Лев Кассиль - Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики
– Надорветесь! – кричала Мария Дементьевна. – Надорветесь! Меня с тысяча девятьсот одиннадцатого года никто поднять не мог.
Она была действительно очень тяжела. Антон посадил ее на диван и шагнул к профессорше Мегаловой.
– Вы с ума сошли! – закричала профессорша, взлетая, руками одергивая юбку и ловя свалившееся с носа пенсне. – Ксенофонт!..
– Молодой человек! – сказал Мегалов, животом надвигаясь на Кандидова.
– По-о-озволь! – кричал Кандидов.
– Я не позволю! – лепетал профессор.
– По-о-озволь!.. Это чья? Примай под расписку! – И Антон сдал на руки профессору его супругу, едва не уронив ее на пол.
– Ты немножко воздержись! – громко сказал ему на ухо Цветочкин. – Неудобно…
– Иди ты!..
– Антон Михайлович… – увещевал его Ласмин.
Антон так стиснул юриста, что у бедного Валерьяна Николаевича потемнело в глазах.
– И-эх, гуляй! Полный ход, грузи, давай не задерживай!.. Не подходи, зашибу!..
И Антон куролесил так, что Лада побежала звонить Карасику:
– Послушайте, Карасик, ваш этот приятель… напился тут. Утихомирьте его, ради бога!
Карасик всполошился.
– Антон там натворил что-то, – сказал он и побежал.
Токарцевы жили поблизости от завода. Через несколько минут Карасик уже входил в квартиру Токарцевых. Ему открыла домработница Липа.
– Ваш-то здоровущий, – сказала она с осуждением, – какое безобразие себе позволяет! Скандальничает.
Волнуясь и для чего-то надвинув на лоб свою верную шляпу, Карасик вошел в гостиную. Антон бушевал у рояля в ворохе диванных подушек. Одна щека у него была в кармине, галстук вылез из-под воротника.
– А, Карась! – закричал он суетясь. – А ну, подойди сюда, рыбка, выпьем.
Карасик медленно и молча шел на него. Антон качался:
– Ты чего это?.. Ну подходи, ну…
Карасик приблизился почти вплотную. Антон протянул руку, чтобы сграбастать его. Но тут произошло нечто неожиданное.
– Добрый вечер, Антон, – негромко сказал Карасик, почтительно сняв свою смешную шляпу. – Сядь! Успокойся, и пойдем.
И Карасик, встав на цыпочки, крепко взял Антона за плечи.
Антон сел. Он сделал легкое движение, и литые его плечи ушли из пальцев Карасика. Но тут ему стало дурно, он скис. Шляпа Карасика валялась на полу. Карасик взглянул на Антона, и ему стало жаль друга. Бледный, испачканный кармином, опоганенный, обвисший, сидел Антон. Карасик с бешеным отвращением оглядел гостей. Они перепуганно жались у дверей.
– Оставьте нас вдвоем! – резко сказал Карасик.
Повинуясь его голосу, все перешли в соседнюю комнату.
– Тоша, воды, может быть, тебе?
– Вот дрянная, брат, петрушка! Я, кажется, пьян? Подпоили, сволочи!.. Уведи меня отсюда… Подсоби, Женя…
Глава XXXVIII
Похмелье
Очень скверное вышло дело. Антон встал утром зеленый, запухший. Ему было досадно и совестно. И ясный до боли в надбровьях день брезгливо посматривал на него через окно. Вещи были разбросаны. Одежда валялась скомканная и небрежно брошенная, словно в панике бежала вчера с него. «Даже брюки, даже брюки убежали от тебя», – припомнилось ему детское стихотворение. Стул стоял, сердито повернувшись к нему спинкой. Подтяжки свисали до полу. Сопя, с омерзением натягивал на себя помятые штаны Антон. Карасик молча смотрел на него и ждал, что он скажет. Но Антон молчал.
– Отличился, нечего сказать! – не выдержал Карасик.
– Я, кажется, наделал делов, не расхлебать, – проговорил Антон. – Ребята ничего не знают?
– Узнают еще, – сказал Карасик.
– А нельзя ли как-нибудь?.. – замялся Антон. – А то раззвонят.
– А почему ты не боишься, что вчерашние твои друзья разболтают?
Антон не ответил. Он подозрительно и мутно взглянул на Женю:
– Скажешь, значит?.. Эх ты, газетчик… отдел объявлений. – Он с досадой покривился. – Ну, смотри, Женя, как знаешь… Только товарищи так не поступают. Пожалеешь после…
– Ты что это, грозишь, кажется?
– Чего там грозить, сам увидишь, – загадочно сказал Антон.
– Ну, я не мастер загадки отгадывать! – разъярился Карасик. – С этим обратись в отдел ребусов и шарад. А ведь я же, по-твоему, отдел объявлений…
Антон ушел, пнув ногой стул по дороге.
Это уже была ссора.
