Круча - Валентин Николаевич Астров
А разве не было случаев, когда Зиновьев с Каменевым (а до них — Троцкий) вместе с большинством голосовали в ЦК за что-нибудь, чего не разделяют? Голосовали «из тактических соображений», — а назавтра выносили разногласия за пределы ЦК в момент, который казался им подходящим.
Выступать против решений, принятых с твоим же участием! К чему ведет такая беспринципность? К готовности, при случае, «голоснуть» за что угодно?.. Ведь за «тактическими соображениями» дело не станет. Я не пророк, но такой двурушнический путь в политике к добру привести не может. Не говорю уже о моральной стороне дела… Наконец и убеждать лжеца теряешь охоту: какая цена его согласию?
Напрасно ты язвишь: «Не удивлюсь, если это мое письмо, адресованное старому товарищу, мне предъявят когда-нибудь в ЦКК в качестве обвинительного материала». Можешь спокойно спать, никуда я твое письмо не отправлю. Ты ко мне обратился, — стало быть, тебя грызет червь сомнения. Иначе зачем было писать презренному «проработчику»? Плюнул бы на него, и дело с концом, если б верил в свою правоту на сто процентов. Но ты написал, и я чувствую, что мой долг, пренебрегая твоей руготней, протянуть тебе руку помощи.
Что и делаю посильно этим письмом.
Константин».
5
С тех пор как в институтской столовке за Костин стол усаживался представительный молодой человек и требовал у коменданта «жиго де мутон», минуло три года. Сандрик теперь открыто, без всякой зависти признавал Костино «первенство» над собой.
— Я, как тургеневский Берсенев, — шутил он, — предназначен быть в жизни нумером вторым. Им я состоял при Витьке Шандалове, а теперь состою при тебе. Откровенно говоря, сейчас чувствую себя лучше. Витькина авторитарность меня подавляла. Иной раз хочется ему возразить, а как подумаешь, что сейчас он покраснеет, надуется, — возьмешь да и плюнешь, пусть делает как хочет. С тобой такого не может быть. У тебя, как и у меня, к власти вкуса нет.
— Ой, вот верно сказал! — смеялся Костя. — Не люблю приказывать. Убеждать люблю: удовлетворение чувствуешь, когда сумеешь переубедить.
Костя не расспрашивал, как они с Марией поженились, но Сандрик не утерпел и рассказал сам.
Он до последнего момента не говорил ни ей, ни Ване Говоркову, что разошелся с Катей. Мария считала его женатым и одно время стала избегать.
Никаких объяснений между ними не происходило до того дня, когда Ване пришло в голову Марию «разыграть». В воскресенье к нему домой зашли Адель и Флёнушкин. Мария прийти отказывалась, и вот, чтобы ее залучить, Иван наврал ей, будто к Сандрику приехала жена, Катя.
— Приехала Катя? — переспросила Мария дрогнувшим голосом. Их разговор происходил по телефону. — Ты серьезно?
— Конечно! Они здесь, у меня. Приезжай скорей! Сандрик ей про тебя все уши прожужжал. Она уж его приревновала, хочет с тобой непременно познакомиться.
— Попроси, пожалуйста, Катю, чтобы она подошла к телефону.
— Да не могу я, они так расшалились, через стулья прыгают… Приезжай, говорят!
— Ну хорошо, — согласилась Мария. — Если Катя хочет со мной познакомиться, я с удовольствием приеду. Но ты меня не обманываешь?
— Что ты, что ты! — хохотал в трубку Иван.
Через полчаса Мария стояла перед Говорковым и укоряла его:
— Как тебе не стыдно!..
День был солнечный, Адель предложила всем полюбоваться Ленинградом с Исаакиевского собора. По дороге Иван с Аделью решили лучше погулять по набережной.
Час спустя Флёнушкин с Марией вдвоем стояли у перил на одном из верхних балконов колокольни Исаакия, держась за руки. Они смотрели сверху на красиво расположенный город и вряд ли замечали, что мутные, словно запыленные ленинградские крыши все еще не покрашены заново со времен войны.
Мягкий ветерок веял со стороны Финского залива. Мария тихо говорила:
— Я бы ни за что не пришла сегодня к Ване, если бы он не обманул меня так подло!.. Я мучилась, думая, что ты женат, и решила, что если ее увижу, то перестану думать о тебе…
6
Этим летом Уманская приезжала ненадолго в Москву, но с Костей разминулась. В Стрелецке она взялась помочь местной библиотеке в формировании книжного фонда и написала Косте, советуясь с ним по поводу списков исторической литературы и прося поискать кое-что из редких книг у ленинградских букинистов. Просьбы ее он выполнил.
Испытанное им прошлой зимой душевное потрясение постепенно забывалось, но не прошло бесследно. Он жил как бы с притушенными фонарями; мог грустить или смеяться, работать или отдыхать, однако все словно отодвинулось от него на расстояние. Вина перед Олей угнетала его, но вернуться к ней сейчас целиком, весь он еще не мог. Разлука с ней поэтому пришлась отчасти ко времени. Нужен был срок, и Оля это понимала и не торопила его.
И странно: Костя жил с приглушенными чувствами, а голова работала без отказа, даже ясней и трезвей, чем прежде. Не было худа без добра — он становился ровнее характером. Как будто вместо легко воспламеняющегося охотничьего пороха в него подсыпали бездымного, который попусту, без сильного сжатия, не способен взрываться и на воздухе горит медленно, до своего часу.
На совещаниях в губкоме Пересветов встречал Афонина. Иногда выбирался зайти домой к нему и Риточке (они еще в прошлом году поженились). С Флёнушкиным постоянно виделись в редакции.
Время у Кости сплошь было занято работой. Лохматов открыл ему, ради чего он изучал в больнице немецкий язык: Федор ехал в Берлин на работу в советском торгпредстве. Федино письмо напомнило Косте об изъяне в его собственном образовании: он кончал институт, а по-прежнему не знал толком ни одного иностранного языка. Пересветов взял за правило ежедневно просматривать со словарем немецкую газету, выбрав для этого венскую «Арбейтер цейтунг». «Левые» социал-демократы, «австро-марксисты», наиболее тонко и лживо извращали марксизм, что делало их особенно опасными врагами коммунизма. По взглядам к ним близки были русские меньшевики, издавна Костю занимавшие, а отчасти и троцкистско-зиновьевская оппозиция.
«Арбейтер цейтунг» отняла у него последние свободные часы.
7
Наезжая изредка на денек в Москву, Пересветов и Флёнушкин встречались с Шандаловым. О недавней политической ссоре не вспоминали. Раз только зашла речь о бухаринском «обогащайтесь».
— Засыпался ваш «Учитель» с этим лозунгом, — заметил Сандрик.
Виктор пожал плечами:
— Неудачных выражений бояться, так никогда ничего нового не скажешь. Сейчас же истолковали дурно, припомнили «анришессе ву», а Бухарин не кулака имел в виду, он говорил про обогащение всей крестьянской массы.
— Ну, он говорил именно о «врастании кулака» в социализм, — напомнил