Валентин Катаев - Повелитель железа (сборник)
Сам Допкинс решил проверять документы на северном вокзале, откуда в два часа ночи должен был отойти поезд на Бенарес.
Как читатель знает, старания полиции не увенчались успехом.
«По всей вероятности, он решил скрываться в Калькутте» — таково было глубокое убеждение Допкинса.
Итак, роковой бенаресский экспресс ровно в два часа ночи отошел от дебаркадера, игриво постукивая на стрелках и увозя с собой престарелого заклинателя змей Тхату и его прелестную дочь Гхирну.
Перрон опустел. Два красных огня удаляющегося экспресса еще качались во тьме, уменьшаясь с каждой секундой.
Мистер Допкинс стоял, расставив ноги и поглаживая распухшую челюсть, и мечтательно смотрел вдаль.
Четыре агента почтительно застыли в приличном отдалении от своего неукротимого шефа.
Мистер Допкинс испытывал сладостное волнение. Перед его мысленным взором витал образ очаровательной девушки, которая так трогательно заинтересовалась его распухшей челюстью. Среди подчиненных и преступников мистер Допкинс слыл замкнутым и мрачным холостяком, делягой и женоненавистником. Но на самом деле у мистера Допкинса была нежная лирическая душа, не лишенная значительной дозы романтики. И в сердце мистера Допкинса иногда с треском распускались большие тропические розы.
В такие минуты Допкинс переставал быть полицейским и превращался в поэта.
Так было и сейчас. Допкинс мечтал. Прелестное смуглое лицо, озаренное скупым электрическим светом железнодорожных фонарей, смотрело на него из тьмы. О, эти длинные миндальные глаза. Допкинс готов был поклясться, что он уже где-то их видел. О, эта женская рука.
Допкинс готов был поклясться, что он уже когда-то чувствовал ее прикосновение. Но когда и где? Было ли это наяву или в мечтательных снах?
Он не мог этого определить.
Тем не менее челюсть мистера Допкинса ныла и напоминала о том, что на рассвете Допкинс должен был отыскать подходящее открытое место, свободное от деревьев, стать лицом к восходящему солнцу и трижды произнести заклинание, написанное на клочке бумаги, которую он получил от прелестной Гхирны.
Допкинс стал ходить взад и вперед по перрону. Он с нетерпением ожидал рассвета. Полицейские агенты уныло зевали.
Рассвет не заставил себя долго ожидать. Звезды одна за другой начали гаснуть. Тогда Допкинс сел в автомобиль и велел везти себя за город. Когда автомобиль отъехал километров за пятнадцать от города, уже почти совсем рассвело.
— Стойте, — сказал Допкинс. — Подождите меня здесь. Едва только взойдет солнце, я возвращусь. Ждите от меня сигнала.
Агенты многозначительно переглянулись и судорожно сжали в карманах револьверы. Допкинс вылез из автомобиля и пошел в сторону от шоссе. Там он выбрал большую и просторную поляну и сел на пальмовый пень, сжимая в руках записку. Вскоре по всему небу разлился смуглый вишневый румянец и над горизонтом показался ослепительный кусок солнца.
Допкинс вскочил на ноги и развернул записку. Он посмотрел в нее и громко прошептал:
— Мистер Допкинс, вы дурак. Клянусь вашей распухшей челюстью. Продолжайте в том же духе. Привет из Бенареса. Ваш Рамашандра, он же очаровательная индуска Гхирна.
— Постскриптум: «Не забудьте стоять лицом к солнцу и прочитать эту записку громко три раза».
Допкинс дико зарычал и кинулся к автомобилю.
— На телеграф! — закричал он. — Я переверну мир, но поймаю этого негодяя!
Глава девятая
Любовь Рамашандры
Экспресс Калькутта — Бенарес стремительно глотал пространство.
В одном из купе первого класса сидели друг против друга на диванах заклинатель змей и его «дочь» Гхирра.
Читатель, конечно, уже догадался, заклинатель змей был не кто иной, как Хаморами, а прелестная Гхирна Рамашандра, которому как нельзя лучше шло одеяние молодой индуски. Особенно при вечернем освещении.
Рамашандра бешено смеялся.
Хаморами тревожно крутил бородой и хмурился.
— Рамашандра, — сказал Хаморами, — твоя проделка с запиской — это сплошное безумие. Она может погубить нас.
— Дорогой Хаморами, — воскликнул Рамашандра, — я не мог себе отказать в удовольствии разыграть этого осла Допкинса. — Ты затеял опасную игру.
— Ерунда. До восхода солнца Допкинс ничего не будет подозревать. А когда для него все станет ясно, то будет уже поздно. Мы будем в Бенаресе. Не забывай, что наш экспресс делает сто пятьдесят верст в час и в шесть часов утра мы будем на месте.
