Виталий Закруткин - Сотворение мира
— По всему видать, товарищ капитан, плохи наши дела, а? Немец сызнова прет, весь наш Южный фронт в клочья порван. Я вот неделю назад был под Барвенковом, так там черт-те что творится: все горит, окопы наши прямо-таки перепаханы фрицевскими бомбами, снарядами, танками… Скажите вы мне, товарищ капитан, неужто нет с этим Гитлером никакого сладу?
Ответа шофер не дождался. Откинувшись на обтерханную спинку сиденья, Роман спал с погасшей в зубах папиросой. Песни в кузове грузовика утихли. Умаянные дорогой красноармейцы тоже уснули.
Ночь застала этот одиночный грузовик на полевом проселке километрах в тридцати восточнее Воронежа. Остановились, чтобы немного размяться. Над Воронежем полыхало охватившее полнеба багряное зарево, оттуда же доносился глухой гул артиллерийской канонады.
— Гляди, куда добрался, гад! — с досадой воскликнул кто-то из спутников Романа.
На эту реплику тотчас откликнулись другие голоса:
— В Старый Оскол нам не попасть.
— Это почему же?
— Через Дон не переберемся.
— Что ж делать будем?
— Хрен его знает, чего делать…
Все сгрудились вокруг Романа. Он стоял, подняв к глазам бинокль, всматриваясь в далекое зарево. Зловещей дугой оно поворачивало на юг, к Лискам. Нетрудно было понять, что бой идет по всему берегу Дона и что тут действительно на тот берег не переправиться.
— Давай-ка, друг, жми на Павловск, — предложил Роман шоферу.
— Можно и на Павловск, — согласился шофер.
— Бензина хватит? Или из твоей дырявой дрынды все вытекло?
— Дрында тут ни при чем, товарищ капитан, — обиделся шофер. — Если что и вытекло, все равно не пропадем: у меня в кузове две полные бочки горючего.
— Тогда поехали!..
Тревожно вслушиваясь в отдаленный гул яростного огневого боя, ехали без помех часа полтора. Потом лопнул один из скатов. Пока его заменяли запасным, пока накачивали запаску, наступил рассвет. И совсем поблизости в лесополосе все увидели десятка полтора повозок с ранеными. Роман пошел уточнять обстановку и чуть не наступил на лежавшего под деревом командира с петлицами интенданта второго ранга. Тот дернулся, защищая рукой забинтованную голову, крикнул сердито:
— Куда тебя черт несет? Ослеп, что ли?
— Извините, — сказал Роман, — трава тут высокая, ничего не видно.
— То-то, не видно, — проворчал интендант и уже миролюбиво спросил: — Курево у тебя есть? Если есть, садись, покурим.
Роман присел рядом, протянул портсигар:
— Курите.
Индендант закурил, глядя в землю. Его исхудалое лицо казалось восковым и не выражало ничего, кроме смертельной усталости.
— А я вот разыскиваю свою дивизию, — сказал Роман и назвал номер.
Раненый интендант безнадежно махнул рукой:
— Можешь, капитан, петь своей дивизии вечную память.
— Как так?
— А так. Разгрохали ее вдребезги между Изюмом и Старобельском. Немцы атаковали сразу с двух сторон — из Барвенкова и из Купянска. Как в капкан захлопнули твою дивизию. Генералу вашему удалось вырваться из окружения с какими-то жалкими остатками. Хорошо еще, что знамена унесли.
— А не знаете, где эти остатки теперь? — спросил угрюмо Роман.
— Ищи в районе Серафимовича, — посоветовал интендант. — Там твоя дивизия будет доукомплектовываться.
— У вас точные сведения?
Морщась от боли, интендант достал из кармана гимнастерки удостоверение, протянул Роману:
— Вот проверь, с кем имеешь дело. Я, дорогой мой, из штаба тыла фронта. Твою дивизию боеприпасами снабжал.
— А что ж делать моим попутчикам — красноармейцам? — размышлял вслух Роман. — Им приказано было явиться в Старый Оскол.
Интендант, успевший уже прилечь и накрыть лицо фуражкой, устало пробормотал:
— В Старом Осколе немцы. Направляй своих попутчиков в штаб Воронежского фронта. А хочешь, бери с собой — они и у вас не будут лишними…
После долгих скитаний Роман нашел наконец своих в станице Кумылженской за Хопром. На забитой повозками и мотоциклами станичной улице он встретил командира полка майора Плахтина. Тот искренне обрадовался.
— Вернулся-таки? — закричал Плахтин. — Подлатали тебя в Москве, заштопали? Ну, молодец… Пойдем к генералу, он тут недалеко.
