Музафер Дзасохов - Белая малина: Повести
— Ты что сидишь?
— А что делать? — робким голосом поинтересовался я.
— Тебе ордер дали?
— Да.
— А ключи?
— И ключи тоже!
— Так ты решил, что все дела закончены?..
— А что еще?
— Из горисполкома мне сообщили, что соседи у тебя скандальные, так что не мешало бы тебе поставить в квартире хоть какие-нибудь вещи…
После ухода редактора сослуживцы стали вспоминать самые невероятные истории. Один рассказал, что его родственник из-за соседей лишился квартиры, другой поведал подобную же историю, только главным действующим лицом здесь оказался совсем посторонний человек, нахально занявший пустующую квартиру и отказавшийся подчиниться даже милиции, и всякое такое…
Под воздействием этих разговоров я зашел на квартиру и осмотрел ее. Мне вспомнились слова Дзандзабах. В комнате было лишь одно окно, и то выходило не на улицу, а в коридор, а окна коридора — во двор. Комната же действительно была большая. С помощью ширмы ее можно было разделить на две половины, в которых совершенно свободно могли разместиться три кровати. Кавдын вывез не все свои вещи, и в комнату еще рано было переселяться, но разместить здесь кое-какие пожитки и впрямь не мешало. Заметив, что я привез свои вещи, соседям вряд ли придет в голову врываться в чужую квартиру.
Едва я появился здесь, на звук открываемой двери в коридор выглянула приземистая, с морщинистым лицом старушка в очках с толстыми стеклами. В белом ситцевом платке она показалась мне похожей на женщин Джермецыкка, когда они идут на базар или на полевые работы. Мы поздоровались. Женщина, видимо, знала, что в квартире появился новый хозяин, но видела она меня впервые. У нее оказался мягкий, приветливый голос. О каких скандальных соседях говорили в горисполкоме, один Бог знает. Может, наш редактор решил попросту припугнуть меня?
Я бесцельно слонялся по комнате, потом отправился к себе на квартиру. Дорога заняла у меня каких-нибудь пятнадцать минут. Приближалось обеденное время, и дома я, конечно, никого не застал. Я стал думать над тем, что мне прихватить из вещей, и в конце концов остановился на матраце. Я завернул его в тонкое одеяло и взвалил на плечи. Сначала я собирался перехватить такси или какую-нибудь машину, но, бесполезно прождав какое-то время, решил двигаться своим ходом. Я старался идти закоулками, чтобы меня не повстречал кто-нибудь из знакомых. Наконец я добрался до своей новой квартиры. На этот раз свидетелей моего переселения стало больше, выглянула и та старушка в белом платке. В руках у меня был груз, и возиться с замком было неудобно. Старушка взяла у меня ключ, открыла дверь, другие соседи помогли открыть вторую створку дверей. Все еще не опуская матраца на пол, я прошел в комнату. Людей надо было поблагодарить, и я вышел в коридор!
— Спасибо всем!
— Познакомьтесь с нашим новым соседом! — проговорила старушка в платке, словно я уже давно был знаком с ней.
Я представился, назвал себя. Никто из соседей не был похож на грабителя или захватчика, никто не хмурился, не косился на меня. Мало того, соседи стали вовсю расхваливать квартиру, словно боялись, что я могу передумать и отказаться от нее, подсказали, что у бывших хозяев был еще погреб, куда можно положить соленья, овощи, дрова.
Через окна коридора я поглядел на второй этаж, оттуда жильцы тоже успели меня заметить. В этом не было ничего необычного: всем хочется увидеть нового соседа, каждому интересно познакомиться с человеком, который отныне будет жить здесь, так что ни в чем предосудительном я не мог никого заподозрить. Чем больше людей меня увидит, тем быстрее по дому распространится новость о моем переселении, и после этого вряд ли кому придет в голову ворваться в комнату, в которой уже кто-то обосновался.
На следующий день после работы мы с Дунетхан вынесли вещи Кавдына в коридор, сложили их в углу. Кавдын мне сам велел их вынести, а попозже, говорит, мы все свое барахло вывезем.
После того как комната опустела, она показалась мне еще более просторной. В воскресенье мы окончательно переехали сюда. Дзапар и Дзандзабах тоже помогали нам перебираться. Дунетхан так убрала комнату, что ни одной пылинки нигде не увидишь. Вымыла полы в комнате и в коридоре. Когда мы расставили вещи, наша небольшая обитель приняла такой уютный вид, словно мы жили здесь с давних пор.
XIII
Я хотел обрадовать Бади своей новостью, но у меня не получилось: она уже обо всем знала, кто-то ей рассказал о квартире. Удивительнее же всего было то, что вместо того чтобы радоваться, она вдруг насупилась, замкнулась. Я понял, что ей что-то пришлось не по душе, и осторожно спросил:
— Человек обычно радуется новой квартире, а ты хмурая, как осенний день, что с тобой?
