Владимир Малыхин - Наследник
руки были в гипсе, закуривали папиросы и неумело свертывали цыгарки. На вопросы раненые
отвечали неохотно. Один из них безнадежно махнул рукой:
— Силища у него громадная, прет, сволочь, как стена.
— А наши как? — допытывались ребята. — Ведь мы же сильней!!!
— Может где и сильней, только на нашем направлении пока что драпаря даем. — Пожилой солдат
с перевязанной головой сказал хмуро и зло:
— Ничего, мальцы, не боись! Мы ему еще дадим прикурить. Придет и наш черед. А ты, сынок,
на-ка трешку и пока эшелон стоит сбегай за маленькой... ублажи раненого бойца.
Санитарные уходили, оставляя запах хлорки, йода и еще чего-то такого, чем всегда пахнет на
железнодорожных путях после поезда.
В сторону фронта через Пушкино шли воинские эшелоны. Они везли покрытые брезентом орудия,
автомашины, пулеметные тачанки, броневики, армейские кухни. Изредка на платформах под
брезентом горбатились танки. Чаще из раскрытых вагонов виднелись лошадиные морды и доносился
теплый и пряный запах конюшни. Однажды из медленно проходящего эшелона донеслись лихие
слова:
"...Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда.
Партизанские отряды занимали города..."
Это была романтика гражданской войны. И она, как всегда, вселяла в душу Виктора гордость и
веру.
* * *
Виктор Дружинин любил Зеленый городок, у него там было много друзей, с ним были связаны
дорогие и волнующие воспоминания. В этот небольшой иуютный кооперативный дачный поселок на
берегу холодной и быстрой речки Учи каждый год приезжали на лето из Москвы семьи хозяев
маленьких летних домиков, утопавших в густой листве выращенных ими садов. Тихими лунными
ночами в тенистых, облитых серебряным светом аллеях, прогуливались влюбленные парочки юных
московских дачников, а в укромных уголках на спрятанных в густой сирени садовых скамейках
нередко звучало первое робкое признание в любви. Порою, из какого-нибудь загадочного, заросшего
диким виноградом окошка, патефон негромко доносил знакомый голос Клавдии Шульженко или
грассирующий стон запретного эмигранта Александра Вертинского: — И Росс-ийскую ми-илую зе-
млю узнаю-ю я на то-ом берегу-у. . А начавшаяся мировая война с пикирующими "юнкерсами" и
танковыми клиньями, гремевшая где-то у загадочной линии "Мажино", еще не доходила до сердца.
Она отражалась в сознании лишь кадрами военной кинохроники, которую иногда запускали перед
фильмами в Пушкинском летнем саду.
Но теперь все это кануло в тартарары. Проходя по Зеленому городку, Виктор видел много
покинутых дач с заколоченными окнами, осиротевшую волейбольную площадку с провисшей и
порванной сеткой, опустевшие скамьи с окаменевшим птичьим пометом. Да и мысли его сейчас были
далеко отсюда. Все заслонили тревожные сводки Совинформбюро.
Немцы огненной грохочущей лавой продолжали продвигаться вперед, занимая города, которые
еще вчера отстояли на десятки километров от линии фронта. Это казалось невероятным,
противоестественным. "Где же наши главные силы? — с тревогой думал Виктор. — Почему же до сих
пор они не вступают в бой?"...
* * *
Двадцать первого июля день был очень жаркий и душный. С деревьев падали ломкие ветки, в
карнизах домов прятались от солнечного зноя и стонали голуби. Не было обычной прохлады даже в
тенистых замоскворецких дворах. Виктор с Гургеном решили поехать в книжный магазин на улицу
Горького и продать там свои учебники за девятый класс. Улица Горького теперь была уже не такой,
которую видел Виктор в первое военное воскресенье. Зеркальные стекла магазинных витрин были
забаррикадированы мешками с песком, а окна жилых и административных зданий — заклеены крест-
накрест полосками бумаги. Прохожие были деловиты и сосредоточенны. По улице на большой
скорости проносились военные автомашины, проскакал рысью взвод кавалеристов, возле уличного
репродуктора приостановилась группа прохожих послушать последнюю военную сводку, посередине
улицы медленно плыли, похожие на толстые сигары, аэростаты воздушного заграждения — их
тащили за брезентовые кольца девушки — бойцы ПВО.
