Аркадий Первенцев - Матросы
Вытяжная вентиляция с шумом высасывала из чрева корабля дурной, сгустившийся воздух.
Вторая, носовая башня занимала более выгодное положение в сравнении с другими. Отсюда виден ходовой мостик. Но с другой стороны, не всегда приятно торчать перед глазами начальства и все время держать себя начеку. Позади легкого застекленного мостика насупился узкими глазницами смотровых щелей боевой мостик с обкатанными, как у артиллерийской башни, бронелитыми краями.
Василий Архипенко сидел, прислонившись спиной к башне, и на худом, сосредоточенном лице его нет-нет и появлялась довольная улыбка. Вчерашнее происшествие приятно взбодрило его и заставило сильней уверовать в собственные силы. Служба поворачивалась к нему своей привлекательной стороной, и новый, необычный мир корабля становился как-то проще, веселей.
Рядом товарищи. Внешний их вид другой, нежели на берегу: грубые башмаки с кожаными шнурками и подковами, широкие штаны из парусины и такие же рубахи навыпуск, похожие на мешки для зерна. Тут красоваться некогда и не перед кем. Номера, нашитые на кармашки, тоже говорили о порядке, и не о формальном, а о боевом порядке. Что из того, если у них, у молодых, покамест впереди но́мера значится нуль? Настанет время, они сдадут экзамен, их переведут в штат, и следом как в награду перешьют номера на брезентовой робе, «сотрут нолик».
Береты отличались от бескозырок, в них не пофрантишь, зато они плотно облегают голову, не мешают в работе, не слетают при ветре. Полинявшие воротники, пристегнутые к робам, чисты, выглажены. Гюйсы, как называли их в быту, — паспорт матроса, тут все должно быть «без помарок».
Вместе с молодыми и старослужащие. Они не отказывались отвечать на те или иные вопросы и бескорыстно натаскивали молодых по части сложной моряцкой профессии. Знания впитывались постепенно; там расскажет, там покажет, там подтолкнет. Не смейтесь над словом «дядька», если зайдет разговор о флоте. Дядек в прежнем толковании этого слова, конечно, не встретить днем с огнем, но и у нас на флоте есть дядьки. Не ждите найти у такого дядьки желтопенных усов, медвежьего голоса и серьги в ухе. Это тоже молодые люди, только самые грамотные, способные к педагогической деятельности, направленной на подготовку классных специалистов. Никто из них не шпыняет молодого, не издевается над ним, если что не так сработал. Старый неписаный закон приобщения к морю был рожден отнюдь не характером русского матроса, а иногда невыносимыми условиями флотского существования. Дралась, кромсала тоска и накопившаяся нерастраченная злость. Современные дядьки, обычно партийцы или комсомольцы, — ловкие, предприимчивые и приветливые ребята. Они гордятся доверием, охотно передают свой опыт и личным примером прививают профессиональные навыки, а также умение безропотно переносить лишения и мужественно встречать любую опасность.
Такой дядька, как Архангелов, старательно практиковал Василия на вертикальной наводке и времени даром не терял. Заберется в башню и кудахчет возле своего «племяша», как квочка. Его слова при первом знакомстве: «Со мной МГУ не кончишь, а наводить будешь, как зверь» — не были сказаны на ветер.
Архангелов сидит рядом, пытается поймать глазами кончик своего носа «кавказского построения» и продолжает натаскивать своего будущего преемника.
— Никогда не бойся, Вася, вертикальной наводки, — бубнит он глухим голосом, — много ли в ней премудрости? Пойми раз и навсегда одно: ты на нынешнем военном корабле превращаешься в одну из заклепок. Пусть в мыслящую, но в заклепку.
Конечно, Василию нелегко привыкнуть к мысли, что он, выдающийся комбайнер, превратился в какую-то «мыслящую заклепку». Но, вероятно, это так. Без заклепки разойдутся броневые листы, хлынет вода. Продолжая развивать в уме образные сравнения старшины, Архипенко в конце концов смиряется с уготованной ему столь незначительной ролью на флоте и слушает наставника по-прежнему с добросовестным вниманием.
— Наводчик глубоко запрятан в стальную конуру башни, — продолжает Архангелов, искоса наблюдая, как подтягиваются к нему и Марван, башкир с жадным и поразительно восприимчивым умом, и Матвеев, со снисходительной иронией оценивающий всякого рода поучения, и расчетливо-хладнокровный Одновалов. — И он остался бы наедине с неизвестностью и гибелью, если бы не существовали спасающие его от всяких сюрпризов приборы — радары, автоматика и все прочее, заменяющее глаза, и уши, и даже мозг. Ты, Василий Архипенко, классный водитель степных кораблей, должен снизойти к какой-то плюгавенькой стрелке на приборе, показывающей угол вертикального наведения по данным центрального артпоста, и следить за этой электрической стрелкой, чтобы она совместилась с механической стрелкой положения орудия…
— Скучная работа, — пренебрежительно заметил Матвеев. — Стоило, из-за нее бросать косить пшеницу, добывать зерно…
— Что поделаешь! — Архангелов с любопытством оглядел смуглолицего паренька, к которому испытывал уважение, — военное дело — не веселенькая эстрада. В основном скучно, что и говорить. Зато, теряя одно, приобретаешь другое — характер. Ради выковки характера, Матвеев, все можно простить армии и флоту.
