Борис Дубровин - Счастье первой тропы
Юрий и Виктор Витальевич пришли за три минуты до назначенного времени. Школьники встретили их веселым шумом и аплодисментами.
— Ребята, — поднявшись на сцену, сказал Виктор Витальевич. — Передаю вам привет от имени строителей.
Ребята шумно захлопали.
— Вы ждете, что я вам буду рассказывать о строительстве?
— Да! — ответили школьники хором.
— А вот пусть кто-нибудь из вас выйдет и расскажет об этом. Ведь многое здесь строить предстоит еще и вам.
Ребята озадаченно замолчали. Потом стали шушукаться.
Люда посмотрела на Колю Колова, сидевшего в первом ряду. Он покраснел и решительно поднял руку.
— Иди сюда, — позвал его Виктор Витальевич, — иди.
— Иди, Коля, — подбодрил Юра.
Коля вышел на сцену, взял мелок, повернулся к большой доске.
— Я еще с детства помню, как здесь костры жгли, чтобы землю прогреть, и копали ее лопатами.
— Врешь! — пискнули из зала. — Всегда механизмы были.
— Вру? — обиделся Коля и отыскал глазами малыша. — Эх ты, я, если хочешь знать, даже палатки видел!
Десятки глаз с завистью смотрели на счастливца. А он продолжал:
— Ведь я там бывал. Так одним краном и строили сначала. Ярусами. Наращивали. Методом наращивания, — солидно поправился он. — Кран был на гусеничном ходу, ну, вроде танка, и подавал конструкции. Конструкции сборные, — рука Коли довольно твердо нарисовала контуры алюминиевого завода.
Коля рисовал так, что цех в его изображении напоминал крыло самолета. Он нарисовал параллельно ему еще одно крыло:
— Два цеха построены. Расстояние между ними сорок метров, а труба в сто двадцать метров высоты.
Теперь он нарисовал и трубу и дым над ней. Труба вышла тонкой, точно шест, устанавливаемый на аэродромах.
— На глубине в пять метров идет подземное хозяйство, сложнейшее...
— Воздуховоды, — подсказали из зала. — Их два километра, таких каналов подземных, в одном только цехе.
Коля оторвался от рисунка и обернулся к подсказчику:
— Кто рассказывает? Я. Мы не на уроке. Что ты мне подсказываешь? Подскажи мне еще, что в каждом из четырех цехов по четыре мостовых крана грузоподъемностью в десять тонн. Или, что в цехе два фронта электролизных ванн, по сорок одной в каждом фронте.
Коля явно щеголял техническими терминами. И переборщил. Особенно когда он начал рассказывать об изобретении инженера Жаркова — о фермах с предварительным напряжением.
Коля не знал, как Жарков вводил это изобретение наперекор неверию, ставя на карту свое имя, свое будущее инженера, рискуя всем. Но он не зря был инженером-коммунистом, не зря так любил живопись, архитектуру, ваяние. Они научили его мыслить крылато, быть смелым в отстаивании своей мечты. Воля человека — в том, чтобы мечту свою овеществить, чтобы не отступить от намеченного пути, чтобы твердо идти к своей цели. До конца.
— А еще, — довольно непоследовательно сказал Коля, отложив мел и тряпкой вытирая руки, — еще есть бытовки: алюминщики приходят на работу и входят в эту трехэтажную бытовку. Снимают чистую одежду, наряжаются в спецовки- и на смену. А после смены — в душ.
— А чего ты забыл про сжатый воздух? — выскочил опять тот же голос.
— Да это все знают, — небрежно обронил Коля. — Давно известно, что спецодежду там чистят сжатым воздухом в этом, как его, в фатории.
После Коли Юра Кудрявцев увлекательно поведал о сегодняшних делах комсомольцев, а Виктор Витальевич рассказал о закладке цеха анодной массы, которая вырабатывается немногими предприятиями нашей страны, о том, что в ближайшие два-три года пустят новые электролизные цехи.
— Вы так все и построите, а нам что? — испуганно выкрикнул кто-то.
— Всем хватит. Тут есть где развернуться. В городе-то сейчас тысяч двадцать пять населения, а будет в четыре раза больше. Значит, и стройка будет продолжаться. Да и Сибирь велика.
— А правда, что новые два цеха будут больше и что они будут двухэтажные? — спросила веснушчатая девочка. Она обратилась к Коле.
— Вот недоверчивая! Виктор Витальевич, — Коля встал и протянул руку, — Виктор Витальевич, я же ей не только говорил, но и рисовал, что будут цехи в длину более пятисот метров, что на высоте четырех метров от земли будут установлены ванны электролизные. Как на волгоградском заводе. Что это вы там побывали, в Волгограде, и их опыт переносите в Шелехов. Эх, — он опять обернулся к девочке, — а еще с веснушками!
— Ну и дурак! Веснушки мои здесь ни при чем, — и она показала ему длинный розовый язык.
