Анна Караваева - Родина

Родина

ОГНИ

Роман

«Товарищи! Наши силы неисчислимы».

«Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НА ЛЕСОГОРСКОМ ЗАВОДЕ

Дверь распахнулась, и на крыльце одноэтажного деревянного дома показался человек среднего роста, лет под сорок. Быстрым движением обдернув на себе темносиний, без знаков различия, суконный морской китель и надвинув пониже на лоб такую же фуражку, человек легким шагом подошел к черной, довольно поношенного вида машине «эмочке».

— На стройку! — кратко сказал он шоферу и, откинувшись на подушки, набил самшитовую трубочку.

Чуть покачиваясь, он сидел в позе наслаждающегося минутой отдыха, но его небольшие, круглого разреза, коричневые глаза со сдержанной жадностью все вбирали в себя: и золотистую рань августовского утра, и широкую дорогу, и встречные машины, и дома заводского поселка, мелькающие занавесками и цветами на окнах, и голубые, словно окаменевшие волны, далекие горы Уральского хребта, и дымки заводских труб. Когда машина, обогнув закопченную кирпичную ограду завода, выехала на пригорок на берегу реки, он приказал шоферу остановиться.

— Который раз застопориваем — и все на этом месте. Неужто вам, Дмитрий Никитич, наша Тапынь так понравилась?

— Как раз наоборот, товарищ Кульков, — спокойно ответил Дмитрий Никитич. — Мне далеко не все здесь нравится.

Посасывая свою трубочку, Дмитрий Никитич обозревал дымную панораму завода.

— Этакая чепуха! — бормотал он, попыхивая крепким, ароматным табаком. — Чорт бы их побрал, этих Демидовых! Умные, хваткие были мужики, а завод притиснули к горе, будто расти ему после себя не велели.

— Тесно у нас на заводской территории, это точно, — согласился Кульков.

— И пестровато, пестровато, — говорил Дмитрий Никитич, обозревая приземистые чумазые строения, многие еще демидовских времен, и кое-где втиснутые между ними высокие новые корпуса, выстроенные за последние годы.

Потом он перевел взгляд на гору, левый склон которой, обращенный к берегу реки, был срезан сверху донизу.

— А ведь неплохо мы от этой допотопной ковриги целую краюху оттяпали… а, Кульков?

— Куда лучше, Дмитрий Никитич, — улыбаясь всем широким, в рябинках, лицом, ответил Кульков. — Новая дорога получилась!

Дорога, еще глянцевито чернея свежим гудроном, тянулась к лесу, у поредевшей опушки которого возвышался рыжий вал железнодорожной насыпи. Дальше, словно взбегая по взгорбленной земле, высоко над излучиной реки стоял лес, мшисто-зеленый, мохнатый, вольный; тени его темнели в спокойной воде.

Круглые глазки Дмитрия Никитича, все так же сдержанно посверкивая, смотрели уже вверх, навстречу мрачной лесной чаще, и, словно примериваясь и проверяя что-то, с явным удовольствием рассматривали молчаливые хвойные массивы над рекой.

— Да-да… — пробормотал он, — похоже, сегодня будем взрывать вон ту скалу. Так, так… Ну, поехали, товарищ Кульков.

Легким движением, бесшумно, он будто влетел в машину, захлопнул дверцу и тут же распахнул ее, крикнув:

— Эй, сталевары! Садись, подвезу!

Двое мужчин подошли к машине. Широкоплечий высокий молодец, смуглый, черноглазый, с целой шапкой крутых цыганских кудрей на красиво посаженной голове, поместился рядом с Дмитрием Никитичем. Второй, светловолосый, с редкими усиками над толстой, будто припухшей губой и такими же припухлыми веками и голубыми глазами, сел рядом с шофером, застенчиво проронив окающим уральским говорком:

— Большое спасибо, Дмитрий Никитич.

— Ну как, товарищ Ланских? — оживленно обратился к нему Дмитрий Никитич. — Не выдержало сталеварское сердце: уже хочется местечко для новых мартенов присмотреть?

Ланских обернулся:

— Да оно не худо. Уж если я старые демидовские печи своими руками переделывал, так тем больше аппетита у меня к новым мартенам!

— Эх, таких мартенов, как у нас на юге, здесь еще не видывали! — не скрывая пренебрежения, заметил чернокудрый сталевар.

— А вы откуда, товарищ Нечпорук? — спросил Дмитрий Никитич.

— Я с-под Ростова. Там у нас такие чертовы мартены были, такая ж была силища!

— Уж будто? — поддразнил Ланских, и толстые его веки насмешливо опустились.

