Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Не могу. Машину закрепил за Юрием Сазоновым. Уже подписал приказ.
— Отмените.
— Отменяйте сами… Если считаете нужным.
— Как так сами? — блеснул глазами Кирюхин. — Вы опять ставите меня перед фактом. Что это: игра в самолюбие или шантаж?
— Не то и не другое, — спокойно ответил Алтунин.
Сахаров поднялся со стула и ушел к окну. На лице Кирюхина выступили багровые пятна. Он готов был снова повысить голос, но воздержался. Железное упорство Алтунина не поддавалось никакому нажиму. Требовалось придумать что-то другое. И Кирюхин, опустившись на стул, заговорил вдруг с непривычным хладнокровием:
— Если уж дело дойдет до отмены мною ваших приказов, то я не стану церемониться, а поставлю вопрос об освобождении вас от должности. Рекомендую не доводить до этого. — Он откинулся на спинку стула и спросил: — Почему вы, Алтунин, такой странный? — И уже с деланной шутливостью добавил: — Ведь если локомотивы будут ходить вечно без поломок и порчи, то не потребуется и депо. А стало быть, исчезнет и должность начальника. Согласны?
Алтунин молчал. Сахаров отошел от окна и сел на диван. Тон беседы, видимо, не устраивал его. Он хмурился и покусывал губы. Наконец, не удержался и выдавил недружелюбно:
— Должен заметить, Сергей Сергеевич, что были порчи куда злее, но такого шума не поднимали.
— Это важно, — тоном следователя сказал Кирюхин и снова повернулся к Алтунину. — Подумайте, Прохор Никитич. Нельзя же рубить с плеча. Ну поговорите с человеком, разъясните. В жизни бывает всякое. Иной раз приходится и техникой поступиться во имя взлетов. Вы знаете, на какие потери мы идем, чтобы освоить космическое пространство. А во имя чего? Понимаете это или нет?
— Предположим, — нехотя ответил Алтунин.
— Тогда не будьте рабом техники, — продолжал доказывать Кирюхин. — Беречь машины, конечно, нужно. Никто этого не отрицает. И я отрицать не хочу. Боже упаси. Но нельзя же поломанный валик видеть, а достижение, о котором уже знает вся дорога, не замечать.
— Но за валиком стоит человек, — сказал Алтунин.
Кирюхин махнул рукой:
— Все это правильно! Спутники тоже люди запускают!
— Да, но я не понял вашей аналогии. Спутник, это одно, рейс Мерцалова — другое?
— Так я и не сравниваю, — сказал Кирюхин, — я просто к слову. Большая скорость всегда имеет издержки. И если подходить к вопросу логически, то сейчас мы набираем такую скорость… Как это в песне поется: «Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка…»
— Боюсь, что Мерцалов не доедет до коммунизма, Сергей Сергеевич. Не тот семафор вы ему открываете.
— Ну, это вы бросьте, — прервал Кирюхин. — Такими шутками серьезные люди не бросаются. И не мудрите, — продолжал он со злостью. — На Мерцалова сегодня равняются сотни, даже тысячи машинистов страны. Уважать надо такого человека. И тепловоз извольте дать ему. Если невозможно этот, значит другой. В самое ближайшее время. Поняли? И еще вот что, — Взяв со стола телеграммы, он хотел передать их Алтунину, но вдруг передумал и повернулся к Сахарову. — Прошу, Федор Кузьмич, зачитать на планерке.
Тот почтительно кивнул и спрятал телеграммы в карман.
* * *
Оставшись один, Кирюхин долго барабанил пальцами по столу и с досадой думал: «Ну что за человек этот Алтунин. Уперся рогами в паровоз и ни с места. А я хожу вокруг него, святого отца разыгрываю. Чудесно, ничего не скажешь».
Поморщившись, он вызвал секретаря и велел принести папку с личным делом начальника депо. Когда-то при первом знакомстве с ним Кирюхин просматривал и анкеты, и биографию. Но уже позабыл все. И потому сейчас внимательно вчитывался в каждую строчку. Его интересовала, главным образом, служебная лестница Алтунина. Она оказалась довольно любопытной. Сначала человек был стрелочником, кондуктором товарных поездов. Потом перешел на паровоз кочегаром. За предотвращение какой-то аварии произведен в помощники машиниста и направлен на курсы. Более тринадцати лет работал машинистом. Затем опять за какие-то заслуги был выдвинут на должность заместителя начальника депо по эксплуатации. Не проработал и трех лет — уже начальник депо.
— Одним словом, выдвиженец, — вслух усмехнулся Кирюхин и поинтересовался образованием Алтунина. Оно тоже было довольно оригинальным. К тридцати четырем годам только закончена вечерняя средняя школа. К сорока пяти — заочный железнодорожный институт.
«Все понятно, — подумал Кирюхин, закрывая папку. — Вечерняя, заочный. Чему-нибудь и как-нибудь. Потому и крылышек нет. А без них высоко не поднимешься. Эх и не везет же мне на этих начальников депо. Шубина, бывало, никак растолкать не мог. Спал на ходу. Правда, безобразий не позволял. Имел уважение. А этот чересчур прыток… Будто и занят лишь тем, что палки вставляет в колеса. Странная личность».
И как всегда в минуты горьких раздумий Кирюхин вспомнил вдруг свою биографию. Вспомнил не для сравнения. Нет. Его биография была совершенно иной, без всяких там выдвижений и курсов. Он учился: сперва в средней школе, затем, после небольшого перерыва, в Ленинградском транспортном институте. Институт окончил не как-нибудь, а с отличием. Начинал было заниматься научным трудом. К сожалению, по молодости неудачно выбрал тему. Осечка вышла непредвиденная. После уже ни за какие научные сочинения не брался. Не было ни особого желания, ни времени. Но в этом он винил не себя, а ту обстановку, в которой пришлось работать. Ведь самая низшая должность, которую он занимал когда-то, была должность инженера локомотивной службы одной из степных дорог. Но вскоре инженер стал заместителем начальника службы, потом начальником. Так и пошло.
После войны его намеревались даже взять в Москву на очень ответственную работу. Дважды вызывали на переговоры. Но почему-то отставили. Это сильно его обидело. «Деляги, — ругал он про себя тех, с кем вел переговоры. — Не смыслят ни черта в кадрах, а еще вызывают». С того момента ему захотелось больше, чем когда-либо раньше, показать, на что он способен. И он бы, конечно, показал, если бы не путались под ногами разные алтунины. Ведь сколько дорогого времени уходит на разговоры с ними. А нервы! Какие нервы нужны для этих разговоров…
Мысли его прервал старший диспетчер Галкин. Он вошел, как всегда, быстро, с какими-то бумагами, аккуратно свернутыми в трубку.
У Галкина было симпатичное юношеское лицо и длинные светлые волосы, непослушно спадающие на
