Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Я надомник, — отшутился Балатьев. — Сам себе хозяин. Хочу — работаю, хочу…
— Вы все шуткуете, Николай Сергеевич. Знаем ведь…
Надя охотно разрешила зайти в избушку и проявила такт, не увязавшись следом.
В домике оставалось все как было. Тот же некрашеный стол, та же скамья-диван, та же высокая «семейная» кровать. Даже умывальник был тот же. Николай Сергеевич не удержался, поиграл медным стерженьком рукомойника, он отозвался звоном, более сильным, чем когда-то, потому что был пустой. Кроме счастливых воспоминаний, эта обитель ничего не будила, но когда Светлана Константиновна подошла к окну и увидела свой дом, слезы неудержимо потекли из ее глаз. Это была запоздалая реакция на опустевшее и ставшее чужим родное гнездо, порог которого побоялась переступить, чтобы не расчувствоваться и не расплакаться при посторонних.
Николай Сергеевич усадил жену рядом на диванчике, пристроил ее голову на своем плече и, вытирая носовым платком слезы, стал нашептывать какие-то отвлекающие слова.
Успокоилась. Принялись вспоминать: «А помнишь?..» — «А ты помнишь?..» Многие давно позабытые эпизоды их житья-бытья, смешные и трогательные, вдруг предстали с такой ощутимой реальностью, будто прошлое вошло в настоящее, будто между настоящим и прошлым исчезла грань.
Потом долго бродили по старой, столетней давности роще неподалеку от церкви, где Светлане Константиновне было знакомо каждое дерево и где, к ее удивлению, скамьи стояли на прежних местах. Общих воспоминаний у них с этой рощей связано не было, зато Светлана Константиновна вспомнила свидание с одноклассником, закончившееся сорванным поцелуем и пощечиной.
Захотелось есть, и они зашли в столовую, небольшую, но чистенькую, заказали обед. Людей было мало — обеденное время прошло.
— Рюмку подкрепляющего хочешь? — спросил Николай Сергеевич, показывая глазами на буфетную стойку, где красовались бутылки марочного коньяка.
Светлана Константиновна не отказалась. Надо было как-то встряхнуться — слишком уж много эмоций, грустных и радостных, прошло через сердце.
Не чокнувшись, как на поминках, а только обменявшись взглядами, выпили, на удивление вкусно пообедали — здесь, в глубинке, повара оказались совестливыми — и отправились искать знакомых.
Дом, где теперь жил Аким Иванович Чечулин, им показал первый же встречный. Находился он на главной улице, когда-то его занимал Кроханов. Приостановились, пытаясь определить, в какое же из семи окон постучать, чтобы не потревожить чужих людей, и почти тотчас в среднем окне к стеклу прильнуло маленькое, с тыковку, личико старой женщины, а следом появилось тяжелое, сохранившее резкость черт лицо мужчины. Несколько мгновений он стоял недвижимо, потом схватился за голову и растаял за окном.
Из калитки Аким Иванович вылетел пулей и с воплем радости кинулся к Балатьеву. Обнялись, расцеловались, веря и не веря тому, что довелось повидаться через столько лет, и, с трудом разъяв объятия, стали рассматривать друг друга.
— Ничего, ничего… — одобрительно повторял Аким Иванович. — Еще можно на вас воду возить.
Балатьев поводил плечами, разминая грудную клетку после ухватистых рук Акима Ивановича.
— Да и у вас силенка осталась. Пробую вот, целы ли ребра.
Аким Иванович знакомо цокнул языком.
— Только в руках. Ноги ни к черту. Вот только растиркой из одуванчиков на водке и спасаюсь. Старое боком выходит. Стоптал в мартене. — Поздоровался со Светланой Константиновной. — Вот кого годы поберегли. Ну, айда в дом.
Жена Чечулина встретила гостей как самых близких родственников. Потянулась целоваться и была счастлива, когда Балатьев, согнувшись, коснулся губами ее щеки.
Две комнаты, которые занимали Чечулины, казались очень просторными, так как были обставлены самой необходимой мебелью, а нарядный вид им придавали полы, сплошь устланные цветастой клеенкой. Поймав одобряющий взгляд Светланы Константиновны, хозяйка похвалилась:
— Это мы сами. Голь на выдумки хитра…
— Чо мелешь-то — голь! — не то шутя, не то серьезно приструнил жену Аким Иванович. — Оба пенсию получаем, внукам иногда даже подбрасываем. И телевизор вот какой заимели. — Он любовно погладил полированный корпус.
На столе быстро появился объемистый кувшин с бражкой, бутылка водки и запеченная в сметане рыба. Водку отвергли, бражку попробовали, а от рыбы не отказались — озерная нынче редкость.
Хлебнул Балатьев бражки и мгновенно вспомнил, где пробовал такую впервые. У сталевара Вячеслава Чечулина.
— Жив, жив еще! — обрадовался Аким Иванович тому, что Балатьев помнит соратников. — Обером после вас был. Работал здорово, да взрыв у него получился. Перед самым закрытием завода. Ногу ему сильно повредило. До сих пор мается, бедный. Живет все там же, в своем тереме расписном. Только вот на лето к сыну подался в Аскания-Нову. Антон у него в ученых ходит. Охотовед.
Выпив в честь гостя стопку, Аким Иванович с лихостью поцеловал донышко — все, стало быть.
С Вячеслава начались воспоминания. Кто куда уехал, когда завод остановили, кто жив, кто помер. Добрались и до Кроханова.
— Нарком наказал его по совокупности за все грехи, — рассказывал Балатьев, — назначил на самую низшую техническую должность — сменным диспетчером старого мартеновского цеха в Макеевке, да еще мальчишке в подчинение. Вот там мы с ним и повстречались. Таким горемыкой выглядел. Подошел сам, поздоровался, молвил: «Разумно поступил, что из Чермыза уехал. А я видишь до чего доработался…» А потом… Эх, даже говорить неохота. Наркома не стало — снова выплыл. Да на высокую должность. Начальник какого-то крупного объединения, персональная машина. Так что жив курилка. А вот Баских… Перед самым концом войны… Под Берлином…
Вспомнил и Славянинова. Когда Кроханова через полгода убрали, Славянинов стал директором и хорошо вел завод до самой его кончины.
Аким Иванович принялся рассказывать, как останавливали кормильца. Камское море не сразу подошло, наполнялось медленно, в течение нескольких лет. По весне в половодье заливало завод до самой плотины. По мартену, да и по другим цехам можно было на лодках ездить, в прокатном станы в воде стояли. Их загодя тавотом обмазывали. Сойдет вода, а на валках ни ржавинки, будто только что из-под токарного станка. Ну, а в мартене из дымовых боровов да из разливочной канавы насосами воду выкачивали. Прослышат рабочие, что не сегодня завтра в главке окончательно решат завод остановить, — сразу же делегации снаряжают. В обком, в главк в Свердловск и в Москву. Отложили на год, потом еще на полгода…
— И до какого года так? — спросила Светлана Константиновна, что-то записывая в блокнот.
— В пятьдесят шестом погребли. Подмели цеха чистенько, печи побелили, цветами украсили, как покойников…
Балатьев невольно вспомнил пароход, на котором прибыл в Чермыз, и старика капитана, заставившего Управление флота заново выкрасить пароход перед последним рейсом.
— А потом открыли настежь все ворота, нижние и верхние… — Налив себе и гостям еще бражки, Аким Иванович, не отрываясь, выпил для