Матвеев согласно кивнул.
«Истомин» шел вторым в кильватерной колонне крейсеров. Корабли растянулись так, что мачты их, от одного крейсера к другому, казались все тоньше и ниже, пока вовсе не исчезли за горизонтом. Как и всегда, эсминцы охраняли походный ордер, резко купаясь в радужном свете моря, пожираемого жарким солнцем.
Сняв фуражку, задумавшись, на мостике стоял Ступнин. Кто его знает, что несет будущее этим некогда мощным красавцам, грозе морей, плавающим островам огня и металла? Эта мысль не переставала сверлить его мозг, хотя Ступнин не имел права задавать даже самому себе подобных вопросов. На мостике — стажеры, будущие командиры достраиваемых крейсеров, капитаны первого ранга с еле заметной проседью в достаточно густых чупринах. Они страстно мечтают принять корабли, их учили, готовили и в дополнение к широким галунам на рукавах привинтили к мундирам академические значки.
А каков радиус поражения ядерной боеголовки? Разве не исчезнет скопище водоплавающих единиц прошлой эры, если в любой части видимого эллипсоида поднимется зловещий гриб? Ну для чего ты, старина Савелий Самсонович, так вырядился, изменил своим старым доспехам, которые ты обычно донашивал в трудовых походах? Зачем тебе свисток, дальномерная призма и многократный бинокль, если тот же управляемый снаряд несется к тебе с неуловимой скоростью и с более хитрыми приборами? Зачем ты, Савелий Самсонович, пытаешься «тянуться» вместе с этими молодцами, привинтившими к тужуркам оксидированные значки с литерами и изящной эмалью! Зачем изменяешь лирическому тембру своего голоса и пытаешься подбавить к нему хрипотцы и меди?
Смутные мысли осаждали Ступнина, и он мучительно искал ответов. И как бы в доказательство этих сомнений на флагмане взлетели флаги: «Держитесь заданной дистанции — десять кабельтовов». От корабля до корабля рукой подать, а сигнализировать нужно флагами, обязательно ими, как под Гангутом или Синопом. Справа на мостике — серый аппарат радиотелефона, отлично выполненный рабочими некоего литерного завода. Нельзя! Радиотелефон, видите ли, выдает, флаги сохраняют секрет. А ночью? Световая морзянка.
— Перепутали? — спросил Ступнин потише, чтобы не услышал стоявший невдалеке контр-адмирал Лаврищев.
— Нисколько, — Заботин недоуменно передернул плечами, сконфузился. Неприятно получить замечание, когда ведешь корабль. — Требовали пять. Я так и держал. Теперь почему-то ругают.
— Точно? Вы не ошиблись?
— Точно! Можно перепроверить…
Лаврищев, улыбнувшись, бросил через плечо:
— Начальство указывает. Нельзя наступать ему на хвостик.
Ступнин ничего не ответил контр-адмиралу. Нагнувшись к латунному раструбу переговорки, приказал ответить флагману. На фалах «Истомина» взвились флаги.
— Дерзите, Михаил Васильевич. Смело, — сказал осторожный Лаврищев.
— Извините меня, товарищ адмирал. Но ведь приказали пять, а потом нас же бранят.
— Да… Но начальство не любит, когда ему перечат.
— Любое начальство я уважаю прежде всего за справедливость.
Все напряженно ждали ответа. Молчали. Прошло три, пять минут. Кверху поползли флаги. Пронесло. Флагман приказал «Истомину» идти в голове, сбавил ход и пропустил крейсер вперед.
— Видите, товарищ адмирал. Мы служим у справедливого начальства, — сказал Ступнин.
Корабли перестраивались для локальных совместных учений, еще не делясь на «красных» и «синих». Проверялась эффективность авиационного прикрытия. В то время как белокурые, стриженные под бокс старшины решали на сфероидных картах боевого информационного поста сложные математические задачи, представитель авиации, майор в сапогах с низкими голенищами и диагоналевых брюках, с очаровательно независимым видом переговаривался с воздухом. Тяжелая трубка радиотелефона принимала и выбрасывала в эфир цифры и абракадабру условных обозначений. Майор с серебряными птичками на погонах имел полное право держаться по-хозяйски. Без него, управляющего небом и скоростями, разломавшими звуковые барьеры, противник может превратить в безобразную мешанину ленивых насекомых, ползающих на экранах локаторов.
