Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл
— Энциклопедист. Человек, обладающий исключительными познаниями, — кивнула Кира в сторону парня. — Вольтер, Монтескье и Караваев Миша. Тут как тут. Вот скажу своему жениху, что вы за мной ухаживаете. Берегитесь! В банке что-то осталось. Он перекрасит в рыжий цвет ваши модные брюки. Он такой…
— С чего вы решили, что я ухаживаю? — растерялся парень.
— Филипп, сожги одну спичку и положи к тем десяти сгоревшим, что лежат возле синей кастрюли, — капризно потребовала Кира. — Итак, одиннадцать визитов за укороченный рабочий день. Неплохо.
Парень смущенно улыбнулся и вышел. Сухо прошуршала на веревках калька с чертежами.
— Кстати, у тебя есть глицерин? — спросил Филипп.
— Найдется, — Кира достала из аптечки флакон с прозрачной жидкостью. — Отец приставлен оппонентом к его диссертации. Вот он и влюбился. Карьерист…
Глицерин не помог. Пятно стало бурым. Кира ругала «энциклопедиста» всеми доступными ей словами. Филипп тем временем вскрыл злополучную банку консервов. Они сели и принялись за голубцы.
За столом было тесно. Их колени касались. У Киры были твердые мальчишеские колени.
— Почему ты меня представила женихом?
Молчание.
В коридоре разговаривали, шаркали подметками, чиркали спичками, прощались и выходили…
— Ну, как голубцы? — спросила Кира.
Молчание.
— А? Ты что? Обиделся?
— Нет. Мне трудно себя представить в подобной роли. Я тебя ни разу не поцеловал. Как следует…
— А как следует?!
Голубцы были холодные и скользкие.
Вошел Сергей Петрович. Пожав руку Филиппу, он стал стягивать синие нарукавники.
— Ты пришел с работы?
Сергей Петрович, не отвечая, принялся рассматривать развешенную на веревках кальку и что-то тихонько бормотал.
— Неясно! — нетерпеливо проговорила Кира. — Тебе греть или отправишься в кафе?
— С чего ты взяла, что Караваев приходит на кухню ради тебя?
— Женщине не надо знать. Она это чувствует!
Лист кальки замер. Под ним удивленно и насмешливо блестели глаза Рязанова.
— Так это женщине… Да будет тебе известно, что Караваева посылал я, причем он шел с явной неохотой.
— Мне надо переодеться. Можно пройти в ваш «отдел», или там дежурит вахтер?
Сергей Петрович вздохнул. Кира вышла.
— Вот какие дела…
Рязанов снял с веревки чертежи и свернул их в рулон. Филиппу было неловко находиться рядом с Кириным отцом. Возможно, потому, что они виделись всего несколько раз. И еще эти нелепые голубцы.
— Папа, поздравь его! Этот лентяй начал отбывать трудовую повинность! — сказала Кира, появляясь на кухне.
Сергей Петрович молчал, не зная, видимо, как лучше ответить.
На Кире было короткое голубое платье. Странный фасон. Бесформенный балахон ровными линиями падал от плеч к подолу. Мешок. Но в этом платье Кира выглядела изящно.
— Идет?!
— Очень! — ответил Филипп.
— Папа, мы пошли! Возможно, я потом поеду на дачу… Филипп, у тебя губы в соусе. Как у маленького. И небось нет платка. Ах, есть?! Ну, извиняюсь…
Сергей Петрович встал и пошел закрывать за ними дверь. В прихожей он слегка тронул Киру за руку.
— Кирилл… Если ты поедешь на дачу, не говори маме. Не нужно. Она будет расстраиваться. Еще каких-нибудь два дня…
Голос Сергея Петровича звучал виновато. Очень виновато.
Кира еще раз осмотрела платье, прикладывая к нему красную плоскую сумочку.
— Ладно, не скажу. Может, лучше взять желтую?
— Нет, красная довольно симпатична, — торопливо проговорил Сергей Петрович.
— Пожалуй, она элегантней… Не скажу, не скажу. Так и быть.
Дверь захлопнулась.
— Знаешь, мне почему-то жаль Сергея Петровича.
— Папу?! Я его очень люблю, но что делать, он чудак! Большой ребенок! Не представляю, как бы он жил без нас с мамой. Несовременный человек… Значит, пойдем в кино?
3Филипп шарил в темноте антресолей, пытаясь нащупать ручку чемодана.
— Вы можете мне сказать, что вы там ищете?!
Филипп не отвечал.
— Это невежливо. Я ведь вас спрашиваю. Не то я перестану держать вашу лестницу.
Новер наблюдал за ногами Филиппа, торчащими из антресолей, брезгливо придерживая стремянку.
— Я ищу коричневый чемодан, — сжалился Филипп над томящимся от любопытства стариком.
— Что ж вы сразу не сказали? Ваша мама отдала нам чемодан, когда мы уезжали на воды.
