Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева
Велел король привязать к лапе соловья тонкую нить. Выпустили птицу из клетки, а король, окруженный свитой, последовал за соловьем, держа в руках кончик нитки. Мало ли, много ли дорог прошли они или проехали, как вдруг соловей сел на колючий куст — там было его гнездо. А когда обрезали нитку, соловей на свободе пел свою чудесную песню, да так, что даже жестокий король прослезился. Патимат, что значит свобода для птицы! Отпусти куропатку — пусть летит в свое гнездо!
— Нет, ни за что! — я крепче прижала птицу, хотя сказка Омардады меня тронула. — Садулаг сказал, чтобы я ее приручила…
— А может, в гнезде ее птенчики, которые не умеют еще летать, и ждут, когда мама принесет им поесть.
Я молчала и плакала.
— Ну, если тебе так хочется, пусть поживет у тебя. Но подумай хорошенько над моими словами, Патимат! — Омардада рукавами рубахи вытер мои слезы.
— Мне жаль куропаткиных деток, они, наверное, голодные, — проговорила я, всхлипывая. — Я отпущу ее.
Омардада поднял куропатку на вытянутой руке.
— Лети, птица! — сказал старик. — Унеси от нас все несчастья, все болезни, все невзгоды.
Куропатка на мгновение застыла, потом взмахнула крыльями и полетела. Мы с Омардадой смотрели вслед, пока она не превратилась в точку.
Омардада держал меня за руку, а мне не терпелось побежать домой, обнять маму. Воображение меня уносило, как ручей щепку после дождя. Я видела птенцов в холодном гнезде. Как обрадуются они, увидев свою маму.
— Где ты пропадаешь, Омардада? — услышала я голос Тажудина. — Вчера вечером зашел к тебе — не застал, сегодня с утра опять тебя не было.
— Ты прав — поздно я пришел вчера и рано ушел сегодня.
— Халун тебе передала? Я готовлюсь к свадьбе сына. Придется, друг, мне помочь! Не успевают всюду мои руки.
— Спасибо, Тажудин, за приглашение. Дай аллах, чтобы тебе гостей приходилось звать только на свадьбу. Дай аллах радостно и весело ее сыграть! Да будут Счастливы молодые!
— Спасибо, спасибо. Время-то идет. И у тебя сыновья подрастают… Ну прощай, я дома своих не нашел, поищу в поле. Счастливый тебе путь! Жду от тебя подмоги.
— Я пойду домой, Омардада, ладно? — сказала я.
— Иди, иди, доченька! Халун передай, может быть, и не вернусь вечером. Надо подняться в горы за бараном. Видишь какое дело! Тажудин будет сына женить!
IV
О скакуне суди,
Когда весь путь он одолеет,
И о друге тогда суди,
Когда постучится к тебе беда.
(Народная песня)
Лучшие одежды — новые,
Лучшие друзья — старые.
(Пословица)
Омардада и Тажудин — друзья. Всегда советовался Тажудин с Омардадой, верил в его мудрое слово. Омардада не раз провожал друга ка высокогорные пастбища, а когда подходило время, шел встречать, не считаясь с трудной и дальней дорогой. И хотя дело чабана пасти овец, а не выращивать хлеб, любил Тажудин землю.
Как и Омардада, не пропускал он ни одного праздника, соблюдал все старинные обычаи и обряды.
…Рано утром, завязав парчовый платок на шее кудрявого барана — подарок невесте, — из дому вышли Омардада и Халун. Он впереди, она сзади.
— Смотри, смотри! — крикнула Хуризадай со своего крыльца соседке. — Халун и Омардада учат нас, с чем надо идти на свадьбу.
— Не завидуй, Хуризадай, этим подаркам! — откликнулась соседка, обозленная тем, что ее не пригласили. — Если тебе дают пригоршню, ты должна вернуть две. У Тажудина — один сын, а у Омардады — два. Тажудину придется раскошелиться на двух баранов и на два платка!
Единогласно Омардаду избрали тамадой — последние годы другого тамады на свадьбах не знали.
Гости за столом ведут себя по-разному. Один после первого же выпитого рога надувает губы и ищет, к чему бы придраться и кого бы поколотить. Другой никому не позволяет рта открыть, громко выбалтывает свои сердечные тайны десятилетней давности. Третий, подперев подбородок рукой, плавает в волнах грусти и печали. А за столом должны царить мир и веселье! Тамада все видит, все слышит, не забывая произносить заздравные тосты.
Омардада следит, как бы где не появилась «трещина», не вспыхнула бы ссора. Осторожно направляет он речку многословия в берега. В сердце загрустившего вливает веселье. Совсем не просто быть тамадой. Он встает с огромным рогом тура, наполненным бузой. По обычаю, осушить рог первым должен тамада. За ним — остальные. Все ждут знака тамады, как солдаты — приказа командира.
Омардада провозглашает тост за седобородого деда — самого старшего в семье, увидевшего уже четвертое свое поколение, — за трудолюбивые, щедрые руки его, заложившие фундамент этого дома.
Глоток из рога, взгляд на кипящую бузу — и Омардада, побледнев, поднимает глаза к потолку, прося помощи у аллаха. Словно льда коснулись его губы, но не вправе тамада отвести рог ото рта. Незаметно скосив глаза вниз, Омардада еще раз взглянул в полный до краев рог — там плавал мертвый мышонок. Омардада перевел взгляд на землю: «Мать-кормилица, помоги советом!» Но земля, как всегда, хранила мудрое молчание.
Омардада огляделся вокруг — все ждут знака тамады. Если гости узнают, что в бочке, из которой налито это вино, плавал мышонок, — как пули, не попавшие в цель, упадут рога на землю. Зря прольется месяцами ожидавшая своего времени буза, погаснет смех. Что это за свадьба? Тамада не будет тамадой, если он не придумает, как поступить. Недаром народ говорит: «Тамада, если надо, даже дерево с ветвями проглотит». Мгновенья летели. Омардада, зажмурив глаза, осушил рог и перевернул его, чтобы показать — на дне не осталось ни капли.
«Порой даже аллах не ведает, что знают губы», — вспоминая этот случай, говорил он мне потом.
— Тамада молодец!
— Будь здоров и счастлив! — кричали гости, не подозревая, какую жертву принес тамада ради общего блага.
Кипящая буза вновь наполнила опустевший рог тамады. Первая пара закружилась в лихой лезгинке Я потихоньку наблюдала за взрослыми. Мама не могла оставаться здесь долго — она кормила Магомед-Жавгара, а мне сказала, чтобы я, когда праздник кончится, пошла ночевать к Омардаде.
Изрядно опьяневшего Омардаду Халун с трудом тащила домой. Я молча шла сзади.
— Что с тобой сегодня? — ворчала Халун на мужа. — Люди осудят: тамада напился до потери сознания.
— Я
