Сергей Преображенский - Желтые листья

Сергей Преображенский

Желтые листья

Володька Золотов, в отличие от большинства своих сверстников, не любил лето. Ему больше нравилась осень. Когда на смену жаре приходила прохлада, и деревья начинали сбрасывать листья, он подолгу в одиночестве бродил по осеннему парку. Ступая по толстому ковру из желтых листьев, Володька представлял себе, что это вовсе не листья, а самое настоящее золото, и принадлежит оно только ему одному. Он знал, что когда-нибудь, так и будет: придет день, и он станет очень богатым. И тогда все в его жизни сразу изменится: никто не будет смеяться над ним, бить портфелем по голове и обзывать заморышем, а напротив, все будут уважать, и стараться заслужить его дружбу. И даже Светка Теплова, самая красивая девчонка не только в 9 Б, а во всей школе, сама предложит сходить с ней в кино.

Но время шло, Вовка взрослел, а богатство как-то не торопилось сваливаться ему на голову. Он закончил школу, институт, начал работать, женился, потом развелся, и уже почти начал терять надежду, когда это, наконец, произошло.

Началось все с того, что ему удалось по дешевке купить специализированную санитарно-гигиеническую машину, в народе называемую «говносоской». Машина была старой, совершенно раздолбанной и досталась Володьке всего за двести баксов. Вначале он хотел подремонтировать ее и выгодно продать, но потом вдруг передумал и решил использовать ее по прямому назначению.

Результаты оказались не плохими, дачный сезон был в разгаре, и заказов хватало, но все-таки, это были далеко не те деньги. То самое богатство, о котором так мечтал Вовка Золотов, было все еще пока очень далеко. И тут вдруг случайно он услышал о красных калифорнийских червях, которые с большим успехом перерабатывают наше русское дерьмо в очень хорошее, и главное ценное удобрение.

Володька арендовал в жилом доме (разумеется, не в своем!) подвал, закупил американских червей и дело пошло. Удобрение и в самом деле оказалось хорошим, от покупателей не было отбоя, и деньги потекли к Володьке рекой.

Правда, был во всем этом деле один небольшой, но довольно неприятный момент — запах! Сам Володька очень быстро принюхался и перестал его замечать, но окружающие реагировали на такую, с Володькиной точки зрения, мелочь, довольно странно. Когда он, к примеру, заходил в вагон метро, стоящие рядом пассажиры вдруг начинали нервно крутить головами, принюхиваться и медленно отодвигаться в сторону. Постепенно, вокруг Володьки образовывался, словно воздушный пузырь, и в этом пузыре он обычно доезжал до своей остановки. Правда очень скоро он купил себе новенькую девятку, и проблема с привередливыми пассажирами отпала. Но запах остался.

Володька мылся по два раза в день лучшими гелями и шампунями, лил на себя дорогие французские одеколоны и дезодоранты — все напрасно. Запах французской парфюмерии никак не смешивался с Володькиным профессиональным запахом, а существовал как бы сам по себе. Как сказал Володькин сосед Петрович: «Такое впечатление, словно под Эйфелевой башней насрали!»

Но Володька старался не обращать внимания на подобные мелочи. Он понимал, ничего в жизни не дается просто так, за все нужно платить, и такая цена его вполне устраивала. Кроме того, запах приносил не только одни неприятности.

Пару раз местная братва пыталась наехать на Вовку, но после десяти — пятнадцати минут чисто конкретного базара, рэкетиры с криком «Да засунь ты свои вонючие бабки, знаешь куда?» позорно бежали.

Первое время, в самом начале бизнеса он очень много работал, и все вырученные деньги вкладывал в расширение производства, и только когда дело развилось и начало приносить действительно неплохие доходы, он решил, что имеет, наконец, право немного расслабиться.

В тот день, закончив работу, он как обычно тщательно вымылся в душе, надел свежую одежду, обрызгался с ног до головы туалетной водой «Босс», и на своей новенькой девятке и отправился к «пролому». Проломом в городе называли дыру в стене, построенной как видно еще до татаро-монгольского нашествия и охраняемой государством как исторический памятник. В этом месте по вечерам обычно собирались девушки предлагавшие любовь за деньги, большинство прятались за стеной, а одна из девушек выходила к дороге и тормозила тачки.

Володька нарочно выбрал самую дорогую девушку, за двести долларов, надеясь получить за свои деньги максимум удовольствия. Но длинноногая крашеная блондинка с большими голубыми глазами и пухлыми губами, уже в машине начала вертеть носом, а когда они вошли в квартиру, не выдержала:

— Слушай, друган, ты меня, конечно, извини, у тебя ваты не найдется?

