Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
Лишь один Олег не заметил ничего. И продолжал беседу в своем обычном легком стиле:
— А ведь это пахнет изменой, не находите, Всеволод Алексеевич?
— Это пахнет правдой, — сказала Элка. Потапов хотел посмотреть на нее и отчего-то не решился.
Наутро Сева исчез задолго до завтрака и явился с той, которую он так сильно любил. И не зря, и недаром! Она была хороша, эта женщина. Элка, почуяв и партнершу и соперницу, сразу выказала свое полное дружелюбие. То же сделала и Маша… ее звали Маша. Они еще говорили друг другу «вы», но улыбались уже на «ты».
Маша говорила тихо и в то же время звонко, а смеялась неожиданным грудным смехом. Но не раскатистым — словно лишь обозначала смех.
— Слушай, потрясающая женщина! — Олег хмурил свои цыганские брови и улыбался.
А ее улыбка была очаровательна! Глаза синие не то серые — черт знает, страшно было туда заглядывать глубоко! Она улыбалась вам, словно что-то обещала. И ничего не обещала, ни йоты, кокетничать и не думала! Она просто была здесь, с вами. И это уж являлось наградой!
Обычно всякая женщина имеет какой-то недостаток: скажем, тонкие губы, или слишком тяжелую нижнюю челюсть, или какой-нибудь не такой нос, или бог его знает что еще. И всякая женщина старается свой недостаток как-то скрыть. Допустим, нос длинный, значит нужна челка, тонкие губы — намажь шире помадой, ну и тому подобное… Маша вовсе не пользовалась этими штуками. Ее внешний облик казался абсолютно естественным: обнажающая лицо — простая и рискованная! — гладкая прическа с пучком на затылке, как у балерин, и совсем легкая косметика — словно бы просто дань общепринятости.
Она одета была красиво и просто. Но Элка хорошо знала, сколько стоят эти неприметные кофточки и скромные юбки, эти чуть грубоватые свитера и якобы простые сапоги… Мы живем в глупое время, когда шмотка с хорошим «лейблом» стоит столько же, сколько драгоценность. А что ты поделаешь? Ничего!.. Так подумала Элка, и прищурилась, и улыбнулась с удовольствием. Она считала наше время временем женщин.
Сева был расслаблен и счастлив. И даже Олег почти стал ему другом.
Перед обедом они погрузились в Олеговы «Жигули» — Маша привезла из Москвы легенду, что где-то здесь затерян некий сельский ресторан: волшебная кухня, никого народу, собака, лежащая у очага… то есть все то, чего у нас сроду не водилось, а только в кинофильмах типа «Серенада Солнечной долины».
Они поехали по замороженным улицам, мимо забитых дач. «Жигуля» водило на стеклянной дороге. Но Олег еще и прибавлял этого скольжения — слишком решительно крутил баранку, заставлял мотор становиться на дыбы. И в то же время было ясно, что она его слушается, как девочка, эта самая машина. И наступило какое-то удивительно легкое, рисковое настроение.
И даже Потапов, который с младых ногтей презирал всякие там развлечения золотой молодежи, даже Потапов поддался этому настроению. И чувствовал, как рядом с ним, утопая в меховой шубе, сидит очаровательная женщина. Она улыбалась, и смотрела в окно, и иногда совсем не испуганно смеялась на особенно удачные Олеговы штуки. Она-то знала, для кого разыгрывается это родео.
Мифический ресторан, конечно, в здешней вселенной отсутствовал, и поэтому они вернулись домой — опоздавшие, шумные.
После обеда мужики уселись за преферанс. А Элка и Маша устроились в шезлонгах на солнышке, в полном безветрии.
Маша вынула необыкновенной красоты пудреницу, посмотрелась в зеркальце, из которого сейчас же выбежал солнечный зайчик. Элка, ни на что, естественно, не надеясь, спросила:
— Что, трудно достать?
Маша засмеялась с заметным чувством превосходства.
— «Трудно достать?» Говорят, это вопрос века.
И Элке неприятно сделалось. Удачливой холодностью повеяло от этой красивой Маши… Некоторое время они молчали, причем Маша вовсе не чувствовала, что она сделала какую-то неловкость, она просто молчала, вполне естественно, дремала, что ли, а может, нежилась, а может, загорала. И тогда Элка заговорила сама. Но уже без прежнего желания сблизиться, а только разузнать…
На веранде, за стеклянной решетчатой стеной, Сева и Олег торжествовали победу над потаповским мизером.
— Мужики, — сказала Элка, — странный народ! — Ей было интересно, как она с Севой живет, эта самая Маша, все-таки писатель…
— Странный? — как бы переспросила Маша. — Для себя всегда формулирую так: мужчина и женщина глубоко антагонистические существа.
Элка невольно покачала головой. Она думала, наверное, как Маша, но не умела так сказать. А если бы умела, но не имела бы смелости так сказать… «Я для себя всегда формулирую так». Надо же!
— Вы уж тут, наверное, пригляделись к моему Севке?
— Ну конечно…
— И что?
— Он… — И запнулась, потому что он и глупый и умный сразу. И эта его любовь к репликам невпопад. Хотя ей лично с ним легко. — Он, знаете, по-моему…
— Он прежде всего простак! Да-да… Уж я-то его знаю. Замечали, как он сразу влюбиться норовит?
Крючок! Элка на всякий случай сделала удивленно-дружеские глаза.
— Ну не в вас, — продолжала Маша совершенно спокойно, — так, значит, в вашего мужа. Он вообще любит людей. Любит общаться. Он на самом деле не любит алкоголь, но пьет. У него такая формулировочка: когда потеряю друзей, тогда перестану пить.
Жестко, жестко… Элка была даже шокирована явной несветскостью ее тона. Видно, и Маша что-то такое почувствовала:
— Я, знаете, так вам говорю, поскольку мы как в поезде — до первого полустанка, а там…
Какая расчетливая, подумала Элка, не так-то, видать, Севе с ней сладко. Вернее, она даже была не столько расчетливая, сколько вся какая-то математически точная, выверенная.
Элка подумала не без злорадства: таким-то как раз и изменяют, ледышкам… и правильно делают.
Но спросила, конечно, по-иному:
— А вот… Ну раз уж мы в поезде, как вы говорите… В общем, не боитесь, что он вам изменяет?.. Я имею в виду — писатель, художественная натура…
И снова Маша улыбнулась с тем же неприятным превосходством:
— Нет, знаете, не боюсь! Вы мне не верите, конечно. А я говорю: даже пусть изменит! Узнает, чего они стоят, эти так называемые другие бабы.
Все что угодно, подумала Элка, не знаю, какие обстоятельства, а я бы с ней ни за что не сумела дружить… И вдруг догадалась, уверенная, что иначе и быть не может: а у нее вообще подруг нет!
Потом она уже сознательно следила за Машей, все больше убеждаясь, какая та математичка расчетливая. Она Севкой дорожила, это ясно, знала, что он талантливый. Когда Элка его похвалила, что ничего-то он не пьет, а только
