, они работали уже три дня, Вадим несколько раз пробовал «наводить мосты», помня о выступлении Юрика на семинаре в защиту Волынова, но тот откликнулся не сразу. Сначала он скучнел и мрачнел, как только речь заходила о Чеснокове и Лютикове. А потом, когда они как-то вечером пошли прогуляться вдвоем без шоферов и Миши из Ташкента, он серьезно, сильно заикаясь, ответил на очередной Вадимов «заход»:
— Я н-не знаю, как т-ты попал в эту компанию, В-вадим, но о Чеснокове у меня твердо сложившееся мнение. Д-дело вовсе не так обстоит, как т-тебе думается. Н-не два лагеря, а Чесноков — с ж-женой, конечно, п-плюс Жилин с некоторыми х-хозяйственниками, но это — с-согласись — н-не наука, и все остальные, почти, значит, все научники и большинство к-камералки. Лютиков — т-тоже фрукт, но раньше он хоть не з-заодно с Эдиком был, а теперь… Ты знаешь, что он тут заявил весной, в первую неделю п-по приезде? С-семинар был, оп-пять сцепились Каракозовы с Саркисовым, а Силкин с Ч-чесноковым. К-крик, шум. Все ждали, как он в-выскажется. В-высказался. Слышал?
— Нет.
— М-много потерял. Эффект
