Анна Караваева - Родина
Таня долго сидела у окна, хотя в доме уже все спали. Действительно, так отец с ней еще никогда не разговаривал, и цель его беседы была Тане совершенно ясна: ей надо продумать, как жить дальше. С Сергеем у нее должна начаться какая-то новая жизнь, которую нужно создать вместе.
«Это трудно, да, да… В нем еще все кипит, томится… но разве я сейчас не сильнее его? Значит, я должна взять на свои плечи больше, не бояться этой тяжести. Разве я не писала ему в прошлом году, что в грозное время не хочу жить по дешевке, что трудностей избегать не буду? Тогда мы наш механический цех внове монтировали, и разве эта общая работа не поднимала меня? Помнишь, Сережа, я писала тогда тебе, что не просто жду тебя, а двигаюсь вместе со всеми тебе навстречу? Теперь мне тоже предстоит встреча с тобой в нашей новой жизни. Если мы ее создадим, мы будем вместе, а если нет… Но я хочу этого, я верю в то, что мы сможем ее создать!»
Уже давно Таня не поднималась с такой ясной головой, как в это утро. Придя к Сергею, она рассказала, что была на заводе, что через день возвращается в свой механический цех, где ее ждут, что уже подписала условия соцсоревнования на ноябрь — декабрь с бригадой Игоря Чувилева.
— Так, так, — уронил Сергей и перевел разговор на другое. — Вот новеллы Стендаля читаю, только что принесли из библиотеки.
— Новеллы Стендаля? — немножко растерялась Таня. — Ну и что же, нравится тебе?
— Думаю, что очень понравится. Пока прочел только одну — «Церковь святого Франциска на скалах». Ты читала?
— Давно, смутно помню кое-что: там описывается история одной итальянской княгини и одного француза?
— Да, история любви княгини Кампобассо и одного француза. Когда княгиня узнала, что друг разлюбил ее, она сказала… да лучше прочти вот здесь, что именно она сказала.
Таня взяла книгу и прочла вслух:
— «Это будет смертным приговором для меня и для вас».
— Я не понимаю твоих мыслей по этому поводу, — осторожно сказала Таня, кладя книгу на столик.
— Мысль моя простая: вот настоящая любовь! Исчезла любовь, значит и жизни нет. Может быть, двести лет назад женщины действительно любили сильнее и непосредственнее…
Голубые глаза его светились колючим, льдистым блеском. Он смотрел мимо Тани, в окно, где яркосиними и розовыми снегами словно цвели на морозе крыши домов.
— Вот, — вздохнул Сергей, разжимая бледные, с темными корочками губы, — все выходит как по-писаному: ты уходишь в цех, на прежнюю работу, а я остаюсь здесь в одиночестве. Конечно, ты будешь, как говорится, заглядывать ко мне, посидишь часок, усталая, полная впечатлений… А я? Может быть, на этой койке придется мне пролежать еще много месяцев, и, значит, жизни наши пойдут врозь, и то, что называется любовью, исчезнет, как пар…
Вдруг он остановился, почувствовав рядом с собой напрягшуюся, как струна, тишину. Таня сидела, спрятав лицо в ладони и низко опустив голову, словно что-то рухнуло над ней и придавило своей тяжестью.
— Таня! Что я сделал! — испугался Сергей. — Милая, прости меня, прости!
Она сидела попрежнему застывшая.
— Родная, единственная моя, прости! — умоляюще повторял Сергей. — Ты ведь знаешь, что со мной творится, ведь тяжко мне…
Таня медленно разогнулась и отняла руки от лица. Он увидел ее лицо, залитое слезами, искаженное отчаянием, жалкое, неузнаваемое лицо. И Таня смотрела на его лицо, худое, обтянутое желтой кожей. Из его глубоко запавших глаз, окруженных черными кольцами теней, глядела на Таню большая душевная мука.
«Какие мы оба стали…» — горько подумала она, вспомнив вчерашний разговор с отцом.
И вдруг четкая и резкая мысль сказала ей:
«Да, вот так терзаться — это и значит погубить любовь! Вот от этого мы и можем погибнуть друг для друга!»
— Я измучил тебя, я оскорбил тебя, — говорил Сергей, умоляюще гладя слабыми пальцами неподвижную руку Тани. — Скажи мне…
— Да, я скажу тебе! — решительно промолвила Таня, вдруг поняв, что ключи от назревшей в их жизни перемены находятся в ее руках.
И она открыла Сергею все, что происходило в ней.
Потом некоторое время оба молчали. Наконец Сергей медленно и глухо заговорил:
— Да, ты права: надо держаться. Воля у меня найдется, я человек военный. Но, милая, скажи, как уйти от мысли, вот этой мысли: пройдет война, мы разгромим врагов, а страдания людей, непоправимые страдания останутся на всю жизнь. Был человек молодой, здоровый, счастливый, а обратился в жалкого инвалида… как ему жить?