— Что «будто»? — передразнил Нечпорук. — Уж я-то знаю… своими руками те мартены клал, своими… и взрывал… — глухо добавил он.

Машина остановилась перед обширным котлованом. По дну его, в той части, где лопатам уже нечего было делать, расхаживали несколько человек.

— Вот здесь, — густым, сочным басом произнес сивоусый великан в кожанке и, притопнув тяжелой, как кариатида, ногой в охотничьем сапоге, вдавил каблук в землю. — Вот здесь граница цеха номер четыре и номер восемь.

— А вот мы сейчас проверим, — сказал высокий тонкий человек в серой шляпе. Он вынул из кармана свернутую в трубочку клеенчатую тетрадь, расправил ее на колене и, ведя пальцем, начал искать что-то в аккуратных столбцах цифр и строчек, исписанных некрупным и четким почерком.

С высоты своего могучего роста сивоусый, насмешливо щуря зеленоватые глаза, с явным нетерпением смотрел на узкую стройную спину инженера и его серую шляпу.

— Что тут, ей-богу, разглядывать, товарищ Назарьев? — пробасил он, лениво шевельнув широким плечом. — И без всяких выкладок видно, где граница должна быть. У меня глаз верный.

Назарьев выпрямился, сунул тетрадь в карман пиджака и возразил с раздумчиво-иронической улыбкой:

— Никакой глаз не заменит мне математики, товарищ Пермяков.

Пермяков дернул было густой, мшистой бровью, но в эту минуту его взгляд встретился с мягкой, искрящейся усмешкой круглых глаз Дмитрия Никитича.

— А ведь приятная штука точность, — благожелательно сказал Дмитрий Никитич, улыбаясь маленьким белозубым ртом. — Вот мы и все в сборе, точно сговорились.

И он опять взглянул попеременно на Пермякова и Назарьева, будто говоря им, что своим замечанием он имел в виду каждого из них и что спорить им, собственно говоря, не о чем.

— Да, уж если парторг точен, так нам, уральцам, совестно было бы хуже людей быть, — пробасил Пермяков и полушутливо взял под козырек.

— Прекрасно! Значит, сейчас же мы и приступим к разметке, не теряя времени.

Не выказывая никакой торопливости, парторг вдавил в трубочку комочек табаку и закурил. Но когда, зажав трубку в углу рта, он привычным движением обдернул свой китель и обшлагом скинул с плеча соринку, каждый из присутствующих заметно подтянулся, и даже мрачный Нечпорук выжидательно оживился.

— Ваши соображения, товарищ директор? — обратился парторг к Пермякову, — и началось короткое деловое совещание, одна из тех производственных «летучек на месте», которые привились с первого же дня, как появился на заводе парторг ЦК Дмитрий Никитич Пластунов.

После получасовой летучки каждый метр на дне котлована уже был распределен. Николай Петрович Назарьев вскоре уехал. Пластунов спросил Пермякова:

— На завод направляетесь, Михаил Васильевич?

— На завод.

— Вот и пойдемте вместе, — оживленно сказал парторг. — Вы, кстати, хотели поговорить со мной?

— Точно, хотел, — хмуро подтвердил Пермяков.

Несколько секунд он шагал молча, исподлобья посматривая на парторга, словно желая угадать, как отнесется Дмитрий Никитич к тому, о чем он готовился говорить с ним. Но Пластунов шел, безмятежно посасывая трубочку, и, казалось, не подозревал о мучающих директора сомнениях.

— Дмитрий Никитич, которого года рождения вы и Николай Петрович? — наконец неловко спросил Михаил Васильевич и кашлянул в свой тяжелый, как гиря, кулак.

— Мне, как и Николаю Петровичу, тридцать восемь лет.

— А мне пятьдесят шесть… Значит, когда вы оба родились, я уже не первый год рабочую лямку тянул… Вы оба мальчиками при папе и маме жили, а я уже в гражданской участвовал, колчаковцев бил, завод освобождал. Завод — м о й (он намеренно подчеркнул это слово), я веду его уже семнадцать лет… и, знаете, привык к тому, что руководство здесь — я… Уже не мальчик я, чтобы жить, ничего не понимая.

— Что же вы не понимаете, Михаил Васильевич?

— А вот что: я директор завода или Николай Петрович? Примечаю: люди часто не знают, к кому обращаться за указаниями, к нему или ко мне…

— Вы же знаете, Михаил Васильич, как решил обком после предварительного с вами разговора: общее руководство производством — за вами, а Николай Петрович отвечает за все новое строительство, включая и ветку. Мы считали, что Николаю Петровичу, как человеку более молодому, естественно следует поручить обязанности, связанные с частым посещением стройки, ходьбой, поездками…