Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
— Сиди смирно, — одергивала его мать.
Один Григорий Дмитриевич чаевничал спокойно, в свое удовольствие. Похваливал привезенный из деревни мед, раскраснелся, толстая шея стала багровой, бритая голова лоснилась. Допив четвертую чашку, опрокинул ее вверх донышком. Расстегнув ворот гимнастерки, отодвинулся от стола, обвел всех хитро прищуренными, замаслившимися глазами. Тяжело отдуваясь, спросил:
— Ну, темные люди, признавайтесь, кто газет не читает?
— Какие там газеты, — первой отозвалась бабка. — Я и сроду-то одни картинки смотрела. А сейчас себя обызреть, и то времени нету, крутишься, как колесо, с утра до вечера.
— С вас, мамаша, спрос небольшой. Я к остальным адресуюсь.
— Некогда, — сказала Антонина Николаевна.
— А ты, Оля?
— Когда как… Теперь ведь главным образом про войну пишут.
— Вот про войну-то и надо читать, тем более тебе, — назидательно произнес Григорий Дмитриевич, разворачивая газету. — Ну, темнота, слушайте внимательно. Просвещать буду. Заголовок: «Не числом, а умением», Понимаете, у-ме-ни-ем! Суворовская характеристика.
— А ты без комментариев, — сказала Антонина Николаевна. — Людмиле спать пора.
— Успеет… Ну, слушайте. Воины энской стрелковой части заняли рубеж на берегу реки. Не ожидая, пока противник подойдет к рубежу и развернется для атаки, командир подразделения старший сержант Дьяконский… — громогласно, по слогам прочитал Григорий Дмитриевич и торжествующе посмотрел поверх газеты.
Ольга, побледнев, подалась к нему:
— Что с ним?
— Экие вы, женщины, паникеры, — поморщился Григорий Дмитриевич. — Тут про героические дела пишут, а ты сразу в панику!
Заметка была небольшая. Григорий Дмитриевич неторопливо прочитал ее и отдал газету Ольге.
— Восемь машин и рота пехоты — это он молодчина, — похвалил Григорий Дмитриевич.
— А в роте сколько человек? — поинтересовалась Антонина Николаевна.
— Ну сто или сто пятьдесят.
— Неужели столько людей перебили? Это же ужас! И кто, подумать только… Витя, отличник, по литературе всегда пятерки. Чернышевского любил, Чеховым зачитывался…
— Значит, учеба ему впрок пошла, — сказал Григорий Дмитриевич, довольный тем, что произвел впечатление. — Теперь ему орден без всяких-яких. За такое дело положено. Тем более — в газете напечатали. На всю страну… Читать надо, а не ветер гонять, — взъерошил он волосы сыну.
Ольга, прижимая к груди газету, вышла из-за стола.
— Ты куда? — поинтересовался Григорий Дмитриевич.
— Я? — мигая, спросила она. — Я пойду туда… в комнату. Почитаю пойду.
— Иди, — разрешил Григорий Дмитриевич, покровительственно улыбаясь. — Наизусть выучи.
— Я выучу, — сказала она.
Счастливо-растерянная улыбка была у нее на лице. Наклонившись, Ольга вдруг поцеловала Григория Дмитриевича в распаренную мокрую макушку.
— Да ты что? Ополоумела? — подскочил он, но Ольга уже выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. — Ну и дура-баба! Вон что удумала, — говорил смущенный Григорий Дмитриевич, вытирая платком потную голову.
— От радости люди глупеют, — солидно сказал Славка.
— Побольше бы таких глупых-то было, — вздохнула Марфа Ивановна.
Антонина Николаевна, оглянувшись на дверь, произнесла негромко:
— Может, это просто однофамилец.
— Исключено, — заверил Григорий Дмитриевич. — Сержант, это раз. Во-вторых, фамилия очень редкая. — И, подумав, добавил: — Вот ведь жизнь какие коленца выкидывает! Теперь, глядишь, пойдет в гору парень.
* * *Подполковник фон Либенштейн, любивший перекладывать все на точный язык цифр, подсчитал, что с 22 июня по 10 июля танковая группа продвигалась со средней скоростью сорок-пятьдесят километров в сутки. А после 10 июля за Днепром средняя скорость не превышала пяти-шести километров. И чем дальше на восток, тем заметнее падал темп.
В конце июля наступательный порыв танковой группы иссяк. Она уперлась острием клина в Ельню; не только не могла продвинуться дальше, но и с трудом отражала контратаки русских у Смоленска, Ельни и на растянутом фланге — возле Рогачева и Бобруйска.
