Моисей Гольдштейн - Биробиджанцы на Амуре
По всему Тарабаровскому острову двигаются люди с косами, вилами и граблями. Дни бегут быстро. Люди торопятся и подгоняют друг друга. Даже Сокол, этот умный и славный конь, и тот, кажется, чувствует всю серьезность положения. И он, напрягаясь, тащит копны сена к первому стогу, который начали метать сегодня.
Это неважно, что солнце уже давно зашло, неважно, что комары свирепствуют с еще большей силой, особенно когда наступает вечер. Неважно и то, что подтянутые желудки требуют пищи: стог в полторы тысячи пудов сена во что бы то ни стало нужно сметать сегодня!
С работы возвращаются веселые, хотя и сильно уставшие. Весь остров поет тихо и торжественно. Хмурятся пограничные горы, но люди настроены радостно, они не чувствуют усталости, не чувствуют голода. На берегу стоят два котла. Хлеб уже нарезан. Сейчас ребята усядутся и набросятся на еду, как молодые звери. А пока они идут, распевая, косы поблескивают при свете восходящей луны. Уже вечер, поздний вечер. Но никто не думает о времени, никто не спрашивает, который час. Знают ребята, что стог необходимо было закончить сегодня. Со всех сторон подходят косари, копнильщики, стогометальщики. Приходят Рубин и Файвка, которые сегодня впервые работали, соревнуясь. Приходит Груня — оживленная, загорелая, свежая. В ее зеленоватых глазах светятся радостные огоньки. Сегодня она всех обогнала, когда копнила сено. Со всех сторон подходят люди и поднятыми косами и вилами приветствуют первый стог, который высится на пригорке посередине острова. Все веселы, скидывают с себя одежду, прыгают в прохладные воды Амура.
Насторожившись, сидят на берегу, едят хлеб с маслом и прислушиваются, не стучит ли мотор, не идет ли катер. Это самое горячее желание всех — чтобы скорее пришел катер с машинами и лошадьми…
В первые дни всех обманывал шум моторной лодки пограничной охраны. Издалека слышится стук мотора, и вихрем пролетает лодка мимо берега. Она рассекает Амур надвое: обе полосы, собираясь в складки, бегут к берегам. Лодка курсирует до границы и обратно. Но теперь стук ее мотора знают все. На Амуре оживленно: проходят пароходы, большие, ярко освещенные. На палубах поют и танцуют. С берега их приветствуют поднятыми косами, а с парохода отвечают взмахами белых платков.
5Это было после трудного рабочего дня, когда от страха перед надвигающимся дождем и возможным наводнением нервы напрягались до предела. Ребята сразу же после ужина забрались в комарники и улеглись спать.
После того как Манн взялся дежурить, ребята все-таки спят по ночам. Перед тем как заснуть, они настороженно прислушиваются к Амуру и готовы в любую минуту раскрыть слипающиеся глаза, чтобы встретить катер. Но на Амуре тихо. Кроме комариного пения, слышится только плеск воды, да порою ветка упадет где-нибудь на острове.
Но Ривкин уснуть не может. С вечера лежит он в комарнике, ворочается и кого-то проклинает. Груня, которая спит по соседству, окликает его, этого закоренелого биробиджанца, и спрашивает, что с ним такое: комары мешают ему спать или что-нибудь другое? Он отвечает, что, помимо комаров, есть и свои цепные собаки, которые кусают не хуже комаров… Комар, говорит он, хотя бы честно предупреждает своим пением; иду, мол, кусать, остерегись, если можешь! А эти кусают исподтишка. Груня не спрашивала, кто кусает исподтишка, потому что знала, что неподалеку от них лежит Берка, у которого «ушки на макушке».
Он сегодня не поехал к жене на ночлег. В Орловку за хлебом отправились другие. Когда Берка направился к лодке, Ривкин крикнул; «Хватит к жене ездить на полдня!» Берка швырнул весла и лег спать не ужиная.
Уже четвертый день, как Фрид уехал за катером. Знали, что с пустыми руками он не вернется: либо приведет катер коммуны, либо получит в Хабаровске другой. Но почему он задерживается так долго? Ривкин лежит и думает: «А тут еще эти разговоры о дождях, о новом наводнении».
— Эх, вы! — крикнул он, повернулся на живот и обхватил голову руками.
Он пробует представить себе, как коммуна проживет зиму без сена, и видит перед собою коров и лошадей с опавшими боками, разбегающихся людей… А тут прибывают новые переселенцы. Надо их устроить… Что же будет, если положение не изменится?
«Эх!» — вздохнул Ривкин и, отшвырнув ногой комарник, пошел на берег. Был тот тихий час, когда ночь начинает отступать перед наступающим днем.
