Георгий Лоншаков - Горшок черного проса
Полковник обвел всех взглядом, словно желая убедиться, понятен ли смысл его метафорической речи собеседникам.
— Урок печальный, — добавил он. — Но и весьма поучительный. Пора вести войну качественно новыми методами. Еще не поздно. Сейчас фронт расположен примерно по той же самой линии, откуда начались мартовское наступление белых армий. Я думаю, союзники и Колчак придут к какому-то единому решению и выработают наилучшую стратегию. Пока же таковой не было.
— Что уж говорить о союзниках, если наши генералы между собой не могут договориться. Я из-за этого просто ненавижу Семенова! Казак полуграмотный, а тоже — метит в Наполеоны, только и знает, что досаждать адмиралу! — сказала в сердцах Ариадна Федоровна.
Все знали, на что она намекала. И сам адмирал, и в военных кругах, близких ему, не могли простить надменной выходки атамана. Это произошло в дни, когда Колчак, консолидируя силы, еще в Китае, приехал в ставку Семенова, чтобы предложить более тесное сотрудничество. Атаман долго не принимал, и адмирал вынужден был униженно ждать. В конце концов встреча состоялась, но атаман Семенов был неуступчив, упрям, не признал над собой власти Колчака и кичливо отказался от трехсот тысяч рублей, которые предложил ему адмирал для приобретения оружия и формирования частей.
— Дорогая Ариадна Федоровна! — сказал мягко Уорд. — Если бы вы знали… Э-э… отношения между генералами и атаманами, между всеми группировками, которые противостоят Советам, — это, можно сказать, зеркальное отражение отношений между союзниками. Да, да. Я буду, господа, откровенен. Это отражение очень сложного, запутанного, невидимого переплетения политики великих держав. Как западных, так и восточных. Вот — Семенов. Атаман Семенов. Не объявись он, в Забайкалье был бы другой атаман или генерал. И он бы разговаривал с его превосходительством адмиралом точно так же. Ну, может быть, несколько дипломатичней. Суть была бы та же…
— Почему? — невольно вырвалось у Найденова.
— Видите ли, господин поручик, на первый взгляд все: белое движение, союзники — Англия, Франция, Америка, Япония — все желают скорейшей гибели Советам. Все борются с ними. Но как? Исходя из какой стратегии? Из какой политики? На знаменах Деникина и сил, которые он объединяет, стоят слова: «За единую и неделимую Россию». Те же цели, насколько я понимаю, у верховного правителя.
— А какие могли быть еще цели? Во имя чего же, мы должны бороться и гибнуть, как не за единую и неделимую Россию? — пылко сказал Найденов.
— Я понимаю ваши патриотические чувства, господин поручик, — произнес полковник Уорд тоном человека, предвидевшего такую реакцию со стороны собеседников. — К сожалению, не все эти чувства понимают и разделяют.
— Отчего же?
— Видите ли… Россия выйдет из гражданской войны обескровленной. Все сферы ее экономики будут полностью парализованы. Можно предполагать, что некоторые народы попытаются определиться в самостоятельные государства. Налицо такие тенденции в мусульманском мире наших колоний на Кавказе. И это еще не все. Трудно предположить, что лидеры белых сил после победы над большевиками захотят уступить друг другу верховную власть. Не исключено, что это также приведет к расколу страны. Теперь поговорим о союзниках. Япония. Она поддерживает борьбу с Советами, помогает войскам оружием, боеприпасами. Но в каких рамках? Ее интересы не выходят за пределы Дальнего Востока и Восточной Сибири. В Забайкалье с большевиками борется атаман Семенов. У него вполне определенные цели: укрепиться на Дальнем Востоке. Это Японию устраивает. Она поддерживает и финансирует Семенова, вот почему он чувствует себя независимо по отношению к адмиралу и отказался от трехсот тысяч рублей. Японцы ему дают значительно большие суммы. Таким же образом они делают ставку на Калмыкова и Орлова в Приморье.
— Господин полковник, каковы же ваши взгляды на будущее России?
— Господин поручик, Советы и наш враг. Есть основания опасаться, что пример Советов может оказаться заразительным. Поэтому с большевиками следует покончить раз и навсегда. Вот почему мы помогаем всему белому движению. Будем надеяться, что это окажется ненапрасным. В этом заинтересованы у нас в Англии не меньше, чем у вас. Я бы хотел, чтобы вы знали, что самым большим другом для вас в этом отношении является сэр Уинстон Черчилль. Министр постоянно интересуется делами на фронте и ежедневно получает наши сводки и комментарии.
