Трое из Кайнар-булака - Азад Мавлянович Авликулов
…Артык догнал своих примерно через полчаса. Широкий и вместе с тем легкий шаг, усмешка про себя и, вообще, весь вид его выдавал внутреннее удовлетворение свершенным. «Кровопийца, — подумал Пулат про него, — страшно. Никому, о небо, не давай такого брата!..»
Отряд спустился на западную окраину Кизырыкской степи, которая в эти дни выглядела неуютной и неприветливой по мнению бая, бывавшего здесь весной и решившего, что такую красоту можно увидеть разве только во сне. В те дни она напоминала гигантский зеленый ковер, разрисованный золотыми узорами сурепки, белыми — ромашки и огненными — маков. В прозрачно-голубом своде неба висели перья облаков, и они казались орлами, парящими в вышине. Воздух напоен густым ароматом цветов и трав, дышится легко, кажется, каждый вдох наполняет тебя силой и бодростью. А сейчас… Все пространство до самого Хаудага, лысые холмы которого едва угадывались в туманной дали, было похоже на бесконечное белое одеяло с черными дырами, проплешинами, где ветры выдули снег. Тропа бежала вдоль высокого известнякового гребня, отделявшего горы от долины. Под ногами поскрипывал тонкий ледок, а в спину дул пронзительный ветер «афганец», пыльный даже в эту зимнюю пору и от того еще более противный, чем летом, когда он заволакивает небо и землю серой песчаной мглой и кажется, что легкие в груди разорвутся от избытка в них мелкого, всепроникающего, скрипящего на зубах песка, когда за глоток чистого воздуха ты готов был бы отдать полцарства, если бы имел его, разумеется.
Сиддык-бай ехал впереди, но долго усидеть на лошади не мог. Проклятый ветер пронизывал тело даже сквозь толстую, плотную ткань халата. Он спрыгивал с седла, шел пешком, а потом, малость согревшись и изрядно устав, снова взбирался на лошадь. И так через каждые час-полтора. Со стороны смешно было глядеть на него, и, не будь он Сиддык-баем, кайнарбулакцы давно бы начали изводить его язвительными репликами, но они молчали и тем самым еще раз подтверждали свое почтение к его преклонному возрасту, ведь не зря же говорят, что маленького надо хвалить, а большого беречь. Возможно, кто из парней и посмеивался над ним, но ничем не выказывал этого.
Два дня они шли по этой, как выразился Чарыбай, забытой богом земле и, наконец, оказались на мерзлом проселке, что бежал по дну широкого сая, по обе стороны которого вздымались адыры, и ветер, преследовавший отряд весь путь, успокоился. Здесь было сравнительно тепло, и кайнарбулакцы пошли вроде бы веселее, хотя дорога и ползла в гору. А может, им просто показалось, что идут быстрее, на самом же деле в их ряды внесло оживление тепло: ведь всегда, когда с человека снимается напряжение, он чувствует себя легче. Бай подумал об этом, но решил, что настроение отряда поднялось, пожалуй, от чувства близости человеческого жилья — высоко впереди на белых снежных холмах среднего Сангардака темнел кишлак Каратал — конечный пункт их трудного перехода.
Сиддык-бай вспомнил минувшую ночь и невольно поежился. «Не только кишлак, а и развалюха чабана, — мелькнула у него мысль, — показалась бы раем!» Отряд долго искал место для привала, но сколько-нибудь надежного укрытия найти не мог и вынужден был расположиться прямо в степи. Мерзлый янтак сгорал в костре, как порох, — вспыхнет и нет его. Поэтому половина отряда собирала его, пока вторая половина грелась. И так по очереди до самого утра. Понятно, что никто не сомкнул глаз. Бай опасался, что на морозе, особенно перед рассветом, околеет конь. Но, слава аллаху, обошлось благополучно. Кошма, которой конь был накрыт, да почти полпуда ячменя в мешке, подвешенного на морду, согревали его. И люди проявили себя настоящими дехканами, не давали коню застаиваться на месте, то один, то второй водили его на поводу вокруг огня.
В Каратале отряду Сиддык-бая предстояло пополниться людьми, обзавестись лошадьми и ждать оружие, которое должны были подвезти люди Ибрагимбека, зятя светлейшего. Насколько было известно баю, сам эмир оставил пределы своего государства и переправился через Амударью в Афганистан, назначив зятя командующим всеми вооруженными силами эмирата в Восточной Бухаре. Знал бай и о том, что Ибрагимбек расположился со своим штабом в Джиликуле, хотя, где именно находится это селение или город, понятия не имел. «Понадоблюсь, — решил он этот вопрос просто, — бек сам найдет меня!»
Судя по деревьям, ощетинившимся голыми ветками во дворах и вдоль улиц, Каратал летом утопал в зелени. В нескольких местах били крупные родники, над их хрустальными лунками, одетыми в камень, курился пар, — то земля выдыхала из себя накопленное за лето тепло. От родников во все стороны уходили арыки, которые местами перешагивали саи по деревянным желобам, катили свои светлые струи вдоль улиц, пересекали дворы сквозь дыры в дувалах. Во многих дворах зияли круглые и квадратные ямы хаузов, окруженных плотным строем плакучих ив — меджнунталов. Дорога вьется между холмами, выше кишлака она уходит за перевал, а внизу ее черная лента тает во мраке быстро опускающихся над долиной сумерек. Других дорог ни вверх, ни вниз тут вроде не было. Во всяком случае сейчас Сиддык-бай их не видел. И он подумал, что лучшего места для его отряда не найти. Здесь он сможет контролировать все, что идет в долину, а в случае непредвиденных обстоятельств уйти за перевал.
На площади возле мечети отряд встретили аксакалы кишлака во главе с местным муллой.
— Хуш келибсиз, — произнес мулла, — первым подойдя к слезшему с лошади баю. — Добро пожаловать в наш
