Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
Гудериан остановил машину у дома с палисадником, в котором росли золотые шары на тонких, длинных ножках, вытянувшиеся вровень с окнами. Но теперь почти все цветы были вытоптаны, стебли поломаны. Окна распахнуты настежь. Из затененной: глубины дома тянуло запахом горелого лука. В комнате играли на двух губных гармошках и пели солдатскую песенку о Лорхен, спутавшей в темноте своего возлюбленного с другим.
Возле палисадника, упершись гусеницей в ствол дерева, стоял танк Т-IV с толстой тупорылой пушкой. Танкисты с перемазанными лицами разбирали и чистили двигатель, складывали детали на две сдвинутые кровати, покрытые широкой скатертью. По краям она была еще совсем чистой, белой, сохранились даже рубцы. А в середине — сплошное, неотмываемое пятно. Вместо ветоши танкисты использовали разодранные на куски простыни и наволочки.
Командир роты обер-лейтенант Фридрих Крумбах, отрапортовав, попросил у генерала извинения за то, что одет не по форме. Он был в нижней рубашке с закатанными рукавами, на ногах, вместо сапог, тапочки. Фуражка с очень высокой тульей сдвинута на затылок. Верх ее, натянутый на каркас с особым шиком, поднимался сзади, фуражка прогибалась посередине, как седло.
Гудериан кивнул одобрительно. Он прощал своим людям мелкие погрешности, зная, что это только прибавляет уважения к нему. На отдыхе, во время работы, да еще при такой жаре нет необходимости соблюдать форму. Строгость хороша с новичками, а эти бывалые солдаты знают, что такое дисциплина в бою: незачем портить им настроение придирками.
Обер-лейтенант Крумбах был старым знакомым Гудериана, участником походов в Польшу и Францию. Генерал помнил даже его прозвище: «красноносый Фридрих». У него и сейчас нос на смуглом лице выделялся багровым пятном; обгорел, кожа на нем облезла, висела клочьями.
Танкисты, все голые до пояса, получив разрешение генерала, продолжали работать. Промывали соляркой детали, чистили наждаком головки цилиндров, сдирая нагар.
— Проклятая пыль, — сказал обер-лейтенант. — Лезет во все щели. Чистим уже не первый раз. Цилиндры разнашиваются.
Гудериан знал это: моторы расхлябались на многих машинах, понизилась мощность двигателей.
— Конечно, дойти до Москвы у нашего жеребца сил хватит, — продолжал Крумбах, улыбаясь. — Тут теперь близко. И до Горького хватит. Но до Урала — сомневаюсь. Особенно, если будем сворачивать то в одну, то в другую сторону. Мы ждем приказа, господин генерал. Наши саперы уже заготовили дорожные указатели на весь маршрут отсюда и до Москвы.
— Указатели пригодятся, — ответил Гудериан. Ему было приятно смотреть на этого молодого офицера. Белобрысый, с веселыми светло-голубыми глазами, с ровными зубами — настоящий ариец, из тех, кому предстоит навести новый немецкий порядок во всем мире. — Указатели пригодятся, — повторил он. — Мы будем в Москве в тот час и в тот день, который назначит фюрер.
— Разумеется, господин генерал. Но лично мне нужно попасть туда как можно скорее. — Его глаза щурились, он ждал вопроса, и Гудериан доставил ему это удовольствие.
— Почему вы так торопитесь?
— Господин генерал, я играю на скрипке, мне нужно беречь руки. А здесь такая грязь. И все время имеешь дело с металлом. Пальцы грубеют. Я взял с собой из дому вот это, — он вытащил из кармана светло-серые замшевые перчатки. — Взял дюжину, рассчитывая на весь поход. Девять пар уже пришлось выбросить, осталось три. В Москве я раздобуду новые. Но хватит ли мне до Москвы?
Не один Крумбах, многие офицеры в танковых войсках воевали в перчатках. Это было модно и красиво: представители Запада несли цивилизацию варварскому Востоку.
«Красноносый Фридрих» сейчас, конечно, хитрил. Его интересовали не столько перчатки, сколько дальнейшие планы командования.
— Дорогой обер-лейтенант, — ласково сказал ему генерал. — Я не могу измерять время изнашиваемостью предметов вашего туалета. Это не так просто, как играть на губной гармошке песенку о прекрасной Лорхен.
Танкисты засмеялись.
— К Москве ведут разные дороги, и длинные и короткие. Мы пойдем по той, по которой нам прикажут, ведь мы солдаты. Но у меня к вам просьба: когда вы в Москве достанете перчатки, не забудьте и обо мне. Захватите и для меня несколько пар в память об этом походе. Я ведь тоже танкист, черт побери, хоть и немного постарше вас.
— Ящик! Я достану для вас целый ящик! — радостно воскликнул Крумбах. — И самые лучшие, господин генерал, хотя бы мне пришлось перевернуть весь этот город.
