Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
Мои земляки узнают его сразу. Их не смущает словесный знак, которого нет на карте. Они узнают лестницу любви, длинную и разрушенную, зигзагами спускающуюся с улицы Ленина на улицу Воровского, прямо к индустриальному техникуму, где директорствовал Эрнст Зимин, чье детство так разительно напоминает детство моё. Ту самую лестницу, на которой когда‑то объяснился в любви поэтичной девочке Ире губастый Филя. Я не придумал её названия. В то время лишь мальчишки да влюблённые отваживались ходить здесь, такой жуткой славой пользовалась она. Но влюблённые отваживались, и ничего, бог миловал.
Я так жалею, что Рая Шептунова не была здесь ни разу — на лестнице любви. По иной лестнице протопали, скользя и оступаясь, её стройные ножки, но душа, душа, как правильно заметила тётя Валя, жива и в ней.
По Воровского мимо индустриального техникума проехал в последний раз дядя Паша Сомов. На похороны брата Дмитрия Филипповича везли его из загородной больницы сын и невестка, везли не человека, а полутруп, но он воскрес. Он показал им, дядя Паша Сомов, какой он полутруп.
Подымаясь и изгибаясь, Воровского пересекается с улицей Ленина, по которой некогда ходил трамвай, третий номер. «Зайцем» раскатывали мы по всему городу, а если кондукторша спрашивала билет, отвечали с вызовом: «У меня отец в депо работает. — И, честно глядя в глаза, называли фамилию: — Манько». За этим несчастным Манько (я в глаза его никогда не видел) числилась, таким образом, не одна сотня сыновей, и попробуй определи, кто из них настоящий. Им был некто Игорь, он приходил по голубиным делам к Дмитрию Филипповичу.
Как раз на углу стояла пивная, где с утра до вечера трудилась мать Раи Шептуновой, но это было заведение низкого пошиба, ни в какое сравнение не шедшее с павильоном Аристарха Ивановича, человека трагического. Тут все было куда пристойней. Ни за какие деньги не отпускал он спиртного подросткам, но я хаживал к нему уже почти взрослым, на грани совершеннолетия, и, пригубливая пиво, выслушивал исповедь маленького человека в белой шляпе. Жил он далеко отсюда, в Алмазово, но хотя бы раз в месяц наведывался в Светополь в безумной надежде уговорить сбежавшую жену вернуться к нему. «Я знаю, она любит меня! — И бил себя в грудь. — Меня одного!» А напившись, с завыванием декламировал бог весть откуда выуженный монолог, где были такие слова: «И плачет он, маленький лебедь, совсем умирающий…»
Между улицей Ленина и жалкой речушкой Риглас располагался парк. Я говорю — располагался, хотя он и поныне существует, но разве это тот парк! Скверик, густо пересечённый асфальтированными дорожками, а тогда был лес, чаща с таинственными уголками, с диким кустарником, где мы устраивали свои «штабы», и аллеями, по которым после заката солнца мало кто рисковал пройти. Высокая чугунная решётка окружала этот очаг культуры, и вход сюда был платным — разумеется, не для нас. Сейчас решётку снесли, а Зелёный театр в центре парка существует и поныне, и поныне мальчишки, забравшись на деревья, смотрят задарма концерты.
Где‑то здесь рисовал свои первые пейзажи неудавшийся художник Андрей Рябов, чей брат, профессор и доктор экономических наук Станислав Максимович Рябов, возглавляет наш молодой университет. Красивый баритон его отца известен всей области — вот уж сколько лет звучит он по светопольскому радио!
Если подняться от парка вверх по улице (а теперь по проспекту) Кирова, то попадёшь на улицу Горького, самую красивую в городе. Вековые каштаны в четыре ряда тянутся на несколько кварталов. Когда‑то тут была редакция, куда я носил свои первые опусы, привечал же меня лысый верзила в очках, за которыми глубоко сидели насмешливые глазки. Звали его Виктором Кармановым. Запомните эту фамилию! Я убежден, что этот человек ещё даст знать о себе.
Рядом с бывшей редакцией, против массивного серого здания банка стоит цирк. Не раз хаживал я сюда со своими дочерьми, но ничего не говорит моему сердцу это фундаментальное здание, потому что в памяти моей живёт цирк другой — лёгкое шапито, некогда раскинутое на том самом месте, где ныне центральный универмаг. Сколько вечеров провели мы здесь! Никаких билетов у нас, разумеется, не было, но мы умели проходить и так, и называлось у нас это словечком «канать». Способы были разные. Самый простой, хотя и самый рискованный — махнуть через дощатый, обклеенный афишами забор. А вот способ «культурный». Выбираешь момент, когда зрители валят толпой, подстраиваешься к группке из нескольких человек и, делая вид, что с ними, важно проходишь мимо контролёрши, которая едва билеты отрывать успевает.