— Но все-таки, — пробормотал Хаморами, немного успокоившись.
Рамашандра весело сверкнул глазами.
— Успокойся, товарищ. Через час мы будем в Бенаресе. Мне предстоит большая и трудная работа. А перед большой и трудной работой никогда не мешает немного развлечься. Не так ли, Хаморами? А теперь, я думаю, нам надо принять свой прежний вид.
— Как, — воскликнул Хаморами с ужасом, — тогда нас непременно арестуют.
— Именно тогда нас не арестуют. Я не сомневаюсь, что Допкинс в данный момент лихорадочно сочиняет телеграмму о задержании на бенаресском вокзале старика факира и его дочери. Значит, и старик факир и его дочь больше не должны существовать. Верно?
Рамашандра был прав.
Одураченный Допкинс действительно в данный момент стоял у окошечка телеграфа и посылал шефу бенаресской полиции длиннейшую телеграмму о немедленном задержании старика заклинателя змей Тхаты с дочерью Гхирной. В телеграмме подробно описывались приметы беглецов. Что же касается того, что Рамашандра и молодая индуска одно и то же лицо, об этом, разумеется, Допкинс молчал как рыба. Не мог же он в самом деле так свирепо осрамиться в глазах бенаресской полиции.
Ровно в шесть часов утра экспресс пришел в Бенарес.
Все случилось именно так, как предполагал Рамашандра.
Бенаресский вокзал кишел шпиками, которые беспощадно арестовывали всех молоденьких девушек и всех стариков с плетеными корзинами, прибывших с экспрессом.
На этой почве произошло более десяти скандалов, из которых некоторые грозили принять международный характер.
Так, например, одним ретивым сыщиком была арестована вдова покойного генерал-губернатора Бомбея, престарелая миссис Джонс, а другим был схвачен всеми уважаемый браминский жрец Натеза-Састри, ехавший в Бенарес по известному уже читателю поручению, полученному им от Хейса. Трое дюжих полицейских в течение двух часов пытались сорвать с него якобы фальшивую бороду, пока несчастный жрец не впал в обморочное состояние, так как борода была у него самая что ни на есть настоящая. А некоторые ученые утверждают, что если три дюжих полицейских тянут всеми уважаемого старца за бороду в течение двух часов, то старцу делается очень больно. Больно и противно.
Что касается Рамашандры, то он благополучно избег лестного внимания полицейских и в сопровождении Хаморами отправился к храму Шивы-Разрушителя, где его уже давно со страхом и нетерпением ожидала прелестная танцовщица — баядерка Шандромуки.
Храм Шивы-Разрушителя находился в самой возвышенной части Бенареса, в самом его сердце. Окруженный со всех сторон тысячами других храмов, храм Шивы-Разрушителя выделялся среди них необыкновенным великолепием. Его овальные купола, похожие на страусовые яйца, были видны почти со всех пунктов этого пестрого, пышного, шумного, грязного, священного Бенареса — Варанаса — «города чистой воды».
Пестрые чудовищные базары, полные ярких тропических овощей и плодов, поражали своими ослепительными красками в этот знойный утренний час. Толстые священные коровы, слоны и масса других священных животных мелькали в толпе торговцев и паломников.
Священный Ганг тяжело катил свои грязные «священные» волны, полные падали, и шоколадные от нечистот.
Возле храма они остановились.
— Ну прощай, — сказал Рамашандра. — Здесь будет мое убежище. Тебе я могу открыться. Здесь я скрываюсь всегда от полиции.
— Здесь? В храме Шивы-Разрушителя? — удивился Хаморами. Рамашандра лукаво улыбнулся.
— Именно здесь. Кому придет в голову мысль, что страшный социалист и безбожник Рамашандра скрывается в доме гневного Шивы?
— Это интересно, — пробормотал Хаморами. — У кого же ты здесь скрываешься?
— У Шандромуки — баядерки и танцовщицы храма, — сказал Рамашандра.
— Гм.
— Если я понадоблюсь тебе, ты должен будешь шепнуть об этом Шандромуки.
— А меня можно всегда найти в храме лиловых обезьян, где я морочу голову верующим своими священными змеями.
С этими словами друзья попрощались. Рамашандра быстро вошел во двор храма, а Хаморами с минуту постоял в задумчивости, еще раз сказал «гм» и отправился по улице, но отнюдь не к храму лиловых обезьян…
Едва только Рамашандра легко стукнул в дверь домика, где жила Шандромуки, как дверь распахнулась и две тонких, смуглых руки обвили шею Рамашандры.
