Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

Когда механик отвлекся на минуту, Федченко ни с того ни с сего затеял с Надей разговор на семейные темы, показал фотокарточку сына-приемыша, которому отрезало ноги.

Чтобы не обидеть старого ворчуна, она, отложив выкройку, стала рассматривать его приемыша.

— Женить собираюсь, но боюсь, худа бы не наделать, — доверительно сказал Федченко. — Девушка у него — дружба со школьной скамьи. Ну, пока дружат, хорошо, а как оно пойдет в семейной жизни? То-то и оно! Мало того, что ног парень лишился, а ему еще и душу искалечат! Супруга моя категорически против, она у меня сухая рационалистка, а я хотя и частенько поругиваюсь, но склонен людей идеализировать.

Странно, если разобраться, почему ретивый работяга пустился в служебное время в личные разговоры? Но Надя не обратила на это внимания, она была совсем выбита из колени. Не дошли до нее и его опасения насчет женитьбы сына.

Юрий Тризна, услышав о возвращении Груздева, прибежал на завод задолго до начала своей смены, но, разминувшись с директором, зашел на полипропиленовую установку.

— Из тебя прямо искры сыплются. — Он поздоровался с Надей и шутливо тряхнул рукой, будто и вправду обжегся. — Конечно, воодушевлена рассказами Алексея Матвеевича! Ты ведь тоже болельщик. Другая женушка прежде всего подарками московскими заинтересовалась бы. — Он встретил не то испуганный, не то виноватый взгляд Нади и, недоумевая, умолк.

Они вместе осмотрели недавно изобретенные автоматы для регулирования расхода сырья и продукта и новые анализаторы, определяющие качество.

— До чего техника дошла! — восхищался Юрий, касаясь пальцами коробки автомата. — Недавно я был в цирке. Там показывали «чудеса без чудес». На арене полутьма. Стоят таинственные приборы. В трубках вспыхивают белые, голубые, зеленые огни, раздаются далекие голоса. Ну прямо космическая межпланетная станция! Маэстро подает зрителям палку: назовите телефон и говорите с кем-нибудь. Смеются. Называют и — правда! — разговаривают. Один отказался от палки, достал из авоськи бутылку. «Я хочу так». — «Пожалуйста». Товарищ разговаривал со своей бабушкой «из бутылки». Она бранилась: «Чего ты там дурака валяешь?!» А в цирке все хохотали. Людям кажется, что это фокусы, дело же объясняется просто: электроника, беспроволочный телефон…

Надя сказала отчужденно:

— Не так уж просто. Теперь чудеса, входящие в жизнь, куда сложнее цирковых фокусов. Возможно, скоро начнут узнавать, что делает человек, находящийся где-то далеко, о чем он думает.

— А ведь страшно?..

— Отчего же? Страшно только для тех, у кого темные мысли, кто затевает плохие дела. Когда все будет открыто, подлостей станет меньше!

Вот она, мужняя жена, собирается на решающее свидание с человеком, который был ее первой любовью, и не боится огласки. Пусть ее увидят с Ахмадшой. Пусть «подслушают» ее мысли. Она сама сейчас не может разобраться в своих чувствах: какое-то лихорадочное кипение, которого не мог бы анализировать ни один прибор. А ведь не было бы этой лихорадки, если бы в свое время она могла узнать, что творилось на душе Ахмадши, когда отец увозил его в Акташ!

— Да, вполне возможно, что завтра наши передовые методы уже устареют! — говорил Юрий мечтательно. — Не исключена возможность того, что сложнейшие полимеры будут фабриковаться с помощью атомной энергии. Это создаст молниеносную быстроту полимеризации. Я горячо «за», хотя такой прогресс зачеркнет все наши сегодняшние достижения.

— Отчего же зачеркнет? Ведь мы своими достижениями приближаем завтрашний день. — И Надя опять замкнулась.

— Какое впечатление произвел на тебя Ахмадша? — не сдержавшись, спросил Юрий тоже, как его старый друг Федченко, но с большим основанием, встревоженный настроением Нади. — Мне кажется, он совершенно изменился. Издерганный стал, непоседливый, вроде своего братца.

— Нет, он не издерганный, — возразила она, ничуть не удивленная вопросом: она сама все время думала об Ахмадше. — Наоборот, он стал мужественнее, только много пережил, перестрадал за последнее время.

— Подумаешь! Тебе-то что до его переживаний? — рассердился Юрий: разве мало она мучилась по вине этого несуразного парня!

Странно: к мужу он ее не ревновал, смутно жалея Груздева, который при всей своей привлекательной внешности и незаурядных способностях казался ему почти стариком. Даже возвратясь из Москвы победителем, Алексей не вызывал в нем ни зависти, ни ревности. Ахмадша — другое дело. Его последнее свидание с Надей в Камске произвело на Юрия тяжелое и волнующее впечатление.