Коммуна, узнав о вчерашней истории, заволновалась. Настя была возмущена и растеряна. Бухвостов кричал, что Антон опозорил Гидраэр. Фома говорил, что, конечно, человеку иной раз выпить и не грешно, но всему край есть. И это срам для всей команды. Послали письменное извинение Токарцевым. Письмо отнес Карасик.
– Ничего, пустяки какие, – сказала Мария Дементьевна. – Ну выпил человек. Это Валерьян Николаевич Ласмин виноват, он его все спаивал, а я не углядела. Вы скажите ему, чтобы он не расстраивался. Пусть зайдет. Но вы какой молодец! Вот не ожидала. Он ведь такой исполин, силач, это чудо! Можете представить, он меня, как пушинку…
Настя сообщила Карасику, что дело будет обсуждаться в комитете комсомола. Антона вызвали для объяснений. В этот вечер Карасик был занят в редакции, а когда вернулся, то не застал Антона дома, а Фома, Бухвостов и Крайнах говорили при Карасике иносказательно, намеками.
– Ну что, был комитет? – спросил Карасик.
– Да, там насчет перевода цеха, – уклончиво отвечал Бухвостов.
– Я насчет Антона спрашиваю.
– Что же Антон? – неохотно отвечал Бухвостов. – Поговорили с ним. Поговорили крепко… Вот будет открытое собрание, тогда узнаешь, потерпи.
Карасик впервые за все время вспылил, послал всех к черту и пошел к себе.
Плохо, плохо было в коммуне. Даже тренировка шла вяло, словно мяч был слабо накачан. А Баграш все не приезжал. Антон приходил теперь лишь ночевать. Бухвостов, стуча кулаком по столу, требовал срочно на общем собрании обсудить поведение Кандидова. Карасик просил обождать до приезда Баграша. Но возмущение ребят было очень велико. Они настояли на немедленном разрешении вопроса. Кандидов, узнав об этом, взбеленился. Хватит с него, что на комитете его клевали. А выслушивать выговор перед всей командой он не намерен.
Все собрались, а Антона не было. Гидраэровцы растерянно переглядывались. Настя, зябко закутавшись в большую шаль, сидела в уголке. Поздно вечером явился Антон, и все снова собрались в общей комнате. Потупившись, стояли напористые и решительные ребята из нападения. Смятение было на подвижных лицах полузащитников. Упрямые и непреклонные, переминались на толстых своих ногах беки, защитники. Все стояли плечом к плечу, исподлобья глядя на Антона.
Это стояла команда, слитная, готовая сейчас двинуться вместе, дружно, разом. Антон почувствовал холодную неприязнь ребят. Ему стало тяжело. Скорее бы кончить все! Нехорошо все это получилось, неладно…
– Есть люди, – сказала, вставая, Настя, и все оглянулись на нее, – есть люди, которые в своем коллективе не умеют…
– Ребята, давайте обойдемся без митинга, без всей этой петрушки, – сказал Антон, как бы не видя Насти.
– Тут не митингом пахнет, а предупреждением последним! – выкрикнул Бухвостов.
– Может быть, помолчите, товарищ, пока я говорю! – холодно сказал Антон.
– За такое отношение, знаешь, можешь в два счета выкатиться… арбузом! – рассвирепел Бухвостов.
– Ага… Кто-то уже арбузами попрекает? Что ж, я не навязываюсь.
– Знатного человека – это мы уважаем, а зазнавак учить будем! – закричал Крайнах.
– Может, помолчишь минутку? – спросил его Антон.
– Действительно, Яша, дай человеку сказать, – зашептала мама Фрума, горестно стоявшая поодаль, в дверях.
– Ребята, вот что, – начал Антон: – это все разговоры мимо ворот.
И, глядя в окно, стараясь быть как можно спокойнее, он вполголоса сообщил, что переходит в команду клуба «Магнето».
Весть эта поразила ребят. Поступок Антона показался им изменой.
– Так! – сказал насмешливо Бухвостов. – Почем за кило дали?
Антон вспыхнул и сжал кулак:
– Скажи спасибо, что это тут… Я бы тебе на Волге за это слово…
– Да будь покоен, – сказал Фома. – Я бы тебя у нас в деревне тоже на задах словил…
– Антон, – Настя, бледная, глядела ему в глаза, – ты что? Шутишь это? Пугаешь нас?.. Да мы в Совет…
– Ребята, давайте не злиться, – отвернувшись, проговорил Антон. – Силком не удержите, а все уже согласовано, и в Высшем совете тоже. Что, на самом деле, одна на свете советская команда вы, что ли? Есть и почище. А у вас мне… Не расту, в общем, я у вас…
Он видел, что его уже ненавидят. Команда бросала на него недобрые взгляды. Он на всякий случай отступил к стене. Сделай он одно неосторожное движение, скажи сейчас резкое слово, и все покатилось бы в драке. Он попятился к лестнице.
– Ну и вали, вали к своему Цветочкину разлюбезному! – сказал Бухвостов.
