Полигон - Александр Александрович Гангнус
Эдик замялся:
— Подумаем. Но это трудно. Это без шефа нельзя. Да и шайка эта, дьяконовская… Все общественные организации пока не в наших руках. Вой поднимут. Вот если осенью нам удастся взять это дело в свои руки, местком и место парторга я имею в виду, то тогда другой разговор…
— Как это — взять? — спросил Вадим.
Эдик ощерился, блеснул очками на Женю. Тот несколько смущенно хихикнул.
— Да есть такой план… Меня председателем месткома, а парторгом… тебя, голубчик Вадим. Больше некого. Среди наших партийный ты один.
— Вы… это серьезно? — Вадиму стало не по себе. — Я ж только приехал…
— Серьезно. Больше того, это одна из причин, почему тебя, Вадик, так легко шеф взял. Он клюнул именно на это. И почему Шестопал, когда тебя оформлял, так тянул и саботировал. Ты же сам писал… Да ты не делай такие круглые глаза. Был же разговор. Помнишь, в «Берлине»? Жилин тебе говорил…
— Да… Но это было как-то смехом, как один из вариантов. Мало ли когда в будущем, если приживусь… А тут… сразу, да еще для выкручивания рук кому-то там… Кому? Ба! Да ведь парторгом-то здесь этот, с кем я летел, с революционной такой фамилией…
— Каракозов, — подсказал Эдик.
— Вот-вот. То-то и он поначалу на меня так… Да-а, намечтали вы тут. А вот это… — Вадим показал пальцем на синяк Жени, — это что, для будущего единодушного голосования?
Эдик захлопал глазами, затем отвел их.
— Да, Эдик, дружочек, тут мы с тобой промашку дали-таки, Вадик прав. Надо или дело делать, или руками размахивать. Одно другому мешает, — Женя говорил веско: как о решенном и дальнейшему обсуждению не подлежащем.
Эдик это уловил и весь сник. Только пролепетал жалобно:
— А они уже со мной и здороваться перестали…
— Вообще-то плевать, но в свете того, что сказал Вадим… Какие-то контакты нужны. Выборы на носу.
— Ну, а насчет квартиры… — сказал Вадим. — Если двухкомнатная по здешним понятиям — роскошь, то нам со Светой этого не нужно. Не уверен, что буду парторгом, но если буду — тем более, нет. Да мы о таком и не помышляли. Перебьемся и в однокомнатной.
— Хоп! — Эдик хлопнул себя по колену и вскочил, опасаясь, видимо, продолжения этого разговора, а Женя укоризненно поглядел на Вадима: «Дурак, мол, не суйся, когда умные люди дело твое ведут». — Значит, в семь ноль-ноль! — сказал от порога Эдик. — Не опаздывайте. Зина там такого позатеяла… Пока.
Гена пел за стеной «Среди долины ровныя» и не подозревал, что его в этот поздний час слушает почти незнакомый новичок в комнате для приезжающих. Гена был из «той шайки». Вадима вчера предупредили… Кто? А, Зина, жена Эдика, миловидная издали такая маленькая брюнеточка со светлыми холодными глазами и необыкновенно жестким властным ртом. И Гена противник… Но почему их так много и такие все разные?..
4
Вечеринка у Эдика была своего рода смотринами… или смотром — это было ясно. Собрались «все свои» и только свои. Был Жилин — он поздоровался с Вадимом как старый знакомый. Явно красивый в недавнем прошлом, а теперь излишне жирный, могучего телосложения — тип северного богатыря… Веселый. В «Берлине» он был довольно остроумным — это Вадим помнил точно. Здесь же Илье Лукьяновичу что-то мешало быть столь же обаятельным. Что? Может быть, излишняя хозяйская самоуверенность за чужим столом. Из присутствующих он явно выделял лишь Женю и Вадима, с ними был уважителен, подбирал более или менее точные слова для вопросов и ответов, выслушивал их внимательно. Эдик же, по должности, по крайней мере, равный ему, был перед Ильей Лукьяновичем как подчиненный.
Если говорил завхоз, Эдик всегда либо с жаром соглашался, либо молчал. Если Илья Лукьянович шутил, то с готовностью смеялся — хотя здесь шутки Жилина не отличались ни тонкостью, ни особой меткостью — скорее грубостью. Эдика же Илья Лукьянович и перебивал, когда хотел, и высмеивал при случае — не зло, но и без малейшего пиетета. Причем Эдик молча терпел, а то и подхихикивал, что выглядело иногда несколько странно, особенно когда жена Эдика Зина с привычной легкостью подхватывала эти подковырки, подчас весьма, в принципе, обидные и даже не совсем пристойные, — например, насчет мужских достоинств Эдика. Впрочем, когда Эдик подвыпил, он раза два позволил себе рассердиться — по-мальчишески, тряся губой, и Илья Лукьянович вроде бы извинился, но как бы снисходя, как умный и взрослый снисходит к недотепе-недорослю, а жена Зина опять-таки была на стороне гостя и резко обрывала мужа. Впрочем, это было под самый конец, когда Вадим якобы спал. Почему он притворился спящим — чуть подальше, а сейчас о других членах «шайки».
Была чета Карнауховых. Толя и Нина. Оба безусловно Вадиму понравились. Он — лет сорока, лысый, с оттопыренными ушами, с очень мягкой, застенчивой манерой говорить, слегка обиженным почему-то взглядом круглых серых глаз исподлобья. Сибиряк, как выяснилось. Нина — помоложе, высокая, чернявая, с южным выговором. Вела она себя бойко, как все дамы, смеялась грубым шуткам Ильи Лукьяновича, но не с такой готовностью, внешне отдавала дань принятому, видимо, здесь грубому застольному кокетству, чрезмерно физиологичному, на взгляд Вадима (в разных сочетаниях примеривались, на словах, все присутствующие мужчины и женщины для постельного времяпрепровождения). Но не поддерживала активно, что уже ее выделяло. Нина почувствовала Вадимову внутреннюю оппозицию господствующему тону, села рядом — пересесть было просто, пиршество было на траве у входа на веранду Чесноковых — на ковриках и дорожках — и толково, обстоятельно выспросила Вадима про жену, сына, жилье в Москве. Не была Нина образованной или интеллигентной женщиной, но в ней была и деликатность женская, и мягкость, и ум, и Вадим подумал, что изо всей «шайки» она единственная, с кем Света могла бы сдружиться. Так потом и оказалось.
Отметив предпочтение, оказываемое друг другу Вадимом и Ниной, присутствующие истолковали его, конечно, в своем духе и начали подначку: мол, и приезжий пока один, да еще в отдельной комнате ночует, да и Толя потерпит, долг гостеприимства превыше всего. Толя улыбался добродушно, односложно поддержал даже — я, мол, что, ничего, если надо для здоровья, — но без особого юродства, скорее в силу того, что просто в этом монастыре такой был устав. Толя был важной шишкой — начальником отряда, то есть всех шестнадцати станций полигона, занимался их снабжением. Нина была лаборанткой в камералке.
Были еще Кот с женой. Вадим не сразу уловил, как зовут на самом деле этого увальня. Оказалось — Никита. А поскольку он и его жена Оля приехали