Вовка дал ей вату, и она тут же засунула себе в каждую ноздрю по здоровенному куску, отчего сразу стала походить на сильно побледневшую папуаску, и только после этого начала раздеваться.

Но как видно вата не помогла, потому что в самый кульминационный момент девушка вдруг выскользнула из-под Володьки и схватилась за свою одежду.

— Ты конечно крутой пацан, — сказала она и выложила на стол две зеленых бумажки — Но лучше ты забери назад свои грины!

А когда уже выскочила на лестницу, вдруг обернулась и прокричала:

— И больше никогда ко мне близко не подходи, со своими вонючими баксами, козел драный!

— Какая чушь! Деньги не пахнут! — проговорил Володька, и поднес зеленые бумажки к носу. И в самом деле, сколько он не принюхивался, смог уловить лишь едва различимый запах типографской краски. Но, с другой стороны, откуда же тогда запах? Ведь Володька уже давно не занимался грязной работой, для этого он нанял людей, а сам лишь сидел в офисе да подсчитывал деньги. Чтобы развеять сомнения он решил обратиться к соседу.

Петрович с видом эксперта долго обнюхивал заграничные бумажки и, наконец, выдал приговор:

— Да парень, твои деньги воняют, и ничего с этим не поделаешь!

— Что, и в самом деле, ничего нельзя придумать!

— Ну, если честно, то можно конечно попытаться их отмыть, сейчас многие этим занимаются. Но ты учти, отмывание грязных денег — уголовное преступление и преследуется по закону!

— А чем их можно отмыть? — спросил Володька, пропустив мимо ушей упоминание об уголовной ответственности.

— Попробуй «ариэлем» или «тайдом», у тебя стиральная машинка-то есть?

— Есть, конечно! Самая лучшая — Вирпул!

После полуторачасовой стирки доллары полиняли, облезли, но запах сохранили.

— Воняет! — коротко сообщил Петрович, обнюхав выстиранную и тщательно выглаженную банкноту, — Но самое главное, ее теперь ни в одном обменнике не примут, видишь, как полиняла. У Линкольна от парика одна лысина осталась.

На этом Володькины эксперименты с отмыванием грязных денег закончились, но его патологическая страсть к богатству продолжалась. Дело расширялось и денег становилось все больше и больше. Володька арендовал шикарный офис в центре, с девятки пересел на 600-й «Мерседес», купил старинную барскую усадьбу на окраине города, отреставрировал ее и стал жить, словно какой-нибудь граф или князь.

Теперь Володька чаще бывал в общественных местах, ресторанах, ночных клубах, на презентациях и вернисажах. Окружающая публика конечно не могла не чувствовать вонь, но из уважения к Володькиным деньгам терпела, и дела вид что никакого запаха нет.

Казалось пришло, наконец, то время, о котором только можно было мечтать: лучшая еда, самые дорогие вина, автомобили, роскошное жилье, красивые женщины. И разумеется деньги, целые кучи разноцветных красивых бумажек. Но почему-то, среди всего это великолепия, все чаще и чаще Володьке становилось скучно, ему вдруг начинало казаться, что с ним произошло какое-то страшное несчастье, а что именно он забыл. Леденящая душу тоска наваливалась на него, он пытался вспомнить, что же это могло быть, и не мог.

Вспоминалось почему-то, как в детстве, мать дала ему денег, чтобы он купил себе перочинный ножик с множеством лезвий, о котором он давно мечтал, а по дороге в магазин их у него отобрали мальчишки постарше. Он понимал, что это совсем не то, но все равно становилось жалко себя да слез, вот только плакать он уже давно разучился.

Словно приведение бродил он по своему огромному дому натыкаясь на безмолвных охранников и слуг, и не мог придумать, чем бы себя занять. Дела его уже давно перестали интересовать, налаженный экономический механизм работал сам, принося хозяину все новые и новые кучи денег. Покупать дорогие машины, мебель и прочие безделушки надоело, еда, даже самая изысканная не вызывала аппетита, пить он никогда не любил, а женщины, они все казались ему теперь резиновыми куклами. Податливые и послушные, готовые за деньги исполнить любую, самую нелепую его прихоть, они больше не радовали его. Он знал, что стоит ему отвернуться, и они тут же заткнут носы и скорчат самую тошнотную физиономию, ведь запах-то остался.