Песнь труда
«Как время летит! Начался 1962 год. Что такое время — никто толком не знает. Его не чувствуешь, если жизнь заполнена. Оно становится тяжестью, бременем, мукой, когда человек не занят чем-то интересным.
Недавно отшумел праздник Русской зимы. На стадионе тройки лихих лошадей, запряженные в старинные, точно из сказки выкатившиеся сани. Дед Мороз с пушистой бородой. Елка огромная. Танцы вокруг нее. Буфеты, уставленные шампанским. И бутылка шампанского на шесте неподалеку от елки.
Клим сбрасывает валенки, лезет по шесту, добирается до бутылки, достает ее. Вылетает пробка.
Мчатся тройки. Валяемся в снегу. Смех, шутки.
А вечером в моей волшебной шкатулке появились новые гости. Точно определить я, конечно, не могу. Но, может быть, это горный хрусталь и янтарь.
Я долго рассматривала хрусталь. Он при электрическом свете играет, искрится. А янтарь как сгусток солнца: тронешь, а он теплый, будто сохранил тепло тысячелетий или тепло чьих-то далеких рук. Беру янтарь, потираю его о щеку и впитываю капли чужого и родного солнца.
А когда Элла держала эти два камня, ее лицо светилось нежностью. И Элла тогда была особенно хороша, я такой никогда ее не видела.
— Кто-то думает обо мне, — сказала она. — Прости меня за красивые слова, о моей душе думает. Вот хрусталь, такой светлый. — как мне хочется такой же ясности, а у меня на душе сейчас что-то смутно. Мысли какие-то неожиданные. Может, оттого, что я ребенка жду?
Да, трудно сейчас Элле. Но она молодец: и работает хорошо и в школу вечернюю учиться поступила».
Григорий подошел к Жаркову, окруженному корреспондентами западногерманских газет. Они слушали рассказ Виктора Витальевича о строительстве. Он говорил:
— Это биофильтры, сквозь которые проходит проталкиваемая насосами вода, минует систему баков, хлорируется и поступает в Шелехов.
Пока переводчик переводил, Жарков думал: «Вот этот с прокуренной трубкой, как он строчит в блокноте! Разве то, что я говорю, интересно западногерманскому читателю?»
Немец, попыхивая трубкой, одобрительно кивая переводчику, писал в блокнот: «В инженере Жаркове и в этом Уралове есть собранность, сила, целеустремленность. То, что так ценится и у нас и чего нам так часто не хватает».
Пожав руки Жаркову и Уралову, корреспонденты закончили разговор о строительстве, так и не разобравшись, какая, собственно, разница между стройками, которые они видели раньше, и этой — ударной? В чем она? В их блокнотах появилось описание чудесно расположенного Шелехова, окаймленного лесистыми возвышенностями, они точно описали и как одеты и как выглядят строители, но поняли они мало. Они не могли, да и не хотели постичь главного — мечты, увлекающей шелеховцев.
— А это что за человек? — спросил немец с трубкой, увидев Сергея. — Разве таким тоже дают комсомольские путевки?
— Он приехал сюда по собственному желанию. Но мы, — сказал Григорий, — мы считаем, что и он приехал по комсомольской путевке.
Корреспондент пожал плечами, задымил гуще. А его сосед спросил:
— Это от рождения?
— Нет, — Жарков поколебался. — Это его еще ребенком контузило. В 1941 году. Бомбу сбросили около их дома на второй день войны.
— У моего брата младшего осталась глухота на всю жизнь, когда бомбили Гамбург... Будь она проклята, война! — неожиданно горячо воскликнул один из корреспондентов.
«Меня приняли! Теперь я, Людмила Сенцова, — кандидат в члены КПСС! Даже не верится. Как хорошо жить на свете! Мне двадцать два года Занятия в институте идут хорошо. Довольна я и моими ребятишками в школе.
Предложили мне работать в Иркутске в райкоме комсомола. И оклад больше, и должность почетная, и институт рядом. Но разве я Шелехов оставлю? Да ни за что! Я его строила, я с ним вместе выросла!
И комсомольцы наши — молодцы, интересно работают. В бригадах по совету Юры созданы комсомольские группы, налажено соцсоревнование. Победителям вручаем вымпел. Работает совет бригадиров. Всего сейчас шестнадцать комсомольско-молодежных бригад. Созданная комсомольцами комиссия будет подводить итоги соревнования не раз в три месяца, как раньше, а раз в пятнадцать дней.
Мачту поставили около треста. На нее будет поднимать флаг та бригада, которая завоюет первое место».
Совесть — это свершенье!
«Родная моя запутавшаяся Иринка! Ну как я буду себя чувствовать, если приму условия, поставленные твоими родными? В Куйбышеве, в квартире, приготовленной для нас твоими родными, я буду чувствовать себя в роли приживалки. Для меня жизнь насыщена светом и радостью, если кусок хлеба, который я отправляю в рот, заработан мной, если моя работа не подыскана для меня кем-то, а выбрана мною и мое положение завоевано моим ежедневным трудом. Только тогда я чувствую себя на своем месте.