Некоторые из тогдашних артистов, чьи красочные портреты малевались на дощатых щитах, выступают и сегодня. Они теперь ветераны, а я, узнавая и помня их, считаю ветераном себя.
Зачем я так подробно описываю тут Светополь, хотя не о Светополе, а о Калинове речь, и не обо мне, а о старых людях, которые дотащились наконец до города своего детства? А затем, чтобы понять самому и передать вам то волнение, которое они при этом испытывали. Ведь для них этот захолустный районный городишко на реке Пёс — то же, что для меня Светополь, город прекрасный.
Вокзала они не узнали, и не мудрено, поскольку ни вокзала, ни железной дороги полвека назад не было. И все‑таки каким праздником для глаз явилась стандартная вывеска на жёлтом здании станции Калинов! Стало быть, цель достигнута. Не без торжественности ступили наши путешественники на привокзальную площадь. Площадь, впрочем, сказано слишком громко. Пятачок с автобусной остановкой, двумя пустыми киосками и квасной бочкой, на которой сидела ворона, — вот все. В тени клёна с серыми от пыли листьями стоял мужик с велосипедом.
— Такси подано, — грустно пошутила Валентина Потаповна. Что‑то не по себе ей было… Зато Вероника Потаповна держалась молодцом.
— Надо найти милиционера, — сказала она, оглядевшись.
Сестра посмотрела на неё с тоской.
— Зачем?
— Ну как же! Должен быть милиционер в городе.
— Ну, есть милиционер. Зачем он тебе?
Двое других стояли молча. Они были гостями тут и дисциплинированно ждали, что решат хозяева. А те завели странноватый спор о милиционере. Младшая сестра настаивала, что нужно обязательно отыскать его, а старшая резонно интересовалась: зачем? Их что, обокрали в дороге?
— При чем здесь обокрали! — возмутилась Вероника Потаповна. — Мы спросим у него.
— Что спросим? Зачем мы сюда приехали?
Вот какими невесёлыми были первые минуты на Калиновской земле. И, мне кажется, я понимаю почему. Это примерно то же самое, что новый светопольский цирк — великолепный, но ничего не говорящий ни уму моему, ни сердцу. А прежнего шапито нет и никогда больше не будет. Громадина универмаг высится на его месте.
— Пошли! — скомандовала Александра Сергеевна, и все послушно двинулись за ней к остановке.
В автобусе сестры не отводили от окон напряжённых, готовых узнать и обрадоваться глаз, но узнавать было нечего. Сперва шли двухэтажные, из светлого кирпича дома, длинные и унылые, потом, приседая на одну сторону, автобус свернул на улицу, где стояли дома деревянные. Но все на одно лицо и явно недавней постройки.
Крохотная гостиница была переполнена. Даже в коридоре стояли раскладушки. И так всегда, объяснила дежурная, потому что в Калинове завод, где ремонтируют «газики». Не только с окрестных районов, но даже из других областей наезжают шоферы.
— Не знаю! — передёрнула плечами Вероника Потаповна. — Раньше никакого завода не было. — А затем поведала, с каким восторгом приняли их в московской гостинице. Швейцар, пальмы, просторные номера…
Выручила опять‑таки Александра Сергеевна. Мигом сообразила, что коль гостиница мала, а приезжих много, то наверняка кто‑то сдаёт койки.
— А надолго вам? — требовательно спросила толстая и маленькая пожилая уборщица и с явным удовольствием, что можно перевести дух, поставила неполное ведро. Она трудно дышала, хотя уставать ей вроде было не от чего — всего несколько раз махнула шваброй.
Александра Сергеевна ответила, и тогда последовал новый вопрос: сколько их? Потом: откуда? И зачем? Не на завод же! Потому что, если на завод…
— Не на завод, — заверила Александра Сергеевна. И, беря быка за рога: — Сама не сдаёшь?
— А куда же тогда, если не на завод? — уклонилась от ответа словоохотливая толстуха.
Но тугая на ухо Александра Сергеевна обладала замечательной способностью слышать лишь то, что хотела слышать.
— Сама, говорю, не сдаёшь?
Уборщица подышала, уперев руки в толстые бока, и ответила:
— Ну, сдаю.
Это Александра Сергеевна услыхала.
— Четверых положишь?
Женщина облизала губы.
— Ну, положу.
— Пошли! — кивнула мать Уленьки Максимовой и двинулась было к выходу, где препирались на крыльце сестры, однако уборщица не стронулась с места.
