Илья Лавров - Встреча с чудом
Грузинцев огляделся.
— Когда намечали границу моря, топографы где-то здесь, в обвалах оврага, наткнулись на стоянку древнего человека, — сказал он. — Говорят, нашли кости, головешки, грубо обработанные камни. — Он задумчиво засвистел.
Чемизов побрел по берегу молодого моря. Стояла удивительно теплая, тихая ночь, может быть, последняя ласковая ночь перед ненастьем и зимой. Земля, море утонули в молочно-зеленоватом, пушистом свете луны. В нем все было четко видно и вместе с тем все было призрачно.
Чемизов слушал, как море то осторожно плеснет на берег, то нежно чмокнет камень, то прозрачно булькнет, как будто кто-то бросит гальку, то зажурчит сонно и мирно в корягах, точно пробороздит чье-то весло, то маслено сверкнет-улыбнется. Побегут-побегут зеркальные отблески — и на месте вспышек сразу же закурчавится белой шерстью пена.
Чемизов притаился. Ни звука, ни движения в воздухе. И вдруг загремел, точно картонный, рыжий лист с вершины тополя. За ним загремел по веткам другой. Они увлекли целый ворох тяжелой листвы. Она прогремела, осыпалась на его голову, на плечи, на землю. И вновь тишина. Помолчало дерево, огляделось, и снова загремел один, другой, третий, и опять тополь обрушил на него охапку листвы. И снова тишь. И так будет всю ночь.
Где-то совсем недалеко похлюпывало море, точно кто-то осторожно бродил в воде. И от всего этого, как ветерком, подуло в душу счастьем. Это с ней, с душой, поговорила родина. А без такого разговора нет поэта.
Лева на цыпочках пошел через рощу, сквозь тишину, сквозь грибные запахи, сквозь листопад и кружевные тени, и вдруг остановился. Под ногами у него чавкнуло, брызнуло. Что за диво? Дальше березы стояли в воде. В лунные просветы, окна и дыры между ветвями он разглядел кипящее бликами море. Значит, не успели вырубить эти березы, и море пришло в рощу. Между стволами вода зыбилась, крутилась воронками, еле слышно бурлила. Около берега колыхалась каша из нападавшей листвы.
Лева, боясь шевельнуться, боясь хрустнуть сучком, слушал, как подходили к нему нужные строки, как в душе возникала музыка этой ночи. Она когда-нибудь зазвучит для людей в его стихах...
Выйдя на опушку, Чемизов увидел далекий костер. Озаренный им, стоял высокий, широкоплечий Грузинцев, обтянутый белым свитером. Грузинцев, должно быть, смотрел на Луну. Даже издали было видно, что все его пружинистое тело устремилось вверх. Рядом нагнулся к земле Шошин, рылся в рюкзаке. Его облизывали суетливые блики огня. Шошин походил на сутулую, длиннорукую обезьяну.
И внезапно Чемизову примерещился древний человек.
...Он еще не умел разжигать огонь. Он случайно наткнулся на зажженное грозой дерево и вот носит с собой язычок пламени — горячее, таинственное божество.
«И может быть, здесь проходило жиденькой толпой голое, дрожащее от холода и страха, голодное племя, — думал Лева. — Да, да, ведь Грузинцев говорил, что где-то здесь была их стоянка...
Глухими звериными голосами они произносили первые, недавно рожденные слова.
Но в глазах людей уже горела мысль.
А у того, который нес в плетенке на камнях жаркие угли, глаза были умней, чем у других. Не он ли это, охваченный непонятным ему восторгом, рисовал на скале охоту на оленя? И все племя дивилось этому волшебству!
Олень скакал к нам тысячи лет, и сейчас уже мы дивимся ему...»
Теперь невидимая тропа предков ушла под воду моря, сделанного потомками. Лоснясь спинами, на траву вываливались сонные волны.
Лева жадно смотрел на луну.
Он вспоминал странные, фантастические названия: «Море Дождей», «Озеро Сновидений», «Океан Бурь», «Залив Росы», «Болото Туманов». Это к ним сейчас, вот сейчас мчится ракета. «Пи-пи... пи-пи...» — доносится до чутких ушей радио ее далекий и смутный зов из бездны. «Пи-пи... пи-пи...» Через два часа вымпел, сделанный на земле, с письменами землян, впервые упадет на другое небесное тело. «Удивительное время! Здравствуй, удивительное время! Я тоже твой сын!» — взволнованно подумал Чемизов.
И тут же ему захотелось крикнуть и волосатому, голому человеку: «Мы дети твои! Спасибо тебе за огонь! Если б ты мог сейчас увидеть людей и землю! Твои олени бегут перед нами по древним скалам!»
Порывом налетел ветер. Заплясали волны, спотыкаясь и падая на траву берега. Торжественно и мощно сияла луна, заливая поле и дальние боры.
И вдруг откуда-то принеслись звуки музыки. Лева почти испуганно и радостно обернулся: вдали проплывал теплоход. Он был невидим, просто над водой скользила гирлянда огней, звучащая музыкой. И там люди не спали, ожидая заветную секунду...