Ребята продали учебники, купили на вырученные деньги несколько пачек дорогих папирос
"Дюшес", закурили.
— Ну и кислятина, — сплюнул Гурген, — надо было взять наш обычный "Беломор".
— Лопни, но держи фасон, — сказал Виктор.
Вечером вместе с другими ребятами они дежурили на чердаке своей школы. Здесь все было
приготовлено для тушения "зажигалок". На стене висели огнетушители, под ними на ящиках с песком
лежали тяжелые клещи и брезентовые рукавицы. И еще с ними была гитара, они теперь всегда ее
брали на дежурство, чтобы скоротать время. Виктор перебирал струны, негромко напевал
полюбившуюся всем песенку из кинофильма "Истребители".
... Любимый город может спать спокойно
И видеть сны, и зеленеть среди весны.
Ему негромко подпевали. Неожиданно откуда-то издалека донесся басистый фабричный гудок,
потом второй, третий. Через минуту сигнал воздушной тревоги грозовой тучей гудел над городом.
Вскоре послышались разрозненные выстрелы зениток, сначала они были одиночными и, казалось,
беспорядочными, но постепенно слились в сплошной грохочущий гром. По небу заскользили мощные
снопы прожекторов. Теперь небо грохотало и сверкало, как во время ночной обложной грозы. Среди
этого грохота иногда слышалось резкое завывание самолетов. Все бросились к слуховым окнам. В
широко раскрытых глазах ребят застыла тревога и отражались сполохи воздушного сражения. Кто-то
испуганно проговорил:
— Ребята, кажись, на Кремль сбросили...
Тогда заговорили все разом:
— Что ты?
— Типун тебе на язык!
— Кремль левее!
— Вот гады!
Через слуховые окна были видны зарева нескольких пожаров. Все начали строить догадки о том,
что и где горит. Пожары от бомбежки в родной Москве!
Воздушная тревога продолжалась уже более двух часов и, казалось, что вот-вот прозвучит отбой.
Вдруг над их головами с треском раскололось небо. Кто-то испуганно крикнул:
— Бомба!
Виктор быстро взглянул вверх и увидел в крыше большую рваную дыру, а мгновенье спустя от
услышал змеиное шипение: по усыпанному полу чердака кружился раскаленный обрубок большого
удава... Виктор быстро натянул рукавицы, изловчился, со второго раза схватил зажигалку за
стабилизатор и сильно грохнул ее о пол. Потом еще и еще раз. Делал так, как их учили. Капсюль с
горючим отлетел в сторону и бомба, шипя, как змея, стала затухать. В эту минуту кто-то опрокинул на
нее целый ящик песка. Виктор с минуту стоял ошеломленный, вытирая дрожащей рукой потный лоб.
Все произошло так просто и быстро, что он даже не успел испугаться. А в другом конце чердака
ребята в это время гасили вторую "зажигалку". Когда и с ней было покончено, наступила необычная
тишина. Кто-то неуверенно сказал:
— Кажется... мы их... погасили... — И тогда все заговорили наперебой, закричали "ура!", стали
обнимать и поздравлять друг друга. На чердак уже бежали дежурные по школе учителя, девчата.
Среди них была и Маша. Она подбежала к Виктору и внимательно на него поглядела.
— У тебя есть платок?
— Есть, а что? — не понял он, вынимая из кармана скомканный носовой платок. Она взяла
платок, послюнявила его и стала осторожно обтирать ему щеку: — У тебя кровь... ссадина.
Пустяки, до свадьбы заживет, — сказал Виктор, довольный и собой, и тем, что у него на щеке
кровавая ссадина, и тем, что первую помощь ему оказывает Маша. Она неожиданно притянула его к
себе и крепко поцеловала в губы.
Воздушная тревога продолжалась до рассвета.
* * *
На другой день Виктор и Гурген тайком от родителей написали заявления в райвоенкомат с
просьбой призвать их досрочно в Красную Армию.
* * *
Во время очередного приезда отца в Пушкино, Виктор сказал ему:
— Не могу я больше сидеть сложа руки, понимаешь, не могу! Стыдно! Пока в армию не берут,
устрой на завод. Не хуже других буду.
Его поддержала мать:
— Ребенок абсолютно прав. Ты же видишь, он не находит себе места. И я его могу понять. Если
бы я не шила для фронта белье, я бы тоже сходила сума.