— Только дюжину, больше не нужно, — улыбаясь, возразил Гудериан.
Он был доволен этой встречей. Еще раз убедился, что у танкистов высокий боевой дух. За такие разговоры подчиненные любят своих начальников. А для будущего историка и биографа — еще одна интересная страница: великий полководец беседует со своими воинами.
* * *В девять часов разводящий Рожков привел заведующего складом обозно-вещевого снабжения. Сняли пломбу, открыли дверь. Булгаков из часового превратился просто в караульного. В склад потянулись люди. Игорь не задерживал их, теперь ответственность за сохранность имущества нес заведующий. Игорь и вообще-то считал все это дело игрушечным. В мирное время у военных много лишнего времени, вот и выдумали эти караулы. Ну, понятно, нужно боеприпасы охранять, казарму, мост. А тут в старом сарае висели на стенах хомуты, стояли какие-то бочки, лежали свернутые палатки, кипы одеял, грудились раскладные кровати. Не больше ценностей, чем на складе сельпо. Сюда сторожа с дробовиком вполне достаточно.
Игорь забросил винтовку за спину, отошел в сторону от склада. Грелся на утреннем солнышке, щуря глаза от яркого света. Лес пока берег свой летний наряд, но заметны стали первые признаки приближающейся осени: золотые мониста вплетались в зеленые косы берез, на осинах обвяли и поникли листочки.
Булгаков достал из кармана маленький томик Фета. Обнаружил его в вещевом мешке, когда последний раз возвратился из Москвы. Шут его знает, кто подсунул ему книжку. Может быть, Неля?
Фет ему не очень нравился. Да и знал его мало, только по школе. Но вчера вечером в караульном помещении прочитал несколько стихотворений и даже затосковал: напомнили они родные места, лесную глушь, медленную, спокойную речку.
Открыл книжку с середины. Пробежал глазами по строчкам. Стихи были очень певучие, нога сама отбивала ритм:
Ель рукавом мне тропинку завесила.Ветер. В лесу одномуШумно, и жутко, и грустно, и весело —Я ничего не пойму.Ветер. Кругом все гудит и колышется.Листья кружатся у ног…
Услышав чьи-то шаги, оглянулся: перед ним группа командиров. Начальник курсов, дежурный и еще — незнакомые. Начальник, невысокий, в новой, чуть ли не до колен, гимнастерке, сердито смотрел на Булгакова. Спросил, сделав маленький шаг вперед:
— Вы кто?
Игорь сунул книжку в карман, взял винтовку «к ноге», отрапортовал:
— Караульный, курсант Булгаков.
— Вы что здесь делаете?
Игорю такой вопрос показался странным. Ясно, что делает, если караульный. Не коров пасет и не рыбу ловит. Удивило его и злое лицо начальника и его раздраженный тон.
— Склад берегу.
— Скла-а-ад? Черт знает что такое! На посту — с книгой! На три шага к себе подпустил!
— Да ведь склад-то открытый. Заведующий там хомуты считает, — внес ясность Булгаков.
— Дежурный, немедленно снять его. На гауптвахту.
— За что? — удивился Игорь.
— На досуге подумаете. Дежурный, снабдите его уставом караульной службы. Не выпускать, пока не выучит наизусть.
— Но я же отстану от группы!
— За рассуждения — строгий арест. Трое суток. На хлеб и на воду. — Начальник круто повернулся и пошел, переваливаясь, как утка. На ходу ругал дежурного, а тот, оправдываясь, объяснял, что этот набор очень трудный.
Начальник отправился проверять другие посты, а Булгаков через полчаса уже сидел на гауптвахте, сдав старшине роты винтовку, подсумок, ремень и звездочку с пилотки. Обиженный несправедливостью, Игорь спросил, не срезать ли ему заодно и пуговицы с гимнастерки, не оставить ли старшине сапоги с портянками. Но старшина пригрозил увесистым кулаком и посоветовал не валять дурака.
Гауптвахта помещалась в палатке, в дальнем конце лагеря. Игорь оказался в ней единственным, арестованным. Он довольно скоро свыкся со своим положением и даже усмотрел в нем некоторые выгоды. Прежде всего — можно хорошо отоспаться. Правда, на железной койке не было ни матраца, ни подушки, только голые доски. Но Игорь приноровился спать на земле, подстелив охапку травы и завернувшись в шинель.
На следующий день ребята с утра мотались в поле, учились окапываться, с криком «ура» ходили в атаку на скирды соломы. А Игорь валялся на траве, писал письма домой и читал Фета. Вечером, когда Булгаков начал было скучать, у задней стенки палатки послышался шорох. Край брезента приподнялся, и Игорь увидел веселое конопатое лицо своего отделенного командира.
