Юность - Николай Иванович Кочин

повели к лесу. Светила луна, спустившись к горизонту и побледнев с усеченной стороны, булькали по оврагам ручьи, текущие с полей и по улицам в ледяном застывшем ложе, ибо предутрье ранней весны всегда отмечено заморозками. Тишина была мертвая, только лед хрустел и трескался под ногами уходящих к лесу. Так никто и не видел, как вели на смерть отрядников, и во всем мы должны полагаться на показания самих убийц, вынужденных к тому правосудием. При переходе через речку с отрядников сняли верхние одежды, оставили их в рубахах и выкупали в ледяной воде. Потом, как шутил Хренов, «им было предложено обсушиться на ветру». В Лазоревом долу, на том самом месте, где был найден труп Пети Снегина, запалили костер из сухостоя и потолкали на него связанных отрядников. Как это происходило, даже бандиты стыдились подробно рассказывать. Все это вскрылось значительно позднее, когда банда была уже схвачена и Федька Соленый предстал на губернском суде во всем «величии» преступной отягощенности. Я присутствовал на этом процессе… Тогда главная улица, на которой помещался суд, переполнялась народом так, что останавливались трамваи. Всем хотелось посмотреть на этого человека, который столько времени был грозою многих волостей. Из чистоплотности, из уважения к печатному слову, из любви к светлой памяти погибших оставлю в стороне всю гнусную хронику злодейств. Я взял из нее только то, что проливает свет на гибель нашего славного предкомбеда.

В летнюю пору, если свободна от работ, колхозная молодежь наших дней любит гулять в Лазоревом долу. Этот дол всегда бывает покрыт сочною травой и разными цветами. Шведский клевер красными головками выбивается там из гущи тонколистного пырея, к кустам плодовитого тальника жмется солидная чемерица, распустив свои зелено-желтые цветы в большой метелке, а ниже в долу, где протекает студеный ключ, начинаются заросли осоки; они тянутся вплоть до сырых берегов лесной речонки, узкой, глубокой и на редкость извилистой. Но молодежь не ходит к речке, там всегда слишком темно и сыро, притом же много комаров, пахнет прелым осиновым листом, и земля никогда не обогревается солнцем. Молодежь любит гулять на опушке березовой рощи. Здесь слышны хоры птиц, всюду ярко, зелено, с полей несет запахом гречихи, и открываются виды на благодатные овсы, на чечевицу, на горохи, здесь одинокие курчавые березки так вольно распустились на просторе, что под каждою из них в тени сможет укрыться целая артель наших девушек. В этом месте и находится могила Якова. Тридцать семь лет тому назад мы похоронили его на этой опушке, подле малюсеньких березок. За это время они разрослись и окружили могилу со всех сторон густой зеленью. В колхозные времена, когда разгорелась насмерть борьба с кулаками, мы вспомнили о Якове снова и окружили его холмик чугунной оградой, а потом поставили и памятник, сооруженный колхозными мастерами. Невысокий обелиск из белого кирпича с нишей, в которой хранится портретик Якова под стеклом, нарисованный по памяти местным художником, ибо Яков в жизни ни разу не фотографировался и изображения своего нам не оставил. На памятнике выбита надпись: «Первый коммунист нашего села и борец за революцию, сожжен белогвардейцами 2 апреля 1920 года на этом месте».

Теперь здесь гуляют люди, которые пешком под стол ходили в то время, когда Яков отвоевывал им счастье, но всяк из них знает нашего предкомбеда и каждый может нарисовать полную картину его дел и рассказать трагическую историю его гибели. Скромный памятник стал документом нашей местной истории и большой вехой на дорогах нашей памяти. Пройдет старик — сподвижник Якова — и улыбнется светлой его памяти, пройдет юноша и подивится его мужеству, пройдет подросток и подумает о жертвах, которыми омыта каждая пядь его благополучия. Весною, когда припекает землю, и устанавливаются тропы, и лопаются на деревьях почки, и школы еще гудят от ребятишек, ходят в Лазоревый дол отряды пионеров. И тогда можно видеть светлоголовых ребят, облокотившихся на чугунные решетки этой могилы, с серьезными лицами слушающих рассказ вожатого или учительницы о далеких для них и незабвенных годах суровой борьбы, о людях, которые поливали кровью своей прямые тропы их жизни. И загорается в глазах у детей праведный гнев, и наливаются сердца отвагой, и набираются мысли решимости.

В каждом таком районе, в каждом маленьком городке нашей страны есть подобные могилы. Храните их! Они — живая хронология минувшей борьбы, они — немые свидетели наших живых побед, они — прожекторы у подножия наших целей. Они скромны, слишком скромны эти могилы, на них самодельные плиты, и памятники сложены вовсе не скульпторами, а прославленными печниками или каменщиками из колхозов. И люди под плитами лежат тоже небольшие, и фамилии у них негромкие, и дела у них были не обширные, и сфера влияния очень узкая: они не издавали законов, они не полонили вражеских армий, нет, ничего этого не было, — эти люди только подвозили щебень под фундамент социалистического мира, эти люди сторожили то место, где он должен был основываться, эти люди расчищали путь к нему — недосыпали ночей, не щадили здоровья, стыдились ропота, когда шли в походах, и без них, пожалуй, само здание нового мира не было бы построено.

Так уберем же их скромные могилы свежими цветами!

ПРИХОДО-РАСХОДНАЯ КНИГА

Канцелярия моя получила однажды из волости бумагу. Читали мы, читали — никто ни в зуб ногой. Вот я и говорю: «Позовем Фомку, он у волостного писаря помощником служил. Он — дока. И все нам досконально разъяснит». Позвали. Хоть пьян был в стельку, бумагу взял и с маху прочитал. «Понял?» — «Нет, — говорит, — эту бумагу как раз понять нельзя. Но ответить я на эту бумагу смогу». — «Так отвечай, — говорим, — нам больше ничего и не надо». Он настрочил бумагу еще больше и еще непонятнее. И всего только за бутылку самогона. Ну, я подписал и отправил. Жду-пожду — извещение из волости: «Бумагу получили. За точную информацию объявляем благодарность».

Из воспоминаний председателя сельсовета Ивана Кузьмича

Напуганные событиями этих дней, мужики с большим трудом выбрали нового председателя. Никто не хотел идти на место Якова. Был общий голос:

— Добрался Соленый до нашего села, всех председателей в могилу сведет.

Находились люди, которые утверждали, что такую клятву бандит где-то и при ком-то дал и будто бы разослал в таком духе письма по округе, только никто тех писем своими глазами не видел. Сходка затянулась до самого вечера, а все кандидаты, которых называли, решительно отказывались. Тогда вот, в самый разброд, когда уставшие от разговоров мужики понуро сидели на лужайке и