— Ты не хочешь одного — подумать, Сергей, что прошлая жизнь у этого человека ушла и не вернется. И наша с тобой жизнь прошлая тоже ушла, нам надо сызнова себе жизнь создать, иную, новую жизнь!
— Новая жизнь… А любовь как: старая? — спросил Сергей, и лицо его передернулось.
Таня вздрогнула, но не отвела глаз и встретила его тревожный взгляд.
— Любовь? — повторила она, и похудевшее лицо ее вспыхнуло решимостью итти дальше. — Любовь будет, тоже иная!
— Вот как! — горько усмехнулся Сергей, и голова его упала на грудь..
— Сережа, не бойся! — вскрикнула Таня и обеими руками подняла его голову вровень со своим отчаянно и нежно улыбающимся лицом. — Сережа, не бойся! Я не могу этого объяснить тебе словами… Ты же понимаешь, я таких вопросов никогда еще не решала, это же трудно, очень трудно! Ты только пойми: мы уже сейчас любим друг друга не так, как прежде!
— Понятно, когда я был силен и здоров…
— Сережа, смотри на меня, прямо смотри мне в глаза. Милый, я чувствую, я знаю и уверяю тебя: когда люди вместе переносят несчастье, как вот мы с тобой, они научаются любить глубже, теснее. Знаешь, мы теперь страшно нужны друг другу, мы столько узнали, столько пережили… Знаешь, мне казалось, что я сны твои видела… Ты представляешь себе это?
— Представляю, — невольно улыбнулся Сергей, любуясь ее разгоревшимся, беспокойно играющим каждой своей чертой лицом. — Только ты, я вижу, научилась меня утешать.
— Утешать? — с негодованием воскликнула Таня. — Нет и нет! Ни за что я не буду тебя утешать. Квашин…
— Квашин? — ревниво повторил Сергей. — Ты помнишь, как танцевала с ним и…
— Стыдись! — сурово протянула она и, помолчав, сказала твердо: — И тебе, тебе не позволю замахнуться на то, что ты дал моей душе!.. Ты понял меня?
— Да, понял, — прошептал он, затихая.
Она спокойно продолжала:
— Так вот, Квашин правильно говорил, что в таких случаях утешить нельзя. А подумай еще: в утешениях такого рода есть даже что-то лживое, да?
— Пожалуй, — нерешительно произнес Сергей. — Но откуда у тебя все эти мысли, Таня?
— Ах, все понемножку помогали мне в этом, в частности папа. Да и жизнь учит, Сережа. Война!
— Это верно, война в кровь нам вошла. Но, Таня, трудно будет мне и нам обоим, — сказал он, и лицо его потемнело. — В лучшем случае, хромой, однорукий, я буду завидовать всем здоровым людям. Я буду ревновать тебя к друзьям, знакомым, к твоей работе… Я не святой, к сожалению.
— Святых и не бывает, а разум твой при тебе остался, правда? Вот я и буду обращаться к твоему разуму, к твоей чести коммуниста-фронтовика… Помнишь, девица в старой сказке сколько людей вывела к живой, бегучей воде, а я одного тебя неужели из печали не выведу? — И Таня осторожно притянула к себе его руку.
— Выведешь, и на большом корабле по большой воде поплывем, — полушутя закончил Сергей.
— О, большая вода есть у нас везде, ты же знаешь… но она к тебе сама не придет, правда?
— Конечно, сам пойду… Только знаешь что: ты меня ругай чаще, Таня!
— Зачем же ругать, если не понадобится?
— Нет, уж давай уговоримся, ладно? Ты, в случае чего, стыди меня, глазами сверкай… ну, вот как сегодня… чтобы я был достоин тебя!
— Что ты, что ты! — смутилась она. — Погоди, вот скоро мы поговорим о твоей будущей работе. Помнишь, ты писал мне, что хотел бы после войны преподавать историю? Ну, а если будешь преподавать ее гораздо раньше? Будешь рассказывать ребятам о битве под Москвой, о Западном фронте сорок первого года… Как ты на это смотришь, милый?
— Д-да, возможно… Попробуй-ка с тобой не согласиться!
Расставаясь, Таня предупредила мужа:
— Завтра иду на завод с утра.
— Значит, у меня будешь только вечером?
— Да, мой дорогой.
Сергей представил себе длинный, томительный день, который его ожидает завтра, но пересилив себя, сказал:
— Ну, значит, буду тебя ждать. А на работе желаю тебе удачи с первой же минуты, как придешь!
За час до начала смены Таня уже пришла на свой участок в механическом цехе. Заместительница, которая работала на ее сверлильном станке, постаралась оставить ей все в полном порядке. Но Таня, тем не менее, придирчиво осмотрела и сверху донизу обтерла свой станок.