Затем разговор коснулся генерала Жанена. Уорд, видимо, выражал не только свою точку зрения, но и генерала Нокса и совсем не стеснялся Найденова. Тому, совсем не искушенному в политике, стали открываться такие ее потайные пружины, о которых он раньше никогда не подозревал и не догадывался, как, впрочем, и многие десятки тысяч таких, как он, фронтовиков-офицеров.
— Жанен честолюбив, как все французы, — говорил Уорд. — Он тоже был не прочь походить в роли Наполеона, не обладая для этого никакими данными. Адмирал благоразумно опирается больше на нас и американцев, нежели на французов. Формально генерал Жанен является командующим союзными войсками западнее Байкала. Фактически же ему не подчинен никто. Даже чехи. Он не имеет права принимать никаких самостоятельных решений и только путается под ногами и пытается сделать бизнес…
— Да, да, я тоже кое-что слышала об этом, — поддержала высокого гостя хозяйка. — Уже несколько месяцев работает комиссия по расследованию обстоятельств казни царя и его семьи…
— Говорят, преступники, казнившие царя, схвачены? — вмешалась Наташа.
— Да, — кивнул Уорд. — Ведется следствие. Многие уже понесли наказание.
— Эта комиссия, — продолжала хозяйка, — помимо следствия занимается сбором реликвий царской семьи. Так вот, генерал Жанен, говорят, скупает все для своей коллекции.
Найденов повернулся к Наташе и заметил, как она побледнела и широко раскрыла глаза. Он нашел ее руку и сжал в своей ладони.
Слушая Уорда, Найденов изредка поглядывал на него. Он еще не осознал, почему именно в нем росло чувство неприязни к полковнику. Как убийственно хладнокровно, словно с высоты Олимпа, рассматривал он происходящие в России события. «Да, Уорд — наш друг, — думал Найденов. — Он многое сделал и, наверное, многое еще сделает в эти горькие для России дни. Но, что бы ни случилось, он все-таки посторонний. Что бы ни произошло, он может сесть в поезд, потом на корабль и уехать в Англию, где его ждет роскошный особняк в Лондоне, а может быть, родовое поместье в одном из графств — с ухоженным столетним парком, прудами, подстриженными кустами и зелеными лужайками. А мы будем здесь до конца. И, возможно, придется погибнуть. А Уорд и ему подобные там, в далекой и уютной Англии, в роскошных салонах Парижа, Токио, Нью-Йорка будут решать: быть ли России делимой или неделимой. Они смотрят на политику, как на карточную игру. Кто-то выиграет. Кто-то проиграет. Может быть, чуть, больше. Может быть, чуть меньше. Но это никоим образом не отразится на самом главном вопросе: быть или не быть… Они всегда будут. А Россия?.. Та Россия, которую я помню, люблю, за которую сражаюсь?..»
Когда Наташа спросила, понравился ли ему Уорд, немного помедлив, Найденов сказал:
— Он — англичанин, Наташа. А мы — русские. Но он многое открыл для меня сегодня. Открыл то, о чем я раньше никогда не догадывался.
— Господин Уорд всегда такой откровенный и доброжелательный.
— Да… он откровенный.
— Тетушка от него без ума!.. Он столько путешествовал, столько повидал! Ты бы хотел побывать в Лондоне, в Париже?
— Да, но прежде я бы хотел побывать у себя дома, в Гоньбе…
— Я тоже хотела бы побывать дома. Знаешь, мы жили на Невском недалеко от арки Генерального штаба. Мой папа был лейтенант флота, а дедушка — контр-адмирал. Он начинал службу с адмиралом Макаровым и плавал в молодости на парусниках, и так получилось, что пережил папу на целых семь лет. Папа погиб в Цусимском сражении. Я тебе покажу как-нибудь его портрет. А потом мы остались с мамой одни. Все заботы о нас взял на себя дедушка. В двенадцатом году он умер. По завещанию нам досталось довольно много денег, на них мы и жили с мамой. Она очень тяжело переживала гибель папы и заболела. В четырнадцатом, перед самой войной, мама умерла. Тогда приехала тетушка, ее сестра, и увезла меня в Омск. Она очень любила маму. И меня тоже любит, и даже балует…
Наташа умолкла, заслышав шаги. В гостиную вернулась Ариадна Федоровна, проводившая Уорда. Она была в хорошем расположении духа, но выглядела несколько утомленной, как это всегда бывает после хлопотного дня.
— Дети мои, — сказала она. — Я вас оставляю. До завтра. Вася, я распорядилась Фросе насчет комнаты и всего остального. Вам, молодым, спать, пожалуй, еще рановато. Поговорите, полюбезничайте, бог с вами, — вздохнула она. — А я пошла отдыхать.
