Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Это я, Нанок.

— Тебе, наверное, Марину?

— Да.

— Она ушла в клуб. Там ее ищи.

Нанок положил трубку и вернулся к столу, на котором уже стояли чайные чашки.

— Она в клубе, — сказал он, усаживаясь.

— И тебе полезно туда сходить, — заметил Анахтыкак. — Посмотри, как наша молодежь веселится. А то выучился и вроде бы сторонишься бывших товарищей и сверстников. Это нехорошо — кичиться своим образованием. Неизвестно еще, что важнее — собирать дырявые кожаные ведра или бить кита гарпуном…

— Ну что ты! — укоризненно произнесла Атук.

— Это я так говорю — наперед, — несколько смущенно произнес Анахтыкак, — для пользы и воспитания.

Нанок даже не успел рассердиться или обидеться.

— Но у меня нет костюма, — сказал он.

— Наденешь мой, — отец встал и раскрыл шкаф. — У меня два костюма. И по размеру подойдут — они мне чуть тесноваты.

В клубе гремела радиола. Танцы были в полном разгаре. Когда Нанок вошел, девчата, стоявшие вдоль стены, зашептались между собой. Оглядевшись, он увидел Петра Нанухтака, с которым сидел за одной партой с первого по седьмой класс. Он подошел, поздоровался.

— Привет, — сдержанно ответил Нанухтак и критически оглядел Нанока.

Сам Нанухтак был одет подчеркнуто модно: кожаный пиджак, видимо, сшитый в Провиденском ателье, расклешенные брюки и на цветной рубашке яркий галстук. Начался танец, где партнеры встают друг против друга и двигаются в такт музыке. Все оживились, видимо, это был популярный танец в сельском клубе Нунямо.

Нанок вглядывался в лица танцующих, всматривался в движения, не замечая, как сам начинает слегка дергаться в такт ударам барабана. Он нашел Марину. Она танцевала напротив высокого русского парня.

И вдруг Нанок догадался, почему здесь любят именно этот танец. В этих движениях и в том, что танцующие стояли друг против друга, было много от старинных эскимосских танцев, от тех древних движений под ритмичный звон бубнов с натянутой желтой кожей моржового желудка, бубнов, которые повествовали об отваге морских охотников, о том, что окружало людей моря — о птицах, волнах, морских льдах, островах, туманах, прибое, о бурях и покойной тишине после ненастья.

Он смотрел на Марину и представлял ее в камлейке, с широкими цветными полосами по подолу, стоящую перед старым Нутетеиным, который бил в бубен и пел свою знаменитую песню о чайке, борющейся с бурей.

Вспомнил Зину Канталину из тундрового стойбища, услышал ее голос из темноты мехового полога, увидел ее лицо, кроткие глаза, похожие на глаза важенки. Интересно, сумела бы она станцевать этот танец? Конечно, сумела бы!

Музыка резко и неожиданно оборвалась, и танцующие застыли на мгновение друг перед другом, устало улыбаясь, мысленно переживая наслаждение, которое они только что испытывали.

Марина подошла к Наноку и задорно спросила:

— А ты почему не танцуешь?

— Ты же знаешь, что я не очень приспособлен к этому.

— В Ленинграде мог бы и научиться.

— Некогда было.

— Некогда, некогда, — задумчиво нараспев произнесла Марина.

Подошел светловолосый русский.

— Знакомься — Сергей Наволочкин, — представила его Марина. — А это Максим Нанок, мой земляк и школьный друг, теперь ученый человек, научный работник.

— Сергей, пастух оленеводческой бригады номер пять, — подчеркнуто официально произнес русский, пожимая руку Наноку.

Заиграли медленный танец. Сергей просительно посмотрел на Марину, даже протянул руку, но девушка быстро произнесла:

— Нет, Сергей, я сегодня больше танцевать не буду. Нанок, пойдем.

Сергей, очень удивленный, так и остался стоять, а Нанок последовал за девушкой.

Марина шла уверенно, широко шагая по траве, напрямик, минуя тропку.

Она шла к морю мимо корпусов зверофермы, мимо строящейся котельной, спускалась смело, рискуя сорваться с травянистого склона. Луна висела над морем, и справа, как безмолвная толпа одетых в металл людей, стояли бесчисленные железные бочки.

Все явственнее доносился шум прибоя.

— Давай руку, а то упадешь, — Марина крепко схватила Нанока, и через несколько шагов они ступили на галечный берег.

Марина шла к скалам. Нагнувшись, она подобрала листок морской капусты, куснула и протянула Наноку. Морская капуста напоминала свежепросоленные огурцы, но пахла йодом.

