При опознании - задержать (сборник) - Василий Фёдорович Хомченко
Аркадий Кондратьевич оказался златоустом, неутомимым рассказчиком разных, большей частью судебных, смешных историй. Алена с удовольствием слушала его рассказы не только потому, что он умел интересно подать их, а еще и потому, что почувствовала его заинтересованное внимание к себе кажется, из всех женщин санатория Зимин выделил ее одну. Ей понравились его деликатность в обхождении, искренний интерес к ее жизни, работе. Она уже знала, что он вдовец, живет в большом городе, имеет сына, который служит где-то на севере. Алена сразу в него влюбилась, да стыдилась своего чувства, боялась хоть чем-нибудь его проявить, чтобы потом стыдно не было. Он же не ровня ей — и старше лет на десять, и положение у них разное: она простая работница, а он известный адвокат, человек образованный. И все же, хоть и держала в тайне свою влюбленность, надежда на его встречный шаг в душе не гасла, а, наоборот, разгоралась. «А что тут такого? Он одинокий, в женской ласке нуждается, а я была бы ему хорошей женой. Не последняя ведь, говорят, даже красивая».
Женщины всегда каким-то особым, неведомым мужчинам чутьем сразу узнают, кому и как они нравятся. Алена почувствовала, что она понравилась Зимину в первую же минуту знакомства, когда он поцеловал ей руку. И раз уж она почувствовала это и поняла, то и старалась быть такой, какой ее хотели видеть.
Зимин, выходя вместе с Цезиком на встречу с Аленой и Валерией, всегда одевался, как и следует одеваться для свидания с женщиной. На нем был новенький плащ, костюм, белоснежная рубашка с галстуком, берет и до блеска начищенные туфли. Казалось, он и очки надевал другие, не те, что носил обычно. У Цезика же были неизменные джинсы, свитер и кожаный пиджак. Валерия и Алена тоже принаряжались, наблюдали из окна, когда мужчины появятся на аллее, и выходили из корпуса, чуть-чуть опоздав для приличия.
Вот и в тот день они так же вышли с опозданием. Цезик встретил женщин комичным поклоном, тут же рассказал коротенький анекдот про тещу. У него всегда было что-нибудь не застегнуто или не подвязано, обычно пуговицы на рукаве или шнурки на ботинках. И на этот раз на правом рукаве болталась незастегнутая пуговица. Валерия ему застегнула, начала укорять:
— Ах, Цезарь, Цезарь, какой ты неухоженный и до чего катастрофически толстеешь! А знаешь, почему? Потому что ты ни в кого как следует не влюбился. Цезик, ну влюбись так, чтобы ночи не в радость стали, чтоб душа загорелась!
Цезик снисходительно улыбнулся, похлопал себя по животику и, оправдываясь за его излишнюю рельефность, ответил, как, видимо, отвечал не раз:
— В борьбе с трудностями окреп.
— Нет, Цезик, я все же помогу твоим трудностям. — Она взяла его под руку. — Сейчас мы с тобой совершим пешеходный круиз вокруг озера, а ужинать будем капустными котлетами и чаем без сахара.
— Смилуйтесь, Валерия Аврамовна, — с выражением страха на лице взмолился он. — Я же в санатории.
Они дружно помахали Зимину и Алене на прощанье и пошли в другую сторону.
— Сколько у нее энергии, — похвалил Зимин Валерию. — Вот бы такую жену Цезику.
— Неплохо было бы, — согласилась Алена, — только…
— Только в возрасте разница? Это не преграда. Разве не так?
— Может, — неуверенно ответила она, — и не преграда.
— А Цезик в нее влюблен.
— Валерия Аврамовна говорила, что он ей в этом ни разу не признался.
— Что ж, бывает, признаться действительно тяжело. Как вы считаете, Алена?
Она смутилась, почувствовала, что краснеет.
— Бывает.
— А вы знаете, как у разных народов признаются в любви? Порой очень оригинально. В Новой Зеландии есть одно племя. У них парень приходит к девушке и дает ей веревочку с узлами. Девушка, если согласна и юноша ей нравится, развязывает те узелки. А не нравится парень — бросает ему веревку под ноги. А случается, двум парням девушка нравится, тогда они сходятся и начинают тянуть ее за руки каждый в свою сторону. Кто перетянет, тот и победит, тому девушка и достанется.
— Ого, — удивилась Алена, — так и руки оторвать могут.
— Не оторвут, девушка сама поможет тому, кто ей нравится.
Они подошли к танцевальной веранде, где уже звучала музыка и куда сходились отдыхающие, остановились. Алена ожидала, что Зимин пригласит ее потанцевать, а он предложил погулять по лесу.
Лес был по-весеннему влажный, прохладный и еще голый. Только-только начали набухать почки на ветках берез и осин. Но уже посвежела хвоя на соснах, зеленели, как летом, кислица под елками и брусничник. А в прогалинах меж деревьев, где на землю падало больше солнечного света, синими брызгами рассыпались подснежники, слабенькие и, как показалось Алене, боязливые. Жили, дрожа за свою беззащитную жизнь, — вот подойдут сейчас эти двое и начнут их рвать и топтать. Жалость к живым цветам у Алены была с детства, и поэтому она их никогда не рвала и не давала этого делать подружкам.
— Привет вам, веснянки, — поклонился подснежникам Зимин. Глянул в глаза Алене. — У вас, Алена, глаза такие же синие и красивые, как эти подснежники.
— Ну что вы, Аркадий Кондратьевич, — застеснялась она.
Он и сам немного смутился, сказал, словно оправдываясь:
— Потянуло и меня, простите, на банальность, — замолчал, нахмурился.
Что такое банальность, Алена не знала, но догадалась: что-то, видно, не совсем красивое. «Зачем тебе оправдываться, плохого ты ничего не сказал, — подумала она. — Глаза мои и правда синие, как пролески. И слышать это мне приятно».
Она и решилась:
— Аркадий Кондратьевич, не хмурьтесь, не молчите. Вы все правильно заметили.
— Люди, неравнодушные к другим, не всегда умеют сказать им об этом, проговорил Зимин и взял Алену под руку.
Она улыбнулась ему, дрогнула и в его усах усмешка.
— А разве вы ко мне неравнодушны? — осмелилась Алена и сжалась: а вдруг он скажет не то, что хотелось услышать? Попробовала перевести сказанное в шутку. — Душа ведь у вас ровно дышит?
— Ровно, ровно, — торопливо ответил он, поняв ее не совсем удачную попытку поправиться.
— Аркадий Кондратьевич, — совсем уже осмелела Алена, — у вас красивые усы, они вам к лицу. А знаете, когда-то мне очень хотелось поцеловаться с усатым. Девчата говорили, что это приятно. И вот на танцах познакомилась с одним усатиком, назначила ему свидание. Он пришел, да уже без усов.
Посмеялись.
Чем дальше отходили от санатория, тем гуще и глуше становился лес, он был уже не похож на парк, в границы которого этот лес входил, а на обыкновенный, более того, совсем дикий