Гудериан метался на командирском танке из одного корпуса в другой. Повсюду обстановка была сложной. Русские могли прорваться и с востока, и с юга. Их кавалерия появилась в глубоком тылу, возле Слуцка.
Да, танкисты Гейнца забрались слишком далеко. Им пришлось бы плохо, если бы не выручала пехота, быстро подтягивавшаяся из глубины и занимавшая прочную оборону. А потрепанные танковые дивизии отводились в тыл для отдыха и пополнения людьми и машинами.
Офицер связи доставил на самолете из Берлина пакет с красными печатями «Совершенно секретно». Главное командование сухопутных сил сообщало, что ранее поставленная войскам задача — к 1 октября выйти на линию Онежское озеро — река Волга — теперь считается уже невыполнимой. Имелась уверенность, что к этому времени войска достигнут линии Ленинград — Москва и районов южнее Москвы. Окончательное решение о ходе дальнейших операций еще не принято.
По существу это был отказ от намеченных планов. Война явно затягивалась до самой зимы.
Гудериан не хотел мириться с этим. За сорок дней его войска прошли 700 километров, а до Москвы оставалось всего-навсего 300. Конечно, дивизии ослаблены, фланги растянуты, русские занимают охватывающее положение. Но он был уверен, что надо снова собрать все танки, в кулак и нанести еще один, последний удар. Гудериан уже свыкся с мыслью, что в ближайшее время первым ворвется в столицу большевиков, и теперь он не мог отказаться от этого.
— Я буду говорить с фюрером, — заявил он Либенштейну. — Я постараюсь сам убедить его в том, что наступление на Москву нельзя откладывать ни на один день.
В 4-й танковой дивизии Гудериан бывал чаще, чем в других. До недавнего времени в этой дивизии служил его старший сын — командовал ротой 35-го танкового полка. Гудериан был знаком со многими офицерами и даже рядовыми; его встречали здесь с радостью. Солдаты и офицеры гордились особым вниманием со стороны генерал-полковника и извлекали из этого некоторые выгоды, особенно по части снабжения.
Генерал заехал в дивизию 8 августа, сразу после боев за Рославль. Город был взят, на сорок километров в сторону Брянска разведка не обнаружила противника. Можно было спокойно двигаться на восток, но танки пришлось повернуть почти в противоположную сторону, на юго-запад, чтобы оттеснить группировку русских, нависшую над тылами. Но и на этом направлении наступление велось вяло, отдельными частями. Главные силы танковых дивизий приводили себя в порядок.
35-й танковый полк расположился на отдых в большом селе, протянувшемся по берегу узкой извилистой речушки Ипуть. Село было захвачено без боя, дома стояли целые: крепкие, из толстых бревен, срубленные на десятилетия. Столько зелени было тут и такие большие, деревья росли возле домов, что с воздуха, вероятно, не разглядишь танков, укрытых под кронами.
Местных жителей почти не было видно. Не слышно рева коров, хрюканья, кудахтанья кур, того хаоса звуков, который сопровождал обычно вступление немецких войск в населенный пункт. В последние недели, когда темп продвижения резко упал и не удавалось проводить крупные охваты, положение в прифронтовой полосе изменилось. Население теперь успевало эвакуировать ценности и угонять скот. Уходя, русские взрывали мосты, водокачки, заводы, крупные здания, удобные для размещения войск, сжигали хлеб и нарушали линии связи.
Конечно, солдатам и теперь было чем поживиться. Но крупные государственные запасы противнику удавалось увезти на восток или уничтожить. Гудериан решил, что использует и этот козырь, когда будет доказывать необходимость быстрого наступления на Москву.
Проезжая по селу, генерал любовался своими танкистами. За два месяца беспрерывных боев сформировался определенный тип солдата-гудериановца. Эти ребята все время находились в движении. Ели в танках, спали в танках. Останавливались отдохнуть на три-четыре часа и снова вперед. Они привыкли везде чувствовать себя хозяевами. Они научились с ходу вступать в бой и были готовы в любую минуту открыть огонь. Они уверовали в то, что непобедимы. Уверовали настолько крепко, что отдельные неудачи не могли поколебать их. Они забыли, что такое сентиментальность, им все равно, в кого стрелять и кого давить гусеницами.
На другие рода войск они смотрели свысока, как квалифицированные мастера на чернорабочих. Уважали только авиацию, потому что летчики здорово помогали им и тоже имели дело с техникой.
Здесь был цвет германской нации, костяк вооруженных сил — солдаты, прослужившие по четыре-пять лет, побывавшие во многих странах. Солдаты-профессионалы. Новички из пополнения не шли ни в какое сравнение с ними…