Филипп стал описывать ногами круги, пытаясь нащупать верхнюю ступеньку лестницы. Новер тяжело вздохнул, поймал ноги Филиппа и поставил на ступеньку. Филипп спустился.
— А где же конспекты? Они лежали в чемодане.
— Потрепанные тетрадки? Я сейчас принесу.
Новер ушел к себе. Филипп складывал стремянку, когда раздался звонок. Он поспешил к двери. На пороге стояли Левка и Нина…
— Я решил, что вы уже не придете. Заходите!
Левка пропустил Нину вперед. Вежливо и корректно. Филипп понял, что Левка не в духе, иначе первым бы влетел в коридор, галдя какую-нибудь чепуху. Они прошли в комнату…
— Досточтимому сюзерену!
Левка раскрыл рюкзак и выложил на стол несколько книг и пачку чертежей.
— Садитесь!
Филипп пододвинул Нине «кресло Новера». Нина устроилась в нем с ногами.
— Где мой субботний отдых, я тебя спрашиваю? — проговорил Левка. — Где?!
— На бороде!
Это самое умное, что мог ответить Филипп. У него было непонятное состояние. Лицо беспричинно тянулось в улыбку. Он заставлял себя не смотреть в сторону кресла.
— Идиот! — заключил Левка. — Ну, вот что. Еще не все потеряно. Сейчас пол-одиннадцатого. Через тридцать минут швейцар захлопнет двери «Севера». Одевайся, успеем! Я захватил тетрадку с расчетами. Завтра посмотришь…
Левка вытащил из груды разбросанных по столу книг тетрадку и протянул Филиппу. Филипп перелистал тетрадку и бросил ее на стол. Он справился со своим странным волнением.
— Хотите, я сейчас сварю кофе? А потом мы вместе сядем и начнем рассчитывать. Здесь действительно большая работа.
В дверь постучался, точнее поскребся, Феликс Орестович. И, не дождавшись разрешения, вошел в комнату, держа в руках добротно переплетенные альбомы. Старик был так торжествен, что не заметил посторонних. Он видел только Филиппа.
— Вот. Пожалуйста. Примите! — произнес Новер, радостно вздохнув.
— Что это?
— Ваши конспекты. Я их отдавал переплетчику.
— Чудак… Какой же вы, честное слово, чудак!
Раздался тихий смех. Это смеялась Нина, глядя на забавного старика в дамском халате и ботинках.
Феликс Орестович повернулся и увидел Нину. В лице его появилось что-то просящее и вместе с тем вызывающее.
— Здравствуйте, — кивнула Нина.
Старик не ответил и вышел, прижимая, к себе переплетенные конспекты.
— Что это с ним? Действительно чудак.
Филипп и сам не знал, что с Новером.
А Левка нервничал.
— Хватит! С меня достаточно! С пляжа смотались, принесли тебе расчеты. В институте перед экзаменами хаживали в ресторан. И ничего! Перед зачетами безбожно списывали друг у друга. А теперь? Или ты стал схимником?! Какой пинок судьбы!
Похоже, Левка возмущался всерьез. Надо его успокоить. Что-то ответить.
— Понимаешь… В институте многое абстрактно. Ну, как бы вне событий. А когда я своими руками пощупал этот ПОА, когда я увидел конкретный предмет, от которого зависит жизнь неизвестных мне людей… Понимаешь, их жизнь в какой-то степени зависит от меня.
— Ну, ну! Посмотрим, чем завершится это подвижничество, — Левка скептически поморщился. — Пойдем, Нина, а то и вправду суббота захлебнется.
— Может, останемся? Попьем кофе?
Этого Левка не ожидал. Левка глянул на Нину.
— Что за кретинизм?! Я предлагаю готовые расчеты! — Терпенье у Левки кончилось. — Вы как хотите, а я пошел!
Нина молчала.
— Адью!
Левка рванул со стола рюкзак и вышел. Нужно было вернуть его. Филипп не двигался. В раскрытые двери из коридора и с лестничной площадки потянуло чем-то теплым и кисловатым. Запах давно обжитого дома. Филипп опомнился. Но Левкиных шагов уже не было слышно…
Он запер наружную дверь и прошел на кухню. На дне кофейника засох какой-то темный порошок. Кофейником не пользовались больше месяца. Филипп сполоснул его, наполнил водой и поставил на газ. «Хохма, если у Новера нет кофе».
Убавив огонь, Филипп постучался к соседу. Феликс Орестович сидел в углу огромного мягкого дивана, закутавшись в плюшевый халат. Филипп попросил кофе. Старик скосил глаза.
— Вам нужно кофе для… нее?
Филипп промолчал.
— В углу шкафчика. А молоко в кастрюльке эмалированной. Оно кипяченое… Взобралась в кресло с ногами…
Ах, вот как? Старик обиделся за свое поруганное кресло. Нет, чепуха, конечно. Впрочем, некогда. Потом, потом…
Нина сидела в прежней позе. Босоножки в красных уздечках стояли подле гнутых лапок кресла.
