Анатолий Афанасьев - Больно не будет
— Если бы кто-нибудь решился меня отравить, — сказала Галя, — я бы была этому человеку только благодарна.
Кира налила в чашки почти одной заварки. Она уселась напротив подруги, ласково ей улыбнулась.
— Давай, мышонок, пей! Утопим свои печали.
— Ты горя не знала, — посетовала Галя, — поэтому тебе легко говорить. Тебя никто по-настоящему не обманывал? Ты знаешь, что такое настоящий обман?
— Откуда мне знать.
— Вот представь, играет волшебная музыка, танцуют изящные пары, за столом собрались удивительные, умные люди, мужчины и женщины, идет блестящая беседа, и ты в центре внимания, потому что красива и остроумна и в ослепительном наряде, все тебя любят, и к тебе все обращаются, ловят твое внимание, улыбку, а ты тоже всех любишь, ко всем расположена душой. И вдруг подходит дикий, странный человек и объявляет: вечер окончен, извольте получить лопаты и идите разгружать навоз. И действительно, я понимаю, пора разгружать навоз, а все, что привиделось, музыка, блеск речей, огненные, смелые взгляды, — все это был только изумительный сон.
— Какая банальная аллегория, — сказала Кира. — Тебе что, очередной выговор влепили на работе?
Галка отхлебнула глоточек чая, скривилась, будто обожглась. На подругу она смотрела свысока.
— Как ты огрубела, Кира! Как изменилась.
— Тебе повезло, что ты попала в хороший, здоровый коллектив. Как они, бедные, до сих пор терпят все твои причуды? Да ведь это один раз услышать, вот хотя бы про твой сон, — повеситься можно.
— Значит, и ты меня перестала понимать. Увы!
— Но почему ты считаешь, что все тебя обязаны понимать? Кто ты, собственно, такая? Общипанная курица с претензиями — не более того.
— Даже Сергей Петрович не рассуждает на таком уровне, как ты, Кирка! — Упомянутый Сергей Петрович имел несчастье быть начальником лаборатории, в которой работала Строкова, и давно стал именем нарицательным. Он олицетворял собой пещерные инстинкты и эмбриональный интеллект рода человеческого. — И я прекрасно знаю, почему ты стала такой примитивной, — Галя печально прикрыла глаза. — Ты вцепилась в своего Гришеньку и распалась как личность. Теперь всеми твоими поступками руководит подлый бабий страх потерять своего хозяина. Не строй свои гримасы, я знаю, что говорю. Я сама прошла через это.
— Три раза, — напомнила Кира. Она нарочно подзуживала подругу, потому что знала: чем сильнее Галку разозлить, тем быстрее она придет в себя, вылезет из этого проклятого кресла и начнет что-нибудь делать. Может быть, генеральную уборку затеет. Но разозлить Галку было очень трудно, тем более что она видела Киру насквозь.
— Не старайся меня задеть, Кира. Да, я трижды прошла через это роковое горнило. Но особенно мне досадил Витенька, отец моих несчастных сироток. Он же дебил, а я по простоте душевной возвела его в гении. Это с нами часто бывает. Женщины умеют творить себе кумиров из ничего. Разве ты не согласна?
— Витя хороший человек. Но кто же выдержит с тобой жить? Никто долго не выдержит.
— Не ври, дрянь! Я очень покладистая в быту.
— Таких покладистых следует изолировать от общества.
— Поздравляю! Сейчас ты поднялась до уровня Сергея Петровича. Идея изоляции всех, кто ему не угоден, его любимый конек. А не угодны все, кто смеет пикнуть.
Кира с облегчением глотнула чая и закурила новую сигарету. Галкины глаза наконец-то засверкали праведным гневом. Боже мой, какие же у нее прекрасные, бездонные глаза, как два сумрачных огня.
Кира невольно придвинулась к подруге, чуть не потянулась ее обнять и утешить и этим, конечно, все бы испортила. Галка только и ждала такого слепого сочувствия, абсолютного потакания, тогда бы уж она дала себе волю, покликушествовала всласть. Тогда бы она таких ужасных вещей могла наговорить и наплакать, от которых сама бы опешила. К счастью, в прихожей раздались повизгивания, смех, и в комнату ворвались Галкины близнята, два ангелочка сияющих, белокурых. Кузя был в брючках и коричневой курточке, а Оленька в темно-красном платьице, но мордашки у них были абсолютно одинаковы, умиляли не только подробной схожестью ротиков, носиков и очертаний, но и общим лукаво-азартным выражением. С воплями радости они кинулись к тете Кире, и уж та излила на них всю свою застоявшуюся нежность. Она их так тискала и целовала поочередно и сразу обоих, что близнята начали поскуливать и вырываться. Первым вырвался Кузя, схватил со столика персик и переместился к маминому креслу.
— Да-а, — сказал он, опомнившись от восторга встречи. — Сами вон чай пьете, а нам с Олей ничего, наверное, не дадите.