Деревянный домик, в котором разместился командир дивизии со своим молоденьким адъютантом, ординарцем и телефонистами, стоял на заросшем вербами берегу речушки. За забором, вокруг домика, безмятежно зеленели яблони, бродили куры. У калитки на низкой скамейке сидел разморенный от жары боец с автоматом на коленях. Увидав командиров, он встал, лениво приложил руку к заношенной пилотке.
Генерала Роман впервые увидел в белой ночной сорочке, распахнутой на груди. Поскрипывая сапогами, он расхаживал по чистой горенке. На столе, у окошка, лежали его очки, стопка цветных карандашей и сложенная гармошкой, затертая по сгибам карта.
— Товарищ генерал, — начал Роман положенный рапорт, — командир первого батальона триста шестьдесят девятого стрелкового полка капитан Ставров…
Генерал не дал ему закончить:
— Вижу, вижу. Заходи, садись. И ты, Плахтин, садись, в ногах правды нет.
Покряхтывая, он и сам грузно опустился на табурет, взял со стола очки, долго рассматривал Ставрова в молчаливой задумчивости. Потом заговорил, будто сам с собою, будто в горнице никого, кроме него, не было:
— Не так мы воевали здесь, как под Москвой. Совсем по-другому. За собой вины не чувствую. За бойцами — тем более. А дивизия сгорела. Жалко дивизию. Людей жалко. Да разве только нашей дивизии доля такая выпала? Немцы прямо осатанели. На лоскутья рвали оба здешних фронта — и Южный и Юго-Западный… — Несколько неожиданно для Романа генерал поднялся рывком, застегнул сорочку на волосатой, незагорелой груди и отрубил твердо: — Ладно, товарищи командиры, не будем хныкать. Знамена с нами, своей солдатской чести мы не запятнали, значит, дивизия живет. Иди, капитан, принимай свой прежний батальон. Преемник твой убит в последнем бою. И бойцов-то там у тебя с гулькин нос осталось. Но завтра начнет прибывать пополнение. Действуй!..
5Окруженные неусыпной охраной эсэсовцев из соединения «Мертвая голова», тридцать тысяч пленных красноармейцев выстроили в лесу близ села Коло-Михайловка Винницкой области полевую ставку Адольфа Гитлера. По окончании строительства все они были увезены оттуда и все до одного расстреляны, чтобы никто из них не выдал строго засекреченного местопребывания верховного главнокомандующего вооруженными силами нацистской Германии.
Гитлер сам придумал для своей ставки на Украине кодовое название «Вервольф», оборотень — мифическое существо, способное при помощи нечистой силы превращаться то в человека, то в волка, то в собаку, то в колючее дерево. По народным преданиям, оборотни умерщвляют людей, высасывая из них кровь.
Обтянутый прочной стальной сеткой двухметровой высоты и несколькими рядами колючей проволоки, сквозь которую пропускался электрический ток, «Вервольф» представлял собою сложную систему бетонированных подземных убежищ со своим узлом связи, электростанцией и другими необходимыми службами. Были здесь и надземные постройки, тщательно замаскированные под цвет окружавшего ставку леса, — водокачка, радиостанции, тридцать шесть сторожевых вышек, казармы для эсэсовцев, несших охрану. Для самого Гитлера был построен одноэтажный кирпичный дом с небольшим ухоженным двориком, который круглосуточно освежался бассейном с проточной водой и где в летние вечера благоухали живые цветы на искусно выложенных клумбах.
Из «Вёрвольфа» Гитлер мог в любое время связываться по телефону, телеграфу или радио не только с группами армий «Юг», «Центр» и «Север», но и с любым из городов Германии, с любой из европейских столиц, захваченных вермахтом. Всякий посторонний человек, случайно оказавшийся вблизи «Вервольфа», немедленно уничтожался охраной. Категорически были запрещены и полеты самолетов над «Вервольфом», за этим лично следил Геринг, чья штаб-квартира находилась неподалеку от ставки, возле деревни Калиновки.
Гитлер, однако, предпочитал руководить войной из Берлина, из Берхтесгадена или из так называемого «Волчьего логова» — другой своей полевой ставки, оборудованной в Восточной Пруссии. В «Вервольфе» он бывал редко. Объяснялось это двумя причинами.
Во-первых, на оккупированной советской земле, при любых мерах предосторожности, ему всегда мерещились опасности. И не только мерещились — они существовали в действительности; в частности, запретную зону над «Вервольфом» могли нарушить советские бомбардировщики.
Во-вторых, из-за близости «Вервольфа» к реке и заболоченным лесным низинам фюрера одолевали несметные полчища комаров. От них не было спасения ни днем ни ночью. Берлинские ученые-химики предложили для уничтожения комаров опрыскивать окрестные леса какою-то зловонной жидкостью, но это не принесло облегчения; комары продолжали носиться тучами, Гитлер не мог здесь спать, его мучили головные боли.