Его позвали к костру.
Листва клубами уносилась в небо, точно роща распустила хвосты черного дыма. Каждое дерево дымилось трубой. Листья шлепались в лицо Чемизову. Ноги шуршали в сухой траве.
И тут он удивительно ясно почувствовал, ощутил, представил, что ведь действительно настанет время — и вот так же будет идти человек по другой планете, и так же будет в ногах его шуршать неземная трава, будет шуметь неземное море и будет пылать земной огонь около земного корабля.
Чемизов тряхнул головой, отгоняя это наваждение.
В ушах шумел ветер. Нет, это шумело несущееся время! И дело поэта запечатлеть в стихах его лик.
Подходя к костру, Чемизов услыхал насмешливый голос Грузинцева:
— Нет, вы понимаете, что говорите?!
Рыхлый Шошин, развалясь у костра, с удовольствием обгладывал куриную ножку.
— Вот, милый мой, что человеку нужно! — помахал он ею. — Вот это! — потрепал он кожаную куртку. — И вот это! — похлопал по охотничьим сапогам. — А вы — Луна, Марс, Венера! Ударились в фантазию. Разве не так? — обратился он к Чемизову, бросая кость в огонь. — Ну, какой толк из того, что ракета воткнется в Луну? На ветер выброшенные деньги.
— Вы такие всегда были! Для вас Прометей — чудак! — вдруг загорячился Грузинцев. — Ваша мечта дальше сапог и жареной курицы не летит. Если бы мир шел за вами, мы до сих пор ездили бы на лошадях и жгли керосиновые лампы!
Чемизову Шошин вдруг показался каким-то потертым, а его добродушие — глуповатым.
— Сейчас наступает век атома! — Грузинцев стоял по другую сторону костра, и пламя скрывало . его до пояса. Говоря, он взмахивал над пламенем руками. — Да вы понимаете, что это значит, если человеку удастся создать корабль, который унесет его на Марс и вернет обратно?
— Если бы да кабы, да во рту росли бобы.
— Нет, если петух ударился в жир — режь его, — махнул рукой Грузинцев.
Шошин любовно раскладывал на газете закуски, откупоривал бутылку.
— Зуб без боли вырвать не можем, а об луне хлопочем!
— С ним без толку говорить!
— Все равно, что в ступе воду толочь! — мягко и добродушно рассмеялся Шошин. — Я вас попрошу, подайте, пожалуйста, хлеб, если это вас не затруднит! — сказал он Чемизову. Тот старался не смотреть на Шошина. Такую минуту испортил.
Грузинцев вынул часы.
— Осталось десять минут, — пробормотал он и весело, пристально уставился в лицо Шошина, не видя его. Чемизов поднялся, сбросил плащ и кепку.
— Как раз в это время, надо полагать, и чаек вскипит, — сыпал словами Шошин. — А вообще-то, братцы, конечно, все это потрясающе, вся эта небесная механика, будь она неладна! Взбудоражила она, опьянила род человеческий. Как это Циолковский сказал: «Человек не останется вечно на земле». Ишь ты, ишь ты, сияет, как масленый блин, — показал он на луну.
Чемизов и Грузинцев молча смотрели то на нее, то на часы.
И на улицах Парижа толпы прохожих зачарованно смотрели на луну. А она плыла над Европой во всей красе и блеске. Приемники были включены на полную мощность. Возбужденные люди бродили по улицам.
И на улицы Лондона тоже высыпали люди. В автобусах и поездах, на стадионах и в кафе, у кинотеатров и в порту только и говорили о мчащемся луннике. В их мелочные будни ворвалось крылатое чудо...
Шошин, кряхтя, приговаривая: «Эх, старость — не радость», — поднялся и, попыхивая папироской, тоже уставился на луну. Слышен был тоненький, как волосок, писк в закипающем котелке. Щелкая, выскакивали из фыркающего костра угольки. Стрелка часов ползла. Сердце дятлом долбило в грудную клетку.
— Все! Прилетела! — проговорил Грузинцев и стиснул Левин локоть.
Чемизов представил, как сверкающая ракета вынеслась из пространства. Взметнулся столб пламени, содрогнулась лунная поверхность. И все это без звука.
Страшный безмолвный удар! Без воздуха не рождаются звуки.
— Хоть бы взблеснула чуть-чуть! — радовался и Шошин. — А то покупаешь кота в мешке. Ишь сияет, как ни в чем не бывало! Ах ты, холера! — вскрикнул он и вдруг сорвался с места. — Чай-то я заварить забыл! Будьте любезны, не сочтите, пожалуйста, за труд, подбросьте в костерик хворосту!
Чемизов скрипнул зубами.
Молоденькое море выбросило волну и брызнуло в костер. Луна уже уползла за березы. Голые тонкие ветки перечертили ее, словно поймали в сеть.
Лева Чемизов бесшумно сел у костра и вытащил блокнот, боясь растерять ощущение образа времени, порыва времени, которые он уловил в этой ночи и которых не хватало его очерку...