Он уж отлично знал, маленький лис, что ему за столом перепадают лучшие куски, но никогда не упускал случая по-стариковски посетовать на несправедливость судьбы. Это у него получалось уморительно. Он, когда клянчил, усвоил какую-то сверхбезнадежную интонацию. Без смеха его слушать могла одна Галка.
— У них, наверное, и конфеты были, — добавил Кузя, подумав.
— Конечно, были. Тетя Кира всегда приносит молочные тянучки, — рассудительно поддержала брата Оленька.
— Ой, а в этот раз не принесла! Ой, забыла! — Кира с новой силой обрушила свои ласки на девочку.
— Бедные сиротки! — сказала Галка, выбрала персик поспелее и протянула Оленьке.
Ангелла Кондратьевна возникла в дверях и, извинившись, приказала детям идти мыть руки.
— Выпейте с нами чайку, — пригласила ее Кира.
— Спасибо, милая! Я там еще заварю, на кухне. И вы приходите. Дети, дети, быстро в ванную.
Они с Галкой опять остались одни, и Кира зло спросила:
— Как ты смеешь называть собственных детей сиротками?! Как ты смеешь их травмировать?!
— Они и есть сиротки. Пока маленькие, ими забавляются, как игрушками, а когда подрастут, их растопчут и выбросят на помойку. Кто их защитит? Я-то ведь недолго еще задержусь на белом свете.
— Дылда ненормальная! — возмутилась Кира. — Да ты всех нас переживешь. Так и будешь скрипеть до ста лет. И сама мучиться, и других мучить. А ну вылезай из кресла, пока мое терпение не лопнуло!
Галины щечки слегка порозовели.
— Я люблю, когда ты бесишься, — сказала она задумчиво. — В этом есть что-то здоровое, молодое. Когда-то и я могла вспыхивать по пустякам. Меня даже дебил Виктор запросто выводил из равновесия. Потешные времена, и все же их жаль. Я теперь вижу, это были лучшие времена, несмотря ни на что. У человека лучшие времена, когда он глуп, легковерен. Я тебе завидую немного. Тебе еще выпадут минуты животного, легкого счастья. Счастье ведь в неведении.
— О, понесла!
— Но еще больше я завидую своему дорогому начальнику Сергею Петровичу. Этот твердо убежден, что у него две головы и он их никогда не сносит. Он мне знаешь что предложил?
— Что?
— Он мне предложил пойти с ним в ресторан.
— Правда? А ты?
— Бедный, слепой мальчик-переросток. Он даже не подозревает, на какое дерево замахнулся.
— Это на тебя, что ли?
— Твоя наивность, Кира, так мило однообразна, что хочется плакать.
— Может, он в тебя влюбился?
— Он решил со мной переспать. Думает, это меня одухотворит, и я начну выполнять его задания в срок.
— Девочки, чай готов! — позвала с кухни Ангелла Кондратьевна.
Кира подошла к подруге и начала ее силой вытаскивать из кресла. Та не очень и упиралась, только прихватила с собой несколько персиков. Она вела себя вполне мирно и даже пошутила с Ангеллой Кондратьевной:
— Вы, мама, хорошо выглядите, впору вас замуж выдавать. То-то к нам зачастил этот сморщенный старикашка из третьего подъезда.
Женщина с туманным прошлым доверчиво встрепенулась.
— Галочка, ты же знаешь, он приходит исключительно по делу. — И к Кире: — Очень уважаемый человек, пенсионер персонального значения. У нас общее увлечение — мы коллекционируем открытки с видами природы.
— Уж известно, чем это кончается, — сказала Галя. — И года не пройдет, как очутитесь в загсе. Или вы, как современные люди, решили не афишировать своих отношений?
Ангелла Кондратьевна бросила испуганный взгляд на детей. Но те вроде ничего не понимали из разговора. Кузя, правда, заподозрил что-то любопытное, облизал варенье с пальца и спросил:
— Вы про того дедушку говорите, у которого одна нога деревянная?
— Нет, милый! То есть...
— А правда, если у него нога деревянная, он не утонет? На ней поплывет — да? Тетя Кира, правда?
— Конечно, Кузя!
— А вот и нет! — вмешалась молчаливая Оленька. — Когда нога деревянная, все равно голова утонет. Потому что тонет голова, а не нога. Вот если бы голова деревянная!
— Как у вашего папы, — заметила Галя.
— У папы разве деревянная? — удивился Кузя. — А я не знал.
— Мама шутит, — вступилась Кира. — Она иногда так шутит, что не все понимают.
В общем, она уходила от подруги успокоенной. Видимо, на этот раз все обойдется без эксцессов. Галка к концу чаепития пришла в совсем веселое настроение и даже намерилась Киру проводить до остановки. Пока она наспех подкрашивалась в ванной, Ангелла Кондратьевна успела шепнуть Кире свое заветное, сто раз говоренное:
