Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Хурия уверенно подошла к парню с цветами. Она взяла цветы и, протянув их парню с кинжалом, сказала:
— Каким бы острым ни был клинок, перед нежностью цветка он теряет силу.
И тогда парень бросил клинок, а Хурия вложила ему в руки цветы. И сразу же открылись ворота, заиграли зурна и барабан.
Хурия вместе с девушками оказалась в просторном дворе.
«Наконец-то», — облегченно вздохнула она и уже приглядывалась к парням и мужчинам, надеясь увидеть среди них того, единственного, ради которого она преодолела весь этот трудный путь, и, не найдя, решилась было спросить у одной из девушек, где дом тракториста Гамида…
Но с белого крыльца уже спускался седобородый старец. И все расступались, давая ему дорогу. А направлялся он прямо к Хурии.
— На нашей веревке завязалось два узелка, — сказал он, — показывая ей кожаную веревку. Надо их развязать. Вот первый узелок. Скажем, в дом ваш пришла бедность. Заметно оскудела ваша кладовая. Твой муж под тяжестью жизненных невзгод все ниже и ниже опускает голову. Что ты станешь делать тогда?
— Если в дом наш придет бедность, — спокойно ответила Хурия, — если под тяжестью невзгод муж мой опустит голову, я стану еще ласковее с ним и ни словом, ни взглядом не дам ему понять, как трудно мне прокормить детей. А если он станет жаловаться на свою судьбу, я напомню ему о тех временах, когда люди погибали от голода, от ран… А еще я скажу ему: «Мой дорогой, наша любовь не сгорит в огне и в воде не потонет. Наши сыновья отважные джигиты, а дочь красавица. Так разве можно сказать, что мы бедны?» А еще я скажу ему: «Каждая гора имеет тропинки, по которым человек и поднимается на самую высокую вершину и опускается в самое глубокое ущелье. И нет такой тропинки, которая вела бы только вниз или только вверх». А когда придут гости, я выложу на стол все, что припасено на долгие месяцы, чтобы не пришлось мужу краснеть за нашу бедность. И соседи не узнают о том, как стосковались по работе наши сито и раса[38].
— Ну что же, — одобрил старик. — Этот узелок ты развязала. А теперь посмотрим, как ты справишься с другим: он-то покрепче первого. Итак, представь, что колесо вашей жизни закрутилось. В дом пришло богатство. Как ты распорядишься им? Как поведешь себя?
— Если в дом наш придет богатство… — задумалась Хурия. — Если в дом наш придет богатство, — уже уверенно повторила она, — я постараюсь почаще вспоминать о тех днях, когда нам жилось бедно и трудно. В нашем ауле Песня говорят: «Пусть будет жирным котел твой. Но не дай ожиреть своему сердцу. Пусть, на богатство надеясь, не оскудеет душа». Я буду предостерегать мужа: «С вершины горы умей заглядывать в пропасть, потому что та тропинка, что подняла тебя наверх, может опустить и обратно».
— Машааллах! — воскликнул старик. — И второй узел ты развязала с честью. Девичье платье нашей невесты попало к достойной девушке. Теперь тебе прямая дорога к жениху.
Хурия сделала шаг к двери — и тут же на нее обрушился град из конфет и сахара. Комната, которая открылась ей с порога, была полна мужчин. Посередине стоял длинный стол, вернее, несколько сдвинутых столов, уже накрытых, готовых к пиршеству.
— Ассаламалейкум, жамаат, мы пришли к вам с миром и любовью, — почти пропели девушки за ее спиной. — Мы отдаем вам свою лучшую подругу, чтобы две речки слились воедино и никогда уже не разъединялись. Пусть жених и невеста будут вместе, как земля и небо. Ведь земля не может родить колосьев без дождя и солнца. А небу — не будь земли — некому было бы дарить свои блага.
— Ваалейкумсалам, мы ждем вас, мы рады вашему приходу, — ответил за всех один из парней. — Пусть жених и невеста никогда не ссорятся. Ведь один камень — это еще только камень. А два — уже скала. А теперь представляю вам жениха.
Хурия стояла позади девушек и, занятая своими мыслями, не очень-то прислушивалась к тому, о чем здесь говорили. Но когда парень сказал — «представляю жениха», она протиснулась вперед, и… пол качнулся у нее под ногами, как при землетрясении: к свадебному столу, приглашая гостей, подходил Гамид.
И ей почудилось, будто этот стол со всеми мисками и кувшинами, с горками салата и свежей зелени, с румяными цыплячьими ножками и крылышками, с зелеными стрелами и белыми маковками лука, с грудой вареного, печеного, жареного, вяленого, сушеного мяса, с пышными ломтями хлеба, с глубокими тарелками, полными золотого меда, с горками натуха и махуха, с крынками урбеча, с кругами сыра — весь этот стол, кричащий об изобилии, о пиршестве, о радости, рухнул со звоном и грохотом…
— Хурия, Хурия, что с тобой? Садись сюда, возле меня… — из далекого далека, из густого тяжелого тумана донесся до нее чей-то девичий голос.
Она закрыла лицо руками и, спотыкаясь о порог, о какие-то крынки и кастрюли, выставленные на крыльце, сбивая с ног входящих гостей, побежала.
Ворота, ограды, скамейки у ворот… Платок упал с ее головы и остался на дороге, но она и не заметила этого.
«Умереть! Умереть! — кричал в ней какой-то отчаянный голос. — Скорее добежать до того обрыва и прыгнуть в реку. Обрыв глубок, а дно каменистое… Скорее, скорее…»
Но кто-то схватил ее за плечи, встряхнул так, что искры посыпались из глаз.
— Сумасшедшая! — набросилась на нее Умужат. — Чуть под копыта не угодила. Я поперек дороги поворачиваю коня, а она хоть бы что, несется как угорелая. Кто тебя надоумил идти сюда, да еще одной.
— Уйди! Не хочу! Оставь меня! — кричала Хурия, пытаясь вырваться. Но сильные руки держали ее цепко.
— Из-за такого-то еще и убиваться, жизнь его накажет, — сказала Умужат и вдруг разжала руки.
И то ли оттого, что столько презрения к ней, Хурии, прозвучало в ее голосе, то ли оттого, что она больше не держала Хурию и та могла бежать куда угодно и делать с собой что угодно, то ли просто оттого, что силы оставили Хурию, только девушка сразу как-то обмякла и, уткнувшись в грудь Умужат, разрыдалась.
А на другой день Умужат отвезла ее в Махачкалу, в родильный дом. В ауле же все думали, что Хурия серьезно заболела.
…Эти воспоминания так захватили Хурию, что она не заметила, как кончилась ночь и над горами забрезжил зеленоватый рассвет.
Завиднелась речка на окраине райцентра. Теперь можно и передохнуть, тем более что еще очень рано: наверное, нет