«Как она тревожится о нем!» — думал он, исподтишка следя за ней.

Записав в рабочий журнал свои соображения по ремонту, она неожиданно сказала с убийственной простотой:

— Состояние Ахмадши меня беспокоит потому, что я до сих пор люблю его.

Юрий опешил, больше того — совершенно ошалел, собираясь с мыслями, спросил в замешательстве:

— А как же Алексей Матвеевич? Надеюсь, ты не собираешься бросить своего мужа?! Зачем ты вышла за него, если любишь другого?

— Мне очень жаль его. Я знала, что он хороший человек, и все-таки не могла представить, до чего он добр и сколько в нем благородства!

— К сожалению, душевные качества мало трогают женщин! — гневно бросил Юрий. — Вам нравятся красавчики, которых впору на витрине выставлять…

— Не говори глупостей! — остановила Надя своего расходившегося товарища. «Ах, милый чудак! Еще и ревнует!» — подумала она.

На минуту она забыла о сырье и катализаторах, об идущем процессе и ремонте, который нужно начинать на установке: ей снова вспомнился Груздев, стоявший на лестнице, глаза его, полные отчаянной тоски.

Рабочее время истекло, Ахмадша, конечно, уже давно пришел и ждет ее. Почему она назначила свидание на заводе, где Груздев первый человек? Чтобы сразу на виду у всех разорвать с ним? Но ведь она опозорит его.

«Почему опозорю? — с пристрастием допытывалась Надя. — Разве сердечное горе позор? Нет, развод только несчастье для Алеши, а для меня и Ахмадши — тяжелый незабываемый урок: нельзя играть чувствами. Сейчас я решаю нашу общую судьбу… Пусть все станет ясно, без лжи и без надругательства над собой».

Но, придя к такому выводу, она не успокоилась. Наоборот… Ее еще больше стало лихорадить от волнения и гнетущей раздвоенности.

Ночью шел снег, возле труб, бездымно и как бы праздно высившихся у бурно пылавших печей, он все время таял, образуя мокрые круги на побелевшем асфальте. В холодные дни монтажники и строители садятся на теплые кирпичные подножия этих труб и греются, как воробьи.

«Вот где в мороз назначать свидания!» — с колкой насмешкой по собственному адресу подумала Надя, проходя мимо.

Темные тропинки разбежались по снежной пелене между цехами. Сдержанное гудение, вырывавшееся из приоткрытых дверей насосной, заглушило торопливые шаги молодой женщины, спешившей к условленному месту.

Ахмадша стоял у черных елок, четко рисовавшихся на белой стене центральной операторной. Увидев Надю, он почувствовал, что шагу не может сделать к ней, скованный ожиданием: радость или горе обрушится на него сейчас?

Она тоже замедлила, потом мелкими сбивчивыми шажками, будто стараясь отдалить минуту встречи, будто взвешивая еще раз все «за» и «против», подошла к нему.

Теперь они стояли в полутьме, лицом к лицу, молча смотрели друг на друга.

— Ну, пойдемте! — сказала она и пошла по дорожке.

Он двинулся следом, не задумываясь о том, куда она его ведет. Все окружающее потеряло значение, была только Надя, стройная и высоконькая в брючках и полупальто, перехваченном поясом, в берете, из-под которого светлели завитки волос.

Как грозные призраки, возникали из темноты гигантские, скупо освещенные колонны, тянулись, изгибаясь повсюду, змеи-трубы, глазами сказочных драконов, огнедышащими пастями светились ярко пламенеющие жерла печей. Место ли здесь хрупкой, нежной женщине? Взять бы ее за руку и увести отсюда. Ведь согласилась же она поговорить, а о чем мог говорить с ней Ахмадша, кроме своей любви?!

Надя ввела его в залитую светом теплицу. За дверью был зимний вечер, переходящий в ночь, а здесь на них пахнуло дыханием цветущего лета. Зеленые растения, уже другие, не те, что в счастливые весенние дни поднимались к стеклянным потолкам, так же держась цепкими кулачками за натянутые шпагаты. Шершавая завязь плодов свисала меж тучных листьев. И пчелы по-прежнему тихо жужжали повсюду… Они не ощущали тут смены времен года.

Надя стояла, как в те дни, опираясь слегка ладонью на край цементного стеллажа, заполненного чистым гравием, и немножко снизу, немножко исподлобья смотрела на Ахмадшу. От этого взгляда у него исчезло чувство тревоги, и он улыбнулся, будто все пережитое осталось позади и ничто уже не мешало их счастью.