— Хорошо здесь ночью, у моря, — тихо сказала Марина.

— Ты часто сюда ходишь?

— Когда хорошая погода. В шторм тут может ударить волной.

— С этим русским парнем?

— С ним.

— Как он попал в оленеводы?

— Был комсомольский призыв. Сначала много ребят — кто из армии, кто из городов — пошли в тундру. Сейчас почти все разбежались, осталось несколько человек, Сергей заочно учится в Магаданском сельхозтехникуме. Он хороший парень, — сказала она после некоторой паузы. — Говорит по-чукотски, сейчас учит эскимосский. Смешной немного.

— Любишь его?

— Еще не знаю.

Помолчали.

Морской ветер усилился. Резкий запах йода и соленой воды удивительно освежающе действовал на голову. У Нанока на душе было ясно.

— Я вот о чем хотела с тобой поговорить, — начала Марина. — Многие наши науканцы до сих пор считают, что мы предназначены друг для друга. Меня даже иной раз укоряют, что встречаюсь с Сергеем… Что мне делать?

— А что ты от меня хочешь? — удивленно спросил Нанок.

— Я даже толком и не знаю, — нерешительно ответила Марина. — Ведь лично я тебе никакого обещания не давала, да и ты вроде тоже…

— Что — тоже?

— Ну, как тебе сказать… Чувств у тебя ко мне ведь никаких нет, не правда ли?

— Английский язык в школе изучаешь?

— При чем тут английский язык?

— Да вот эта приставка в конце фразы — «не правда ли» — типична для английского языка.

— У меня в школе, если ты помнишь, выше тройки по английскому не было.

— Извини, забыл.

— Ну так как нам быть? — Марина остановилась и посмотрела в глаза Наноку.

Да, она, пожалуй, очень красивая. Что-то вроде сожаления шевельнулось в душе Нанока. Наверное, Сергей будет счастлив, да и Марина, судя по всему, любит его. И все же что-то мешало ответить сразу.

— Старинные обычаи, — начал он медленно, словно бы издалека, — не все были плохими. Если бы жизненные правила, стихийно сложившиеся на протяжении многих веков, были против человека, наши народы не смогли бы существовать в этих условиях. Наверное, в том, что люди как бы предсказывали и такие союзы, была своя мудрость…

— Нанок, — в голосе Марины слышалась мольба, — не говори так по-ученому. Ты для меня не чужой человек, поймешь меня. До встречи с Сергеем я где-то в глубине души впрямь считала себя предназначенной тебе. Но ведь сейчас все это глупо.

— Не так уж глупо, — весело ответил Нанок и взял ее руку.

— Ты что? Что ты?

— Марина, я не хочу, чтобы ты насовсем уходила из моей жизни. Раз так получилось, оставайся тогда, оставайся тогда…

— Ты что? Что ты? — в смятении повторила Марина.

— Оставайся моей сестрой…

— Сестрой?

— Да, сестрой, — весело повторил Нанок. — И такое бывало в старом эскимосском обществе.

— Нареченная сестра, — тихо произнесла Марина.

— Ну вот, а тебе желаю счастья с оленным человеком Сергеем Наволочкиным.

— Спасибо, Нанок, — Марина рванулась к парню и крепко, в губы, поцеловала его.

На обратном пути, когда, помогая друг другу, они поднимались по крутому склону, оставляя на этот раз слева безмолвную толпу железных бочек, Марина спросила:

— Ты надолго сюда?

— Послезавтра уеду.

— Куда?

— В Чаплино. Мне надо купить ярангу.

— Ярангу?

— Для музея. Мы уже подготовили площадку. Хотим поставить ярангу, чтобы люди видели, как мы жили, откуда вышли на свет.

В Провиденской гостинице Нанок сел писать первое письмо Зине Канталиной. Написав обращение и поставив восклицательный знак, Нанок остановился и глянул в окно. В бухте стояли корабли. Они выстроились на рейде в ожидании ледокола, который должен повести их в Чаунскую губу. В порту, находящемся под окнами гостиницы, грохотали лебедки и краны, гудели автомашины. Ревел бульдозер, ровняя гору угля.

Странное состояние было у Нанока. Он силился вспомнить какое-нибудь хорошее слово, но в памяти возникало совсем другое — синий вечер в Наукане, далекая песня моторов и едва видимые в морской дали вельботы. Они тащили кита, и путь их к родному берегу был долог.

Нанок сидел на большом камне и слушал сказку, которую рассказывала бабушка Асыколя. Это было повествование о двух молодых людях, чья преданность друг другу позволила им выдержать самые тяжелые испытания.