— Не нужна мне такая квартира!
— Какая такая? Ты бы ее вначале хотя бы увидела, а потом говорила.
— Ноги моей никогда там не будет!
— Это почему?
— Не хочу, чтобы мне старуха все время мерещилась!..
— Какая старуха? Ты о чем?
— Которая там прежде жила…
Я ничего не понимал. Кто ей мог такое рассказать?.. Ведь о квартире знало всего несколько человек, кто же из них мог сообщить ей такую «правду»?
— Старушки там и в помине никогда не было!
— А где же жила та старуха, которая умерла?
— О ком ты, не понимаю…
— Мне так дочь Гадацци сказала, Фатима…
— Что она тебе сказала?..
— Говорит, в каком-то ветхом домике померла старуха, а теперь там поселились твои брат и сестра…
Как тут человеку не лопнуть от злости?! Привезти из города в село такую небылицу! Наверняка Гадацци и его семейка очень огорчились, когда узнали, что мы получили квартиру. Да и какая добрая весть может обрадовать их?.. Но если это и так, то разве при этом обязательно распускать вздорные слухи?
— Ну, знаешь, ты меня сразила наповал! — Я пытаюсь улыбнуться через силу. — Значит, говорит, ветхий домик? А что если двухэтажный дом? А комната у нас знаешь какая? Просторная, высокая, вздумаешь взглянуть на потолок, так у тебя шапка с головы упадет. Семейка Гадацци нам завидует, вот и несет всякий вздор. Хочешь знать, кто там жил на самом деле? — Как мне сразу не пришло в голову сказать об этом? — Когда из Карджына вслед за Халлой приехали хуындзаута[33], вспомни, кто играл на гармошке?
— Там была высокая, красивая девушка. Дуду ее звали…
— Верно! Так вот, в той комнате жил дядя этой Дуду, Кавдын, теперь ему новую квартиру дали, а старая мне досталась. Понятно?
До чего же мерзкое семейство у Гадацци! Дзыцца, бывало, говорила: «Не хорони достойного человека рядом с могилой мерзавца, не то и о нем пойдет худая слава». Но похоже, еще опаснее, когда этот мерзавец жив, да к тому же приходится тебе соседом. С семьей Гадацци у нас никогда не было ни споров, ни ссор, тем более мы никогда не возводили на них напраслины, а они вот сплетничают, распускают о нас вздорные слухи. Но видно, плохой человек тем и плох, что никогда не может быть хорошим. Добро ему противопоказано от природы.
К тому же Гадацци наверняка затаил на меня злобу за то, что в своей статье о передовой колхозной бригаде я раскрыл людям глаза на его мнимые успехи. Такое он не скоро забудет. Да и дочь его хороша. Однажды она обо мне такое выдумала…
Тогда я еще учился на третьем курсе института. В тот год Дунетхан поступила в техникум. Я часто забегал к ней в общежитие. Жила Дунетхан с такими же скромными девочками, как она сама. Я относился к ее подругам с уважением и добрым чувством. Они отвечали мне тем же. Стоило мне переступить порог их комнаты, как они на радостях не знали, куда меня усадить и чем угостить. Однажды с Дунетхан у нас зашел разговор об ее подружках. Дунетхан сказала:
— Ты им всем очень нравишься. Когда кто-нибудь из них встречает тебя на проспекте, то потом с такой радостью рассказывает мне об этом!..
— На их месте я бы и трех пирогов ради такого события не пожалел, — пошутил я.
— Правда, одно им в тебе не нравится… — продолжала сестра.
— Интересно, что?
— Они говорят, ты волосы на голове завиваешь.
— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся я. — Значит, волосы завиваю, шестимесячную завивку делаю…
— Они так уверяют. Я попробовала их разубедить, но, когда они все на меня набросились, я, честно говоря, и сама засомневалась…
— Значит, засомневалась…
— В самом деле, покажи, может, подружки правду говорят! — И она запустила руку в мои волосы.
Мне всегда претили подобные штучки. В общежитии у нас кое-кто из ребят подкрашивал усы. Эти люди вызывали у меня чувство брезгливости. Да и девушкам это не нравилось. Я сам не раз бывал свидетелем того, как они заочно насмехались над такими ребятами, сторонились их. А теперь, выходит, я поступаю еще хуже — завиваю на голове волосы! Действительно, у моих волос была такая особенность, после мытья они становились такими мягкими, пушистыми, так волнились, будто их и в самом деле завили. Проходило не менее двух-трех дней, пока они не принимали свой обычный вид.
