Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
По лугу проносятся взмыленные кони, огибают сенокос и шагом приближаются к врачу. Из тарантаса выскакивает Ванин. Он издали увидел ее и спешит ей навстречу:
— Извините, опоздал, пришлось задержаться.
Одна рука его уходит в карман и извлекает несколько яблок, другая — брусок точильного камня.
— Ешьте, пожалуйста, с прошлого года сберег. Сейчас косу отточу и примусь за работу. Меня сегодня следует поздравить, рано утром явилась пропавшая наседка с десятком цыплят. Снесла где–то яйца и тайком высидела семейку. Не отходит от крыльца: дескать, поздравьте, я семьей обзавелась… Дела ваши, — продолжает Самсон Иванович, — как будто наладились? Вчера на амбулаторном приеме было сорок человек.
Он широким движением проводит камнем по острию косы и склоняет голову набок, точно прислушивается к звучанию металла.
— Кто это успел вас оповестить? — слегка сердится Анна Павловна.
Какая осведомленность, уж не сам ли он караулит у больничных ворот? Ванин берет ее маленькую руку в свою широкую ладонь и задумывается.
— В стационаре у вас восемнадцать человек, все идет хорошо, — продолжает он. — Помирился с вами народ. Не то еще будет, они полюбят вас.
Самсон Иванович засучивает рукава и начинает косить. Трава ложится широкой каймой, коса идет быстро и легко.
— Погодите, — останавливает она его, — вы так и не сказали мне, кто вам сообщил.
— И не скажу, — загадочно улыбается он, — научитесь отличать друзей от врагов, сами поймете.
Он взмахивает косой, проходит минута–другая, и его крупная фигура уже далеко. Она смотрит ему вслед с восхищением: сколько уверенности и силы в каждом движении. Она долго стоит так, свободно опустив сплетенные руки, солнечные лучи играют на ее бусах, озаряют плотно сжатые губы и взволнованные глаза.
Самсон Иванович дошел уже до конца лесной просеки и, легко двигая косой, возвращается к ней. Он твердо решил сказать ей то самое, о чем думает вот уже несколько недель. Ответит «да» — хорошо, на «нет» суда нет. Что поделаешь, судьба ему, значит, быть холостяком. Еще несколько шагов, минута–другая — и все решится. Она издали ему улыбается: спасибо, спасибо, добрая душа, что обнадежила.
Именно в эту минуту ее окружают люди, среди них колхозный сторож — одноглазый Феоктист. Он ждет сына с далекого Севера, ждет скоро год: как не расспро сить старика, как не утешить.
— И ты здесь, Матреша, — останавливает она молодую колхозницу. — Что, мужа призвали?
— Забрали, Анна Павловна, намедни отправила.
— Вот тебе благодать, — неожиданно заключает она, — гулять да и только.
— Где? — недоумевает молодая солдатка.
— Как это где? Вдоль по улице.
Ей надо еще остановиться около тетки Арины, та недавно ей плакалась, что сын из армии третий месяц писем не шлет. Бедняжка смотрит на врача во все глаза, ждет от нее доброго слова… Вот и молодожены из «Сухого ручья», они собрались переехать на новое место, неужели колхоз все еще не дал им подвод?
Самсон Иванович не дождался и стал косить другую полосу. На полдороге он оглянулся, Анна Павловна стояла на прежнем месте и глядела ему вслед. Неужели она угадала его мысли, ждет, когда он вернется и скажет те слова, которые никогда еще никому не сказывал. Самсон Иванович прошел луг до конца, взмахнул косой и, решительно двигая ею вправо и влево, шел к Анне Павловне навстречу. В последнюю минуту вырос возле нее завхоз. Он поставил косу древком вниз и, вытирая ее травой, сказал:
— Позвольте, Анна Павловна, вас затруднить. Вон за той елкой косит Луша Софронова, вы бы расспросили ее, пойдет она за меня или нет?
Он рвет клок за клоком траву и что есть сил вытирает давно уже сухую косу.
— Поговорить поговорю, — соглашается она, — но польза какая? Скажет: «Не пойду», и все тут.
— А вы ей растолкуйте, что я задумал всерьез. Бросаю валандаться с другими. Мне веры нет, а вам обязательно поверит.
День незаметно уходит. Анна Павловна мирит Лушу с завхозом, выслушивает жалобы больных и тут же дает им советы. Сейчас ей легко, нисколько не трудно, словно минувшее было только испытанием, вступлением к сегодняшнему дню.
Ванину так и не удалось с ней поговорить.
Темнеет. Возы, груженные сеном, медленно тянутся к больнице. На одном из них Анна Павловна. На ее усталом лице спокойная улыбка, распростертое тело отдыхает. На другом — лежит Ванин. Он закрыл собой верх.