На берегу он увидел Златкина, также настороженно прислушивавшегося к Амуру. Златкин улыбался:
— Приснился мне катер, вот я стою и слушаю, кажется, и в самом деле что-то стучит.
Ривкин прислушался и сплюнул, словно ему дали попробовать какую-нибудь горечь.
— Медведь тебе на ухо наступил, вот тебе и кажется, будто стучит, — сказал он и пошел берегом.
Златкин остался на месте. Лицо его поминутно то вспыхивало, то снова темнело. Он дрожал от возбуждения: вот стучит, а вот не стучит! Ах, если бы он мог сейчас разбудить всех радостным криком: «Катер идет!» Вот бы зашумели! Но пока он стоит и ищет глазами. На секунду показалось, будто где-то недалеко мелькнул огонек. Хотел было крикнуть… Но огонек погас.
Ривкин вернулся. Он шел медленно, останавливался и прислушивался.
— Ну, стучит или нет? — волнуется Златкин.
— То стучит, то перестает… Черт его знает!
Ривкин направился к лодке, забрав с собой одеяло.
— Пойдем, Златкин, поспим. Уже светать начинает.
Они легли в лодке, привязанной к берегу.
Ривкин и Златкин накрылись с головой, но не спят, прислушиваются: оба были уверены, что где-то, может быть совсем близко, стоит катер, либо неисправный, либо ожидающий рассвета.
— Порядочной машины у нас все еще нет! — произнес Ривкин со вздохом.
— Хороший катер проделывает весь путь за восемь часов. А наш даже когда исправен, и то вдвое медленнее идет.
Оба умолкают, потом Ривкин снова говорит:
— Ох, как бы мы далеко ушли, если бы этот тип не отпустил катер!
— Получит он по башке, Берка.
— Он хочет уйти из коммуны, — говорит Златкин. — Я слыхал, как он об этом с женой беседовал. Хочет попросить земли и сколотить новую коммуну — из старых коммунаров, без переселенцев.
— Уйдет он, да только не по своей воле. Выпроводят с музыкой! С треском вышибут эту лавочную душу. Без переселенцев ему, видите ли, хочется, а сам он переселенцем не был? Наверное, лавочку хочет с кем-нибудь на пару завести, вот что.
Они снова умолкают. У Златкина начинают слипаться глаза, но Ривкин не спит.
— Ты смотри, — говорит он, — когда прибудут машины, научись ухаживать за ними, тогда сделаем тебя бригадиром, а его — ко всем чертям.
Но у Златкина глаза закрываются, рот расплывается в улыбке, и он засыпает.
Когда солнце начало пригревать, Златкин проснулся с веселым криком:
— Катер! Ребята, катер идет!
С Амура доносился стук мотора. Взбудораженные коммунары бежали к берегу и кричали наперебой:
— Где идет? Ничего не идет!
— Смеешься, Златкин? Обманываешь?
— Самому не спится, и другим не дает!
— Эх, ты!
— Тише! Идет…
— Ползет!
— Едет!
— Тише! Кричат…
— Кто кричит?
— Фрид!
— Да, да! Вон ползет. Желтый… Вон у берега, около кустов.
— Да! Да! Ура! Ур-ра! Ур-ра!
Солнце, вылезшее из-за гор, залило светом Амур и его берега. С противоположной стороны реки, пыхтя, шел желтый катер.
Оттуда доносился голос. Можно было уже различить, что это голос Фрида. За катером тащился баркас с машинами.
Невыспавшееся лицо Ривкина стало серьезным и деловитым. Он уже собирал самых сильных ребят, строил их. Крепкие руки были готовы таскать машины с баркаса.
Катер уже пересекал Амур и приближался к палаткам. Солнце светило все ярче. Зелда раскладывала огонь и набирала в котлы воду.
Груня подпрыгивала от радости, она обнимала Рубина и смеялась.
— Любишь меня крепко, Груня? — вдруг ни с того ни с сего спросил он и тоже засмеялся.
Она отвернулась и побежала.
На берегу царит веселое оживление. Катер привез машины, лошадей и партию новых переселенцев.
— Вот тебе новая радость! — проворчал Брейтер. — Опять переселенцы! Берка! — крикнул он в сторону палаток. — Прибыли новые переселенцы! Не хватало для ассортимента.
— Свежие, с иголочки?
— Совсем новенькие! — подхватывает какой-то русоволосый паренек, приплясывая босыми ногами по скошенной траве.
— Откуда гости? — спрашивает Файвка.
— Из Бердичева.
— Из Бердичева? Стало быть, настоящие! Строить Биробиджан приехали?
— А что ж, строить! Не в гости…
— Ну что ж, ну что ж! Складывайте вещи, идите умойтесь, — смеется Файвка и направляется к катеру.
Из палатки вылез Берка и пошел по берегу.
— Вот новые переселенцы! — показал Брейтер.