С бледного неба срывается ветер, в лесу пробегает шелест и шум. Анна Павловна приподнимается, подставляет шею и лицо набегающей прохладе и откидывается на свое мягкое ложе. Над ней простираются безбрежная ночь и глубокая тишь уснувшей земли.
Скрип обгоняющей телеги прерывает набежавшую дремоту. Возы поравнялись и пошли рядом. Лицо Ванина обращено к ней, голова лежит на руке.
— О чем вы задумались? — спрашивает она. — О ком?
Он чуть привстает, его львиная голова во мраке кажется еще крупнее и массивней.
— Мало ли о ком? Хотя бы о вас.
В эту темную ночь, безгласную и теплую, овеянную ароматом свежего сена, голос его звучит проникновенно и нежно.
— Обо мне? — смеется она. — Конечно, конечно, о ком вам еще думать…
— Представьте себе, — еще мягче говорит Ванин.
— Не поверю…
Он молчит. Возы плавно покачиваются в ночной темноте. Беззвучны небо и земля, и Анне Павловне кажется, что она повисла в пространстве, грянет ветерок, незаметное дуновение — и ее унесет прочь.
— О чем же вы размышляли? Так и не скажете, нет?
— Могу сказать, если хотите. Я подумал, что вы прекрасный человек, с вами дышится легко и слушать вас приятно. Если бы мы встретились раньше, кто знает, что из этого вышло бы.
Признание звучит ровно, спокойно. Анна Павловна лежит с закрытыми глазами, ей видится, как морщины набегают на его лоб, густые брови мрачно сдвигаются, а голубые глаза смотрят по–прежнему прямо.
— И еще я подумал… — он умолкает, и голос его становится глухим, как если бы он шел из большой глубины. — Нет уж, этого я вам не скажу. И какое вам дело до мыслей и грез старого холостяка?
Что значит «какое вам дело?» Наговорил полный короб туманных вещей, и дальше — ни слова.
— Вы как будто довольны тем, что остались холостяком, — сердится Анна Павловна. — Я не стала бы с такой важностью называть себя старой девой.
Пусть не очень заносится. Нашел чем хвастать.
Она не так его поняла, ведь и дуб, который впервые цветет в шестьдесят и даже семьдесят лет, — по сути дела старый холостяк.
— Бы правы, конечно, нельзя собственные неудачи ставить себе в заслугу. Я нисколько не горд своим одиночеством.
В его голосе звучат печальные нотки. Она пожалела уже, что сурово с ним обошлась.
Возы въехали в ворота больничного двора. Самсон Иванович спускается наземь и задумчиво стоит у сброшенного с воза сена. Анна Павловна подходит к нему, берет его под руку и вводит в дом. Ей хорошо с ним, просто и легко, как не бывало еще ни с кем на свете. Взгляд его трогательно нежен, каждое слово ободряет. Что еще удивительно: такой крупный человек, положительно гигант, а улыбается, как ребенок…
Рассказ Самсона Ивановича продолжался, но Анна Павловна не дослушала его, медицинская сестра позвала врача в стационар, где ее поджидал фельдшер.
— Простите, что побеспокоил, — сказал он, — дело такое, что откладывать нельзя.
По его спокойному, но твердому тону и невозмутимому выражению лица она поняла, что он глубоко взволнован.
Фельдшер тихо откашлялся и продолжал:
— Прошу мою трудовую книжку, мы уезжаем. В колхозе дали мне коня, поезд отходит на рассвете.
Он держался независимо, прямо, как человек, который принял крутое решение.
Она удивленно взглянула на него:
— Я не совсем понимаю вас. Куда вы уезжаете?
— Увольняюсь, — пояснил фельдшер. — Еду работу искать.
— Почему вдруг? — спросила она. — Нельзя же так спешить.
— Как так «спешить», — с нескрываемой горечью говорит фельдшер, — ждать, когда выгонят? Список послужной испоганят? За тридцать лет службы у меня замечания не было.
Анна Павловна кладет ему руку на плечо и смотрит прямо в глаза:
— Вы ошиблись, дорогой Петр Васильевич, я нико гда не хотела вас увольнять. Таких помощников не увольняют, оставайтесь в больнице, будем друзьями.
Он недоверчиво смотрит на нее, долго не берет протянутой руки и под конец нерешительно подает свою.
Когда Анна Павловна вернулась, гости встали уже вз–за стола. Самсон Иванович убеждал Сухова следующий отпуск провести здесь.
— Приезжай, Коля, право, приезжай. Мама наварит здесь варенья, намаринует грибков. Мы на рыбалку съездим с тобой.
Он поцеловался с племянником и, когда машина уже тронулась, прокричал вслед:
— Заезжай почаще, не забывай